он, с облегчением вздохнув, заторопился ко мне по мраморному полу.
— Как прошла выставка? Надеюсь, ты не слишком устала? — спросил Александр, нервно потирая затылок и с тревогой глядя на меня.
— Все было чудесно, — выдохнула я. — Я вымоталась, но при всем желании не смогла бы уснуть. Мне все еще кажется, будто я парю. — Я обвела взглядом вестибюль, в котором даже в этот поздний час было оживленно. — Ты не хочешь прогуляться?
— Да, давай уйдем отсюда, — согласился он.
Мы вышли в морозную ночь, и я засунула руки поглубже в карманы пальто.
Какое-то время мы шли бок о бок в молчании. Нас разделяли всего несколько дюймов, но казалось, будто между нами пролегла широкая долина. Меня одолевало желание протянуть руку и сплести наши пальцы, но я сильнее сжимала в карманах кулаки. Покосившись на Александра, я поймала на себе его взгляд. Он нервно улыбнулся и отвел глаза. Я никогда еще не видела, чтобы он так нервничал, и это состояние, похоже, передавалось и мне.
Мы добрались до Сент-Джеймсского парка — уютного зеленого пространства с большим озером в центре. Ворота были заперты, но Александр, оглядевшись, перепрыгнул через ограду и подал мне руку. Перебраться через забор в длинном вечернем платье — задача не из легких, но я постаралась проделать это по возможности грациозно. Обычно парк наполнен людьми, но поздней ночью, когда ворота заперты, он был погружен в тишину и покой. Не встретив ни одной живой души, мы остановились на мостике, чтобы полюбоваться видом. Неподвижная вода напоминала чернильную лужу, луна и звезды отражались в ее стеклянной поверхности. Тусклые оранжевые фонари излучали размытое сияние, и иней на траве мерцал в их неуверенном свете. Александр облокотился на перила и глядел вниз, на наше отражение в воде, окруженное звездами.
— Я мог бы гулять с тобой в этой тишине всю ночь, — произнес он наконец. — Но я не поэтому попросил тебя о встрече.
— А почему? — спросила я, поплотнее запахивая пальто, чтобы укрыться от пронизывающего холода.
— Я хотел извиниться за все, что случилось этим летом, — ответил он. — Я вел себя неподобающим образом. А то, как мы расстались, камнем лежало на моей душе все прошедшие месяцы.
Я кивнула, в горле образовался комок, и слезы защипали глаза при воспоминании о тех ужасных вещах, которые мы наговорили друг другу на той вечеринке. Александр смотрел на меня с несчастным видом, а я отчаянно пыталась не расплакаться.
— О Берди, пожалуйста, не плачь! — нежно произнес он и принялся рыться в карманах в поисках носового платка. — Похоже, я не очень удачно извиняюсь…
Он хотел промокнуть мне глаза, но затем, опомнившись, подал платок. Я с яростью вытерла щеки, выпрямилась во весь рост и резко сказала:
— Александр, если ты вытащил меня в середине ночи, чтобы извиняться за какие-то прошлые прегрешения, то можешь считать, что прощен. Просто… забудь об этом.
— Но я хотел бы кое-что объяснить… — начал он, однако я перебила:
— Если ты решил продать Эбботсвуд, то это не мое дело. Решать тебе и твоей невесте.
— Берди, подожди… — снова попытался он, но я продолжила:
— Я говорила сегодня с Генри, и он посоветовал нам с тобой помириться. Я согласна, что так будет лучше, поскольку планирую остаться в Школе Святой Агнессы. Итак, если ты хочешь…
— Берди! — Он вздохнул и прикрыл глаза, его длинные густые ресницы отбрасывали тень на скулы. — Умоляю тебя, в кои-то веки, хотя бы единственный раз сделай то, о чем я прошу: выслушай меня.
— О! — воскликнула я, слегка уязвленная тем, что он прервал меня. — Ну ладно, продолжай.
— Родители Эвелин и мои были друзьями в течение многих лет. Не знаю, когда именно они задумали наш с Эвелин брак, но подозреваю, что я тогда еще не умел ходить. Родители смотрели на это как на обычное деловое соглашение, которое принесет благо обеим семьям. Бродвики очень богаты, но отец Эвелин всего лишь барон. Мой отец — граф, однако наше имение пришло в упадок в тяжелые времена. Вот почему союз двух семей был обоюдовыгоден. Моя семья и община, которую мы поддерживаем, всегда имели для меня первостепенное значение. Поэтому я согласился на брак, повинуясь воле родителей. Я считал это своим долгом по отношению к семье и Эбботсвуду и намеревался с честью выполнить его. — Александр умолк, помрачнев. — Можешь себе представить, в какой ужас я пришел, когда узнал, что Эвелин вовсе не намерена помогать мне с Эбботсвудом, а, напротив, запланировала продать землю и жить со мной и со своей семьей в Сассексе. Я должен поблагодарить тебя за то, что узнал об этом.
— Но ты все-таки это сделал, — мрачно заметила я, глядя себе под ноги. — Ты сделал ей предложение, и вы продали поместье. Я видела статью в газете.
