— Она умерла, — обыденным тоном сказала Джо, но глаза ее подернулись печалью. — Туберкулез. Этот снимок был сделан за несколько недель до того, как она заболела.
— Очень вам сочувствую, — пробормотала я и осторожно вернула фотографию на каминную полку. — Трудно себе представить, через что вам пришлось пройти. Когда скончался мой дядя, тетя чувствовала себя совершенно потерянной. Тяжело было это видеть, но еще тяжелее самому перенести подобное.
— Да, это ужасно трудный период моей жизни. Я много лет ощущала себя потерянной без Амелии, но потом осознала, что те, кого мы любим, на самом деле никогда не покидают нас. Она была неотъемлемой частью моей жизни. И теперь живет во мне, в своих друзьях, в нашей памяти о ней, — с улыбкой произнесла Джо. — Время не лечит, но оно притупляет боль. Если бы я могла вернуться в прошлое и что-то изменить, то не стала бы этого делать. Я предпочла бы краткую великую любовь, которая у нас была, долгим годам брака без страсти. Вы согласны?
— Не уверена, знаю ли я, что такое страсть… — робко ответила я.
— О, конечно, знаете! Вчера вечером вы были полны страсти… — Джо сделала паузу, и я покраснела, вспомнив, как страстно мне хотелось поцеловать Александра. Джо улыбнулась, и в этой улыбке мелькнуло что-то по-кошачьи лукавое, а затем добавила: — Я имею в виду, когда вы говорили о своей работе.
Я подумала о том, как это чудесно и естественно — работать над картиной, часами погружаться в нее и не замечать, как проходит время! И о сильном волнении, которое я испытывала, когда начинала писать что-то новое, словно меня наполняли огонь и музыка. Я вспомнила, что почувствовала вчера, воочию увидев картины Ван Гога, — и по моему лицу медленно расползлась улыбка.
— Вот видите, — сказала Джо с сияющими глазами. — Вы знаете, что такое страсть. А теперь давайте снова взглянем на ваши работы, которые вы показывали мне вчера.
Мы провели целый час, обсуждая мои наброски. Джо принесла мне из своей библиотеки несколько книг о Ван Гоге. Чай медленно остывал в чашках. Наконец нашу беседу прервали шаги на лестнице, и я осознала, что музыка стихла. Сердце мое невольно замерло, когда на пороге появился Александр: убрав с лица растрепанные волосы, он с удивлением уставился на меня.
— Не ожидал увидеть вас так рано, Берди.
— Я не могла спать, так как Нина забрала одеяло, — ответила я. — Кстати, вы, случайно, не встретили ее по пути сюда?
— Боюсь, что нет, — он уселся на «честерфилд» с газетой в руках и скрестил длинные ноги. Я разочарованно вздохнула. — Что-то не так? — осведомился он, опустив газету.
— Нет, просто мы собирались отправиться на Хэмпстед-Хит. Но ей, по-видимому, никак не удается подняться с постели. Понятия не имею, когда мы туда попадем.
— Это не слишком далеко, — успокоил меня Александр. — Если вы планировали идти туда днем, то, значит, утро у вас свободно. В таком случае я хотел бы сделать что-то особенное в честь вашего дня рождения. Почему бы нам не осуществить это сейчас, пока Нина спит? — Взяв с блюда печенье, он поднялся с дивана и подошел взглянуть на одну из незаконченных картин Джо. Его тетушка откинулась на спинку стула с торжествующем видом, словно только что сумела решить трудную головоломку.
— О, вы не обязаны… — пробормотала я смущенно, понимая, что они оба ждут моего ответа. Мысль о том, что я окажусь наедине с Александром после того странного мгновения накануне вечером, вызвала в моем желудке спазм.
— Я настаиваю, — мягко произнес он, пристально глядя на меня. — Вам не каждый день исполняется двадцать лет, не правда ли?
— Ну что же, хорошо, — согласилась я несколько более уверенно, чем себя ощущала. — Куда мы отправимся?
— Это сюрприз, — нараспев ответил Александр. — Вам двоим нужно еще немного времени, или вы, Берди, готовы отправиться в путь сейчас?
— Думаю, мы закончили. Ступайте развлекаться, — промурлыкала Джо, одарив племянника сияющим лукавым взглядом.
Собрав свои вещи, я последовала за Александром. Выходя из студии, я оглянулась на Джо, и она молча кивнула мне с ободряющей улыбкой.
— Берди, у вас такой вид, будто я тащу вас в лондонские доки. Поверьте, это приятный сюрприз, — пообещал Александр, распахивая парадную дверь. Он направился к своему автомобилю, припаркованному на улице, и открыл передо мной дверцу. Я забралась внутрь, и он, обойдя машину спереди, сел на водительское место.
— Может, хотя бы намекнете? — спросила я. — Я не особенно люблю сюрпризы.
— Вам не придется долго терпеть. Это недалеко, — твердо ответил он и повернул ключ в замке зажигания. Но потом посмотрел на меня и смилостивился. — Могу лишь сказать одно: проходя вчера мимо того места, я сразу же подумал о вас.
— Прекрасно. — Я с трудом сдержала улыбку. — Вы пойдете с нами сегодня вечером в «Клуб молокососов»?
— Если вам этого хочется, — учтиво отозвался он, не отрывая взгляда от красного сигнала светофора.
— Если вы думаете, что я собираюсь вас уговаривать, то ошибаетесь, — заявила я, и он фыркнул.
