Прекрасные маленькие глупышки — страница 22 из 66

— Думаю, и мне нужно вернуться в Сент-Агс и начать работать над своей картиной.

— О нет! — простонала она. — Ты же обещала, что мы пойдем сегодня в кино. Ты уже вчера меня бросила!

— Раздоры в раю? — вмешался Эдди, лукаво поиграв бровями. — Нина, могу ли я поинтересоваться, на кого она тебя променяла? — Судя по взглядам, которыми они обменялись, Нина уже поведала Эдди о моем вчерашнем приключении с Александром. Я залилась краской.

— Нина, я же извинилась за вчерашнее, — раздраженно укорила ее я. — Мне жаль, но я должна поработать над своей картиной. Такой шанс, как этот конкурс, выпадает раз в жизни.

— Прекрасно, — Нина разочарованно закатила глаза. — Идем, Эдди, посмотрим кино без них.

На лице Эдди отразилась внутренняя борьба, однако, чуть помешкав, он усмехнулся, взял Нину под ручку, и они неторопливо пошли по пляжу. Я чувствовала себя виноватой из-за того, что отказала Нине. Но пример Бэбс напомнил мне: если я хотела остаться в школе еще на год, то следовало сосредоточиться на своих занятиях.

Вернувшись в Сент-Агс, я увидела, что некоторые мои соученики тоже приняли решение потрудиться сверхурочно. Выбрав подрамник и рулон холста, я принялась за дело. Я люблю этот процесс — с него начинается любое произведение, это основа любой картины. Уложив подрамник, я настелила сверху ткань, чтобы определить размер; затем, перевернув, принялась забивать с оборота гвоздики, туго натягивая холст и все больше наполняясь предвкушением. Обрезав лишние края, я окунула кисть в горшок с клеевым грунтом и обработала им холст. Когда грунтовка высохла, я отступила и замерла на месте.

В пустом холсте есть что-то волнующее. Эта пустота будто смотрит на меня и предлагает множество возможностей, от которых захватывает дух. Это мой первый конкурс — и первый шанс показать публике, чего я стою. Я подняла кисть, но вдруг, поддавшись сомнениям, задержала ее в воздухе. «Ладно, пусть краски сами создают историю», — подумала я, и внезапно все стало удивительно простым. Каждая картина начиналась для меня одинаково — в момент, когда я прекращала паниковать и позволяла себе быть просто сосудом для своего искусства, из которого оно свободно выливалось на бумагу или холст.

Я начала с плавных линий, намечая форму волн, экспериментировала с геометрическими фигурами и пробовала разные цвета. В голове звучала фраза, сказанная Александром во время нашего пикника в заброшенном руднике: «Никто и не думает остановиться и взглянуть себе под ноги…» Его слова запали мне в душу, и теперь я лихорадочно воссоздавала геологические структуры, которые делали Корнуолл столь привлекательным. Я хотела бы, чтобы мое изображение бухточки отличалось от всех остальных, чтобы мое произведение на подсознательном уровне было понятно каждому зрителю, чтобы оно пробуждало в людях чувства и воспоминания!


Я работала над картиной, пользуясь каждой свободной минутой: в перерывах между занятиями, а также поздними вечерами, когда все покидали свои мольберты и в студии становилось тихо. Моя уверенность постепенно крепла. С каждым слоем краски все сильнее выявлялся мой собственный стиль; каждый мазок кисти упрочивал мою связь с пейзажем, с которым я уже совершенно сроднилась, и после двух недель тяжелого труда он наконец был завершен.

Когда поздним вечером, накануне крайнего срока сдачи, я положила кисть, мне казалось, будто я вышла из тумана. Я обошла студию — она пустовала. Взглянув в окно, я увидела, что уже наступила ночь, и вдруг почувствовала, как сильно болит все мое тело. Я сжала и разжала кулаки — онемевшие пальцы просили отдыха, покрутила шеей — маленькие косточки в позвоночнике захрустели. Измученные глаза отяжелели от напряжения, но на лице сияла широкая улыбка. Отступив назад, я с гордостью осмотрела свою картину. Впервые я ощутила себя настоящей художницей — и, возможно, наконец-то своей в этом месте.

Глава 10

Ко дню вечеринки в саду моя уверенность в картине несколько ослабла. Я наблюдала за тем, как работы моих однокашников грузили в большой фургон, чтобы увезти в Эбботсвуд-холл, и осознавала, что конкуренция будет жестокая.

— Скажи, зачем мы ввязались во все это? — проворчала Нина, когда мы шли через двор к величественному особняку. Она спотыкалась, так как надела парадные туфли на высоких каблуках.

— Потому что такой шанс выпадает раз в жизни! — напомнила ей Бэбс, одернув подол своего платья. Легкий бриз играл ее короткими каштановыми волосами. — Только подумай, с какими людьми мы сегодня познакомимся! И возможно, поедем потом в Лондон и поборемся за стипендию Королевской академии!

При мысли об этой стипендии у меня сжалось сердце. Теперь, когда начал оформляться мой собственный стиль, мне стала невыносима мысль о том, чтобы отказаться от всего этого. Если я сумею доказать родителям, что могу жить самостоятельно, — и особенно если получу поддержку Королевской академии, — то, вероятно, они не станут настаивать на помолвке с Чарльзом? Ведь я только начала разбираться в себе и понимать, чего хочу от жизни. Вспоминая о доме, я больше не ощущала, что это мой дом. Это словно память о прошлом, слегка размытая и смазанная — по сравнению с нынешней реальностью!

