— Нина, ты мой самый дорогой друг, — ответила я. — Разве могла я не испытать гордость за тебя, услышав такую новость? — Я сделала паузу. — А ты видела?..
— Александра? — мрачно уточнила она. — Нет, он там практически не бывает. А когда приезжает, то всегда запирается у себя в кабинете. Похоже, граф с графиней продлили свое пребывание в Швейцарии. И поскольку Генри все еще в Оксфорде, то Роуз почти всегда одна… Вообще-то мне немного жаль ее.
— Господи, уж если даже ты расчувствовалась, то дело плохо. — При мысли о Роуз, слоняющейся в одиночестве по большому старому дому, у меня сердце облилось кровью. Интересно, долго ли еще Тремейны будут оставаться в Эбботсвуде, прежде чем туда въедут новые владельцы? Ради Роуз я надеялась, что переезд скоро произойдет. — У меня кое-что есть для Роуз… Ты не могла бы передать ей это от меня?
— Конечно, — ответила Нина.
Я поднялась в свою спальню и выудила из-под кровати альбом. Перелистав страницы, нашла то, над чем работала в последнее время. Хотя Роуз и запретила мне участвовать в конкурсе, мысли о ней все равно преследовали меня. По мере приближения ее дня рождения я все чаще возвращалась к своей идее, и она никак не оставляла меня в покое, пока я не начала рисовать. В результате получился портрет женщины со спины. Она смотрит в зеркало, касаясь его рукой, а из зеркала на нее смотрит другая женщина — одновременно и похожая, и непохожая на нее. Вообще-то я не собиралась отдавать этот рисунок Роуз, но теперь, когда она сидела в Эбботсвуде совсем одна, я чувствовала себя виноватой в нашей размолвке.
Я вырвала лист из альбома, и из него вылетела и мягко опустилась на пол карточка, лежавшая между страницами. Подняв ее, я прочла знакомые слова:
«Когда не хватает слов,
заговорит искусство».
Я провела пальцем по изящному почерку, позволяя себе на этот раз принять боль, которая последует за этим, и прижала карточку поближе к сердцу. Слова эти сейчас были так же уместны, как и тогда, когда я впервые прочитала их, поэтому я засунула рисунок и карточку в плотный конверт и перевязала бечевкой. Затем сбежала по лестнице и вручила конверт Нине. Она посмотрела на него с любопытством.
— Это не обрушит на мою голову беды? — осторожно осведомилась она.
— Надеюсь, что нет, — ответила я. — Во всяком случае, не должно.
Она кивнула, засунула конверт подмышку и глубоко вздохнула.
— Пожелай мне удачи, Берди. У меня такое чувство, будто я отправляюсь в логово льва.
— Удача уже и так с тобой, — заверила я. — После сегодняшнего вечера тебе придется отбиваться от заказов.
— Этого-то я и боюсь… — пробормотала она и, поцеловав меня в щеку, вышла из дома.
В коттедже стало ужасно тихо, и я поняла, что впервые за много месяцев мне было нечем отвлечься. Картину для выставки я завершила, занятия в Сент-Агс прервались из-за приближающегося Рождества. Эта мертвая тишина оглушала. Я устроилась на диване, поближе к огню. Интересно, какую вечеринку задумала на сегодня Роуз? Уж если проводы Генри вышли недурными, то в честь собственного дня рождения она, конечно, превзойдет себя. А что она наденет? Наверное, что-нибудь сногсшибательное. Будет ли там Александр со своей невестой?.. Конечно, будет. Несмотря на всю занятость, он не оставит Роуз одну в ее восемнадцатый день рождения. Побеседует ли он с Ниной? Спросит ли ее, как у меня дела? Или, быть может, он окончательно забыл обо мне, и воспоминания о нас смыло волной, будто следы на песке?
Глава 36
Еще две недели нас держали в плену морозы и снегопады. Каждое утро я смотрела в окно, опасаясь, как бы погода не нарушила наши планы. Однако не теряла надежды и молилась, чтобы поезда ходили, чтобы нас не занесло снегом и не обледенели рельсы. Слава богу, мои опасения оказались напрасными — в назначенный день Нина, Бэбс, Эдди и я сели в десятичасовой поезд до Паддингтона. Мы коротали время, играя в «изысканный труп»[21] — увлекательную игру, в ходе которой один рисовал часть картинки, затем складывал лист и передавал следующему, чтобы тот продолжал. И, разворачивая бумагу, каждый раз дико хохотали при виде того, что получилось.
— Еще одну партию? — спросил Эдди и потянулся к своему альбому, чтобы вырвать страницу.
— Вообще-то сначала мне хотелось бы с вами поговорить, — прервала веселье Бэбс, в нерешительности глядя на нас.
Мы уставились на нее, ожидая продолжения, но она молчала. Наконец Нина не выдержала:
— Ну же, Бэбс, что случилось?
— На самом деле все хорошо, — ответила она с застенчивой улыбкой. — У меня новость… Я подала заявление на стипендию в Academie des Beaux-Arts[22]. Они приглашали иностранных студентов, которые хотели бы провести лето в Париже. Ну и… в общем, меня приняли.
Эдди взволнованно смотрел на нее — и, возможно, думал о своих собственных планах? У Нины отвисла челюсть, но на этот раз она не нашла что сказать. Я покачала головой, ошеломленная неожиданной новостью.