— Скажи, Берди, а ты прочла статью полностью? — спросил он, и я помотала головой. Он осторожно приподнял рукой мой подбородок, чтобы я встретилась с ним взглядом. — Да, мы продали поместье. Но не так, как планировала Эвелин. Я давно обдумывал эту идею, и в итоге мы заключили сделку с Национальным фондом[27], который гарантировал, что моя семья может оставаться в доме своих предков. Фонд взял на себя содержание и ремонт имения, позволив нам жить там и предоставив мне право заботиться о наших арендаторах. А взамен территория и дом открыты теперь для публики пять дней в неделю.
— Но я полагала, ты терпеть не можешь, когда по дому бродят посетители, — заметила я, вспомнив, как он сетовал на это отцу.
— Да, но это лучше, чем альтернатива, — признал Александр, глядя на озеро. — Я ненавижу этот дом, Берди. Ты видишь в нем красоту и величие, а для меня он окутан воспоминаниями, которые я хотел бы похоронить. Однако там проживали восемь поколений Тремейнов, и моя семья называет Эбботсвуд фамильным гнездом. Кроме того, у меня есть обязательства перед фермерами-арендаторами. Продав имение частному покупателю, мы получили бы гораздо больше денег. Но это значило бы предать все, во что я верю.
— А Эвелин не возражала? — спросила я с любопытством.
— Еще как возражала! — ответил он, и улыбка тронула его губы. — Но это не идет ни в какое сравнение с тем, как возражал я против ее идеи продать дом моей семьи без согласования с нами. — Он сделал паузу и пристально посмотрел на меня. Наконец-то я увидела того Александра, в которого влюбилась. — Я разорвал помолвку, Берди.
— О, — тихо отозвалась я, и сердце закувыркалось у меня в груди.
— О, да! — ответил он с нажимом.
— А как отреагировали на эту новость твои родители?
— Естественно, сначала они сильно рассердились… — проговорил он уныло, и я вспомнила, как отец Александра дал ему пощечину. — Родители были ужасно разочарованы тем, что я не посоветовался с ними, прежде чем расторгнуть помолвку. Но когда я рассказал о намерениях Эвелин, они запели совсем другую песню. Отца очень беспокоило, каким образом мое решение скажется на нашем финансовом положении. Однако в конце концов я добился, чтобы он меня выслушал, и он подписал документ о продаже поместья Национальному фонду. Проект этого соглашения ты и видела на моем столе… Отец также решил остаться в Швейцарии вместе с матерью. Жизнь там идет ему на пользу, он стал больше похож на себя прежнего… Мы пришли к выводу, что для всех будет лучше, если он отойдет от дел и передаст все мне. И самочувствие его поправляется: реже мучают головные боли, из-за чего он меньше раздражается, и напряжение из наших отношений постепенно сходит на нет.
— Я рада, что вам наконец удалось покончить с враждой. Вы продали Эбботсвуд два месяца назад, — принялась я размышлять вслух, пытаясь собрать воедино всю картину из разрозненных кусочков. — Чем ты занимаешься с тех пор? Полагаю, после передачи тебе всех дел забот стало еще больше?
— Честно? — Он криво усмехнулся. — Главным образом я думаю о тебе и свожу с ума свою семью. Роуз рассказала о твоей помолвке, и я вдруг растерялся, не понимая, что делать дальше. Я отказался жениться на Эвелин не только из-за ее обмана. Мне была невыносима мысль о браке без любви, когда мое сердце всецело принадлежало тебе.
— Ах да, моя помолвка… — Я виновато потупилась. — Жаль, что не я рассказала тебе о ней. Приношу свои извинения.
— Если это тебя утешит, то и Роуз терзается из-за этого. Получив твой подарок в день рождения, она разрыдалась… Думаю, ей почти так же одиноко без тебя, как мне. — Он печально улыбнулся и снова посмотрел на меня. — Почему ты все-таки не рассказала мне о своей помолвке? — В его голосе слышалась боль.
— О которой? — спросила я с серьезным видом, но он фыркнул, и мне стало немного легче. — Я долго сопротивлялась помолвке с Чарльзом и с легкостью забыла о нем, очутившись в сотнях миль от Хартфордшира, — начала я объяснять. — Я была убеждена, что смогу отделаться от нее, но все внезапно осложнилось. На следующий день после той вечеринки Чарльз приехал в Корнуолл вместе с моими родителями и попытался принудить меня. Да, знаю, мне следовало довериться тебе, но прошло слишком много времени, и между нами столько всего случилось… Правильные слова никак не находились. Я сделала попытку выложить все начистоту во время вечеринки, но мы поссорились.
Он сдержанно кивнул.
— Не стану лгать: когда Роуз открыла мне правду, я плохо принял эту новость… Я злился на тебя за то, что ты меня обманула. И был в отчаянии оттого, что упустил шанс признаться тебе в своих подлинных чувствах. В конце концов я взял себя в руки и решил отдаться на твою милость, питая тщеславную надежду, что твои родители предпочтут выдать тебя за виконта вместо того жениха. Но вдруг я услышал, что ты разорвала ту помолвку и теперь помолвлена с моим братом.
— Когда Чарльз заявился к Сал вместе с моими родителями… — Меня передернуло при воспоминании о том, как он схватил меня за запястье и попытался вытащить из дома. — Я думала, что погибла. Но, слава богу, Генри прибыл вовремя и помешал Чарльзу увезти меня в Хартфордшир. Он сочинил историю о нашей любви и выдал много компромата на Чарльза. Генри спас меня.