— Я заплачу за твое обучение в следующем году, если мы сейчас повернемся и уйдем отсюда, — взмолилась Нина, потянув Бэбс за руку.

— Ты хоть понимаешь, насколько оскорбительно твое предложение? — воскликнула Бэбс.

Она внезапно остановилась, и Эдди чуть не налетел на нее.

— Она же шутит, Бэбс! — хихикнул он, похлопав ее по плечу, однако она стряхнула его руку и устремилась вперед.

Нина и Эдди растерянно переглянулись.

— Господи, что это было? — непонимающе спросил Эдди. — Мы же просто смеялись. Прежде она никогда не расстраивалась из-за подобных вещей.

— Конечно, гораздо легче шутить о деньгах, когда они у тебя есть, — заметила я. Похоже, с моим появлением чаши весов в нашей компании слегка выровнялись. Трудно игнорировать разницу в материальном положении, которая отделяла нас с Бэбс от Нины и Эдди.

Нина, избегая встречаться со мной взглядом, смотрела куда-то вдаль, на лужайки, и, быть может, думала о том же, о чем и я. Эдди смахнул волосы с лица и хрустнул костяшками пальцев.

— Пойдемте, — предложил он. — Мы же не хотим опоздать.

Наконец мы добрались до особняка и, следуя за звуками струнной музыки, пришли на лужайку за домом, где возвышался недавно сооруженный большой белый павильон. Внутри него стояли мольберты — их убрали с улицы на случай дождя, — и я заметила там свое произведение. Я бросилась к нему, чтобы в последний раз все проверить, с каждым мгновением все больше нервничая. Нинина работа выставлялась рядом с моей, и было невозможно найти здесь два более непохожих друг на друга полотна. Все еще одержимая темой разложения, она изобразила череп птицы, который нашла на пляже. Выполнена картина была небрежно — цвета беспорядочно наслаивались, порой смешивались, кое-где к краске пристали песчинки и волоски от кисти, — однако впечатление она производила очень сильное.

Официант, с головы до ног в белом, проплыл мимо с серебряным подносом, нагруженным фруктовыми коктейлями и шампанским. Я инстинктивно отступила, чтобы защитить свое творение, и он бросил на меня презрительный взгляд.

— Извините! — кротко произнесла я ему вслед, не желая никого обижать.

— С твоей картиной все будет в порядке, Берди. Перестань суетиться, — посоветовала Нина, растягивая слова. Взяв бокал с подноса официанта, она танцующей походкой подошла ко мне. — Я понимаю, вы с Бэбс относитесь ко всему очень серьезно, но ты все-таки постарайся хорошо провести время, ладно?

Я кивнула, и она протянула мне бокал.

— Что это? — спросила я с опаской.

— «Пиммз»[10]. Это еще и лечебное средство, — пояснила она, и я осторожно отпила, а затем сделала большой глоток, смакуя горьковато-сладкий напиток.

— Глазам своим не верю! — закричал вдруг Эдди, и мы обе удивленно обернулись к нему. — Они поставили мою чертову картину вверх ногами.

В этом промахе не было ничего странного. На полностью белом фоне Эдди воспроизвел пространство и форму бухточки — так, как их видно сверху. Он провел несколько дней на скалах, борясь с ветром и весенними ливнями. Фактически он создал шедевр абстрактной живописи, и понятно, почему организаторы ошиблись. Мы с Ниной, едва сдерживая смех, помогли Эдди перевернуть на мольберте его творение.

— Ну разве это не очевидно? — негодовал он. — Ведь так гораздо лучше.

Как только Эдди успокоился, мы отправились из павильона на поиски Бэбс. Множество гостей прохаживались между яркими клумбами, обсуждая планы на лето. Сладкий аромат фрезий плыл в воздухе, солнечный свет заливал зеленую лужайку с сочной травой. Мы осторожно пробирались по ней, стараясь не увязнуть каблуками в мягкой земле.

— Кто все эти люди? — шепотом спросила я у Нины, когда мы проходили мимо двух молодых женщин в шикарных платьях пастельных тонов. Они окинули нас взглядами, я вежливо улыбнулась, но ответить на мою улыбку они не соизволили.

— О, обычные светские зазнайки и выскочки, — ответила Нина с отвращением. — И как это я поддалась на ваши с Бэбс уговоры…

— Нужно просто отыскать знакомые лица, — не сдавалась я, стараясь сохранить спокойствие и не позволить нервам овладеть мной.

— Ты высматриваешь какое-то конкретное знакомое лицо? — покосилась на меня Нина.

— Не понимаю, на что ты намекаешь, но твой тон мне не нравится, — ответила я, хотя мои предательские глаза тем временем обшаривали лужайку в поисках черной шевелюры.

— Осторожнее, Берди! Я предупреждала, что ты играешь в опасную игру, — одернула она.

Я молча допила «Пиммз» и обвела мрачным взглядом сад. Александра нигде не было, но я заметила Бэбс и указала на нее Нине. Положив подбородок на руки, Бэбс с несчастным видом сидела в одиночестве среди кустов наперстянки. Нина переступила с ноги на ногу, нервно вертя кольцо на пальце.