— Но это же чудесно, черт возьми! — наконец высказался Эдди, стиснув руку Бэбс. — Молодец, Бэбс, ты действительно это заслуживаешь.
— Я не хотела ничего говорить до этой минуты… — нервно принялась объяснять Бэбс. — Боялась, что вы подумаете, будто я предала Сент-Агс. Ведь это не так. Но и утаить от вас эту новость я не могла.
Эдди беспокойно заерзал на сиденье, и мы с ним обменялись заговорщицкими взглядами.
— Конечно, ты не предаешь Сент-Агс! — воскликнул он, приходя ей на помощь и одновременно подготавливая почву для собственной защиты. — В конце концов, ты же уедешь только на лето.
— Вот именно! — подхватила Бэбс и улыбнулась с облегчением. — Я уже поговорила об этом с мистером Блаем и Марджори, и оба рады за меня. Ведь такой шанс выпадает раз в жизни.
— Да, конечно, Бэбс, — поддакнула я. — Я так счастлива за тебя.
— Спасибо, Берди. Нина, а что думаешь ты?
Нина с минуту безмолвствовала, и мы смотрели на нее, затаив дыхание. Только бы она отреагировала положительно! В конце концов она перегнулась через стол и взяла руки Бэбс в свои.
— Разве я могу не порадоваться за тебя? — сказала она. — Только обязательно возвращайся! — строго наказала она, и мы все рассмеялись. Правда, смех Эдди показался мне несколько натянутым.
— Обещаю, что уеду всего на несколько месяцев, — заверила Бэбс. — Пять сотен миль — это слишком много, я не способна долго жить так далеко от дома.
В Лондоне Эдди и Бэбс решили остановиться в доме родителей Эдди в Кенсингтоне, и мы попрощались с ними на вокзале. Для нас Нина самостоятельно забронировала жилье, но детали держала от меня в тайне. Я боялась вообразить, какую жуткую конуру она нашла на этот раз, но постаралась не терять присутствия духа и отважно направилась к метро.
— В этой поездке, Берди, мы будем шиковать. — Нина схватила меня за руку и потащила к стоянке такси, где ожидала очередь из машин.
— Надеюсь, замена метро на более удобное транспортное средство означает, что и условия жизни у нас будут получше, чем в прошлый раз, — с сомнением предположила я, пока таксист загружал наши чемоданы в багажник.
— Думаю, ты найдешь их удовлетворительными, — загадочно ответила она и, откинувшись на спинку сиденья, повернулась к окну.
Такси ползло по оживленным улицам центрального Лондона. Когда мы оказались в районе Стрэнда, я встревожилась и уже хотела запротестовать, но машина свернула с главной улицы и подъехала к стоянке, где выстроилась вереница автомобилей с шоферами за рулем. Перед нами предстало большое и величественное здание, скрытое от толчеи главной дороги. На черно-белом мраморе фасада сияло слово «САВОЙ». Мы вышли из такси, и мужчины во фраках и цилиндрах, приветствуя нас угодливыми улыбками, распахнули перед нами сверкающие медью двери.
— Нина, мы не можем себе это позволить! — прошептала я, опасаясь, что швейцары вот-вот заметят нашу неуместность и выпроводят на улицу.
Однако Нина держалась, как своя: она с достоинством проплыла по вестибюлю, сверкающему черным и белым мрамором, к стойке портье. Тот с безмятежной улыбкой подтвердил, что номер ждет нас. Нина чувствовала себя в этой атмосфере совершенно непринужденно, тогда как я озиралась с глупым видом, будто попала на странное представление. В фойе бренчало фортепьяно, и леди с джентльменами наслаждались там послеобеденным чаем. Я вдохнула острый лесной запах иголок высокой рождественской елки, которая гордо возвышалась в центре зала. Люстры отбрасывали теплый золотистый свет на позолоченные поверхности… Вдруг я заметила на себе пристальный взгляд Нины, которая крутила на тонком пальце ключи от нашего номера.
— Как же мы за это расплатимся? — прошипела я.
— Назовем это последним подарком от моих родителей. — Она пожала плечами. — У них здесь открыт счет, так что они даже не заметят. Но это в последний раз, обещаю, — добавила она, увидев мое встревоженное лицо. — Я просто подумала, что мы заслуживаем награду.
Мы совершили короткое путешествие на лифте, который домчал нас с устрашающей скоростью, — я даже схватилась за перила, опасаясь упасть, — и наконец оказались в своем люксе. Из облицованного мрамором холла мы прошли в роскошную гостиную, обставленную бархатными диванами и креслами. Ее стены были обшиты панелями цвета магнолии, на всех столиках красовались вазы с оранжевыми и белыми розами. Письменный стол розового дерева стоял у высокого окна, из которого открывался вид на реку. По обе стороны комнаты я увидела двери, ведущие в спальни. Нина инстинктивно выбрала правую, а я открыла левую. Моему взору явилась огромная кровать с балдахином в эдвардианском стиле. Обои покрывал изысканный узор из сиреневых и золотых листьев. Свисающая с потолка хрустальная люстра рассыпала по всей комнате мягкие блики. Я сбросила туфли и по невероятно пушистому ковру прошлепала в ванную комнату. Почетное место в ее центре занимала великолепная огромная ванна на львиных лапах. Пробежав по плиткам пола, выложенным в шахматном порядке, я потрогала фарфоровый бортик. Пожалуй, этим вечером я не захочу никуда уходить и проведу его здесь, в облаке душистых пузырьков.