— Не сомневаюсь, — протянул он, но затем смягчился. — Конечно, я там буду.
Непонятно, почему я боялась оставаться с Александром наедине. Иногда я забывала, что мы знакомы не так уж и долго, — ведь всякий раз, когда мы оказывались вместе, наш разговор получался легким и приятным, я чувствовала себя невероятно спокойно и комфортно, словно надевала старую пару любимых ботинок. Вскоре Александр припарковался на тихой улочке в Блумсбери, вышел из машины и обошел ее, чтобы открыть для меня дверцу.
— Что мы здесь делаем? — осведомилась я, озираясь в поисках ответа. Он махнул рукой в сторону неприметного магазина с темно-зеленым фасадом и золотыми буквами на козырьке: «Л. Янссен и сын». Вывеска ничего для меня не прояснила. Окно-«фонарь» выступало над тротуаром, и, подойдя ближе, я увидела внутри образцы красок, подвешенные на тонких, почти невидимых нитях. Витрина была заполнена стеклянными баночками с пигментами и бутылочками с чернилами, и я решила сперва, что передо мной какая-то волшебная аптека. Александру пришлось взять меня за руку и провести внутрь.
В магазине ощущение волшебства только усилилось. Передо мной открылась настоящая пещера сокровищ Аладдина, полная принадлежностей для художников. Вдоль стен стояли деревянные стеллажи с полками и выдвижными ящиками, до отказа набитыми карандашами, тюбиками с красками, мелками, пастелью всевозможных оттенков. Я медленно двинулась по скрипучим деревянным половицам, открыв рот от изумления.
— Я подумал, вам здесь понравится, — тихо проговорил Александр у меня за спиной. Он стоял с широкой улыбкой, прислонившись к кассе и сунув руки в карманы.
— Здесь чудесно! — взволнованно прошептала я, погладив пальцами гладкую поверхность альбома в кожаном переплете.
Я пробиралась дальше, вглубь магазина, рассматривая кисти и карандаши, вдыхая знакомые запахи скипидара и горького льняного масла. Мне на глаза попался набор масляных красок, который идеально подошел бы для моей копии картины Ван Гога, и, взяв его в руки, я залюбовалась палитрой. В этот момент откуда-то появился пожилой мужчина с полупрозрачной кожей и седыми волосами.
— Вы сделали прекрасный выбор, — проговорил он с сильным бельгийским акцентом, напомнившим мне о месье Пуаро, и указал на набор красок в моих руках.
— О, вы так думаете? Я никогда не писала такими прежде, но хочу попробовать что-то новое. Это ваш магазин? — уточнила я, и он с гордостью кивнул. — Это самое чудесное место, какое я когда-либо видела! — пылко воскликнула я, и он рассмеялся.
— Благодарю вас, дорогая. Рад, что вы так считаете. Значит, вы художница?
— Я студентка Школы искусств Святой Агнессы в Корнуолле. В эти выходные я работаю в Национальной галерее над картиной для конкурса Королевской академии, — пролепетала я немного взволнованно.
— О господи, как это замечательно! — отозвался хозяин магазина. — Однажды я посещал Корнуолл с экспедицией — писал там с натуры, — и эти места показались мне невероятно вдохновляющими. Скажите, вы бывали на вересковых пустошах вблизи Зеннора?
— Пока нет. Мне еще столько всего хотелось бы увидеть до отъезда…
— Вы непременно должны там побывать, если представится шанс. Конечно, бесконечные пляжи с золотым песком великолепны, но на вересковых пустошах невозможно не поверить в волшебство, — тихо вздохнул мистер Янссен, и глаза его блеснули за стеклами очков. — Хотя, к сожалению, никакое волшебство в мире уже не позволит мне снова рисовать. Теперь я едва удерживаю в руке кисть.
Я опустила взгляд на его руки и только теперь заметила, как они тряслись. Что здесь можно было сказать? Я не могла представить себе, что когда-нибудь мне не удастся поднести карандаш к бумаге и запечатлеть мимолетную красоту, от которой захватывает дух! Я инстинктивно схватила старика за руки, и он улыбнулся.
— Все в порядке, — заверил он. — Поэтому я и открыл магазин. Чтобы помогать другим художникам в их работе.
— Это так благородно с вашей стороны! — воскликнула я. — Вы меня невероятно вдохновили!
Мистер Янссен спросил, хочу ли я опробовать краски, и я кивнула. Он ушел за льняным маслом и кистями, а я в ожидании украдкой набросала портрет Александра, который стоял в другом конце магазина, опершись на прилавок. Через несколько минут хозяин магазина вернулся, и я выбрала на пробу несколько оттенков. Я решила попрактиковаться в технике импасто, в которой работал Ван Гог, — когда краска наносится очень густо и каждый мазок получается объемным.
— Разве они не чудесные? — прошептал мистер Янссен, наклонившись, чтобы посмотреть. — С хорошими красками вы обязательно получите нужную текстуру… Она блестяще запечатлела вас, молодой человек, — вдруг обратился он к Александру.
Тот удивленно оглянулся на нас, уронил каталог, который пролистывал на прилавке, и подошел, чтобы посмотреть. Глянув на мой рисунок, он перевел взгляд на меня, и я покраснела.
— Ах вы плутовка! — поддразнил с хитрой улыбкой он. — Хотите получить эти краски в подарок на день рождения?