Пролетело две недели с визита Чарльза — и наконец, после суматошных минут перед отправлением, я села в девятичасовой поезд, следующий из Паддингтона в Пензанс. Мои родители решили, что лучше всего будет оставить Чарльза в неведении, — пусть считает, что я отправилась в пансион благородных девиц. Но если я добьюсь своего, то неважно, узнает ли Чарльз обо всем или нет. Я наконец-то приблизилась к своей заветной мечте и вовсе не собиралась выходить за него замуж. Я сидела одна в купе, полная надежд, не в силах поверить, что наконец-то, впервые в жизни, вырвалась из-под власти родителей. Передо мной открывалось ослепительное будущее. Не знаю, что волновало меня сильнее — предстоящая учеба или новые впечатления.
Я забралась на сиденье с ногами и крепко обхватила колени руками. В забрызганном дождем окне отражалась моя глуповатая усмешка. Пейзаж постепенно менялся: от города с высокими зданиями — к маленьким городишкам и затем к зеленым полям с сочной травой. Поезд уносил меня от всего, что я знала. Казалось бы, это должно было пугать, но я испытывала огромное облегчение.
Поезд замедлил ход, подъезжая к следующей станции, и я взглянула на часы. Хотя мы быстро неслись по сельской местности, минутная стрелка едва сдвинулась. Вздохнув, я настроилась на долгое путешествие. В этот момент в купе вошел мужчина средних лет и, усевшись напротив, развернул газету. Поезд снова тронулся, и я вернулась к созерцанию затуманенного сельского пейзажа. Не отрывая взгляда от окна, я с нетерпением ожидала минуты, когда за ним появится море. Взятые в дорогу сэндвичи с джемом я уже съела, и живот урчал от голода.
Через несколько часов мои глаза начали слипаться — покачивание поезда практически убаюкало меня, как вдруг за окном возникло огромное пространство океана. Поезд громыхал почти у самой прибрежной кромки, сильно раскачиваясь под напором морского ветра. Я прижалась лицом к стеклу, с благоговением глядя на простор стального цвета, раскинувшийся до самого горизонта. Стекло запотело от моего дыхания, искажая картинку, и я постоянно протирала его рукавом. Я никогда не видела ничего подобного. Вода простиралась, насколько видел глаз, и мои пальцы подергивались от желания запечатлеть пейзаж на бумаге, но я понимала, что не сумею зарисовать его при такой скорости движения.
Несколько часов спустя поезд подъехал к Пензансу. Я спустилась на платформу и с облегчением размяла затекшие ноги. Дождь остался позади, в Сомерсете, и слепящие лучи корнуоллского солнца заливали светом станцию, играя на стекле и металле сверкающего поезда.
Я сняла комнату у одной вдовы в Сент-Агнес, которая выдержала строгую проверку моих родителей (поскольку сдавала комнаты только девушкам, не позволяла устраивать вечеринки и запрещала гостям оставаться на ночь). Автобус высадил меня на деревенской площади, и я замешкалась, пытаясь сориентироваться, а затем направилась по тропинке, руководствуясь записанными на ладони указаниями. С крутого холма открывался вид на ряд коттеджей, который спускался в долину, поросшую лесом, и я побрела вниз. Вскоре я добралась до нужного мне коттеджа — не очень презентабельного снаружи, но окруженного аккуратным и ухоженным маленьким садиком. Я открыла калитку и зашагала к парадному входу, погладив по пути головки золотистых нарциссов, а после, затаив дыхание, дважды постучала в дверь.
Она быстро распахнулась. На пороге стояла пухленькая женщина с загорелой кожей и копной кудрявых каштановых волос.
— Добрый день! Вы, должно быть, Элизабет, — произнесла она с приветливой улыбкой, от которой резче обозначились морщинки вокруг глаз и у рта. Она отступила, пропуская меня в холл. Я вздохнула от облегчения: моя хозяйка не походила на авторитарную особу, которую мысленно рисовали себе мои родители. — Меня зовут Салли, но вы можете называть меня Сал. Заходите и ставьте ваши сумки. Наверное, путешествие вас утомило. — Она направилась в кухню, сразу же вынула из буфета чашки и блюдца и водрузила на плиту чайник. Я все еще в нерешительности переминалась в холле. — Садитесь, дорогая. Я приготовлю вам чай, а потом покажу вашу комнату. — Тон ее был повелительным, но дружелюбным и не вызывал желания ослушаться. — Ничего особенного, однако, надеюсь, вам там будет удобно.
Салли достала из буфета фруктовый кекс, нарезала его толстыми ломтями, поставила на стол две большие чашки чая и предложила мне угощаться. Я тут же набросилась на кекс. Очень вкусный, сладкий, он буквально таял во рту, и я вспомнила, насколько давно ела в поезде свои тощие сэндвичи с джемом!
— Как я упомянула в письме, у меня живет еще одна студентка художественной школы, — продолжила Сал. — Ее зовут Нина. Кажется, ее сейчас нет дома. Уверена, вам будет приятно иметь в соседках свою соученицу.
Когда мы допили чай, хозяйка провела меня по лестнице наверх, в мою спальню.
— Как я и сказала, ничего особенного… — Она умолкла и открыла дверь.
Я зашла, и сердце мое сразу же переполнилось гордостью и волнением. Комната была маленькая, но светлая, с побеленными стенами. Свет лился через окно с желтыми занавесками в цветочек. На туалетном столике стоял кувшин с нарциссами, которые Сал нарвала в собственном саду. Скошенный потолок казался довольно низким, но я, к счастью, невысокого роста. Несмотря на некоторую тесноту, это все принадлежало мне. Таков мой первый шаг к независимости.
— Она чудесная! — Я уселась на шаткой односпальной кровати и провела рукой по лоскутному стеганому одеялу.
Салли улыбнулась и закрыла за собой дверь, оставив меня устраиваться в моем новом жилище. Я с любовью осмотрелась, подмечая каждую деталь. Итак, у меня есть собственная комната, где я смогу делать все, что заблагорассудится. И несколько месяцев, в течение которых я буду жить и учиться в Корнуолле. Я все еще не верила в это. Целое лето, чтобы учиться! Целое лето без битв с Мэри, которая ворует мои книги, и с мамой, пытающейся наряжать меня, как куклу. Целое лето без мрачных папиных взглядов из-за того, что я родилась не мальчиком… Но тут я вспомнила, что одно лето — это не так уж и много, тем более что затем мне придется выйти за Чарльза. Стоя перед зеркалом, я взглянула на свое встревоженное отражение.
— У меня все хорошо. У меня все должно быть хорошо. У меня все будет хорошо, — пробормотала я свою мантру и почувствовала, что начала расслабляться. Вдруг раздался стук, и я подпрыгнула от неожиданности.
Приоткрыв дверь, я оказалась лицом к лицу с высокой девушкой. Ее лицо с фарфоровой кожей выглядело поразительно худым и угловатым. Волосы цвета воронова крыла были стильно подстрижены под мальчика. Большие темные глаза смотрели на меня с неприкрытым интересом.
— Привет! Как я понимаю, ты Элизабет? — произнесла она вопросительно, входя в комнату и озираясь. — Ты с кем-то разговаривала?
— Нет, — поспешно ответила я и покраснела. Ни к чему сообщать своей новой соседке, что я разговариваю сама с собой.
Она пожала плечами и, усевшись на мою кровать, положила одну длинную ногу на другую.
— Я слышала, мы будем вместе учиться. Я Нина — если ты еще не поняла.
— Я так и подумала, — я смущенно улыбнулась. К моему облегчению, она казалась дружелюбной, и напряжение немного отпустило меня. — Как давно ты здесь учишься?
— О, порядочно. Я приехала из Лондона около двух лет назад, чтобы присоединиться к своему другу Эдди, — ответила она и в свою очередь поинтересовалась: — А ты как долго собираешься здесь оставаться?
— Как получится. По крайней мере, до конца этого лета.
Она кивнула и принялась ковырять заусенец на пальце.
— Значит, у тебя стипендия?
— Нет, за меня платит моя тетя.
— А за меня — родители. Они так рады от меня избавиться, что, наверное, готовы заплатить, чтобы я осталась здесь навсегда. — Я не поняла, пошутила она или нет, однако, прежде чем успела спросить, Нина встала, отряхнула брюки и сообщила: — Мы с компанией сегодня вечером идем в паб в деревне. Ты должна пойти с нами. «Герб рыболова», около шести. Можем отправиться вместе, если будешь дома в это время.
Кивнув, я ответила, что пойду, и Нина выплыла из комнаты с непринужденной грацией. Я с облегчением вздохнула и присела на кровать. Кажется, я прошла первый тест. Нинин напор слегка напугал меня, но, по-видимому, я произвела на нее хорошее впечатление, раз удостоилась приглашения на встречу с ее друзьями. Перспектива знакомства с собратьями-художниками взволновала меня. Интересно, они такие же эффектные, как Нина? Понравлюсь ли я им? Я печально посмотрела на свой чемодан, не испытывая никакого желания его распаковывать. Лучше разведать местность, воспользовавшись прекрасной погодой. Я вскочила с кровати и, схватив сумку, поспешно вышла из комнаты, не дав себе возможности передумать.
Хотя на дворе был еще только апрель, в воздухе ощущалось радостное предвкушение лета. В живых изгородях бурлила жизнь: слышалось жужжание шмелей и стрекотание кузнечиков. Зацветали кусты ежевики — среди листиков и колючих стеблей появились маленькие белые облачка. Я свернула с тропинки и залюбовалась великолепным ковром из вереска и утесника, переливающимся всеми оттенками фиолетового и лимонного. Время от времени я останавливалась, вынимала альбом и зарисовывала все, что привлекало взгляд: большую коричнево-оранжевую бабочку-данаиду; зяблика, ищущего убежища в тенистом подлеске; развалины старого фермерского дома. В конце концов я добралась до большой рощи и замерла, раздумывая, не повернуть ли назад. Но в этот момент меня привлекло какое-то движение в деревьях. Неужели олень?! Я последовала за ним, стараясь двигаться бесшумно.
В лесу было темно и прохладно, от земли поднимался сладковатый гнилостный запах. Я снова подумала, не вернуться ли домой, ведь я гуляла уже больше часа. Но опять заметила движение. Это определенно олень, причем большой! Он углублялся в лес, и я погналась за ним, но вскоре наткнулась на полуразрушенную изгородь из колючей проволоки. Олень зашел за нее, а я остановилась перед табличкой, сообщающей о границах частного владения. Олень медленно прогуливался в высокой траве по другую сторону изгороди. Мне отчаянно хотелось добавить его к своей коллекции эскизов, и я, повернувшись спиной к объявлению, наклонилась и протиснулась под колючками. Олень остановился и щипал траву, время от времени поднимая большую голову с роскошными рогами. Я опустилась на колени в нескольких футах от него и начала рисовать. Сердце гулко билось в груди, руки тряслись от волнения. Я все еще не могла прийти в себя от того, что сумела так близко подобраться к столь величественному созданию, как вдруг воздух разорвал громкий хлопок, отразившийся эхом от деревьев. Я вскочила на ноги, птицы вспорхнули с веток, олень устремился