— Он рассказал мне об этом, когда я приехал в Оксфорд и потребовал объяснить, каковы его намерения, — мрачно произнес Александр.
— Нет, ты не сделал это! — воскликнула я, закрыв лицо руками.
— Сделал. Слишком долго мы с братом считали, что другому выпала лучшая доля. Все, чего желал Генри, — это одобрение отца, а все, чего желал я, — это свобода жить как хочется, которой обладал Генри и которой не имел я… Я видел, как вы сблизились этим летом, и, должен признаться, ужасно ревновал. Генри располагал свободой ухаживать за тобой, тогда как я был бессилен что-либо предпринять. Это эгоистично с моей стороны: я не мог жениться на тебе, но и не мог вынести мысли, что ты выйдешь за Генри. Наконец я решил покончить со своей ревностью и отправился в Оксфорд, чтобы дать Генри свое благословение, если это сделает вас обоих счастливыми. И тут он объяснил мне, какой я дурак. У нас состоялся очень откровенный разговор — вероятно, впервые в жизни. Мне кажется, мы с ним только начинаем узнавать друг друга по-настоящему…
— Как много он тебе рассказал? — спросила я с тревогой.
— Он рассказал мне о Лоренсе — если ты это имеешь в виду.
— Ну и? — Я внимательно смотрела на Александра, но его лицо снова стало непроницаемым.
— Он мой брат, и я люблю его. Мне безразлично, с кем он предпочитает быть… Если это не ты, — добавил он с лукавой усмешкой. Я ответила ему улыбкой. Слава богу, Генри нашел в своей семье того, кому смог довериться. — Ужасно, что я не знал, как он страдал из-за своей тайны. Я так зациклился на том, чтобы защитить его и Роуз от финансовых проблем, что не был близок с ними тогда, когда они больше всего во мне нуждались. Генри признался, что стал счастливым с тех пор, как перестал притворяться кем-то другим… И посоветовал мне сделать то же самое.
— Итак, кем же ты действительно хочешь быть? — спросила я, не в состоянии скрыть боль в голосе. — Казалось, ты решил это для себя уже тогда, когда я задала тебе такой вопрос на вечеринке.
— Берди… — Мое имя звучало в его устах как молитва. — Мне не следовало так говорить с тобой. Я был пьян и зол и считал, что ты влюблена в моего брата, хотя это и не оправдывает мое поведение. Я подумал тогда, что, возможно, мне будет лучше без тебя. Но если раньше я воспринимал свою жизнь как пытку, то дальнейшее мое существование — без тебя — превратилось в один сплошной кошмар. Я всегда ставил обязательства выше своих чувств, и это дорого мне обошлось. Больше я не хочу так поступать: пришло время поставить на первое место свое сердце.
На лбу у Александра обозначилась морщинка, и он потер усталые глаза. Я боролась с желанием прикоснуться к его щеке, погладить его лицо, чтобы эти беспокойные морщинки исчезли с него.
— А с тем, чего хочет твое сердце, ты разобрался? — прошептала я, глядя на его отражение в зеркальной поверхности озера.
— У меня никогда не возникало никаких сомнений относительно того, чего хочет мое сердце. — Александр искоса посмотрел на меня, и мой пульс участился. — Я был дураком, когда позволил тебе так легко ускользнуть, Берди. То ли слишком слепым, чтобы заметить, как сильно в тебя влюблен, то ли слишком глупым, чтобы что-нибудь предпринять.
Его взгляд притягивал как магнит. Он ждал моего ответа. Но я в кои-то веки не могла произнести ни слова, и он продолжил:
— Вот почему я здесь. Я пришел сказать, что влюблен в тебя. — Александр выдохнул, и мышцы на его лице немного расслабились. — Ну, вот я сделал это. Я влюблен в тебя, Берди, безумно влюблен. Когда я встретил тебя в первый раз, то почувствовал, что мои глаза впервые открылись, и не мог наглядеться. Все казалось таким волнующим, когда мы были вместе. Ты так легко наполнила мою жизнь светом, словно провела своей кистью по полотну. Ты помогла мне вновь обрести любовь к музыке. Ты заставила меня смеяться, как я не смеялся с детства. Ты остроумная, красивая и страстная, и мои брат с сестрой обожают тебя. Как я мог когда-то подумать, что ты не вписываешься в мою жизнь! Ты и есть моя жизнь, Берди, без тебя она не имеет смысла.
Неужели это окажется жестоким сном? Может, у меня бред от переутомления? Я тихонько ущипнула себя за ногу, чтобы посмотреть, не проснусь ли. Но нет, мы по-прежнему находились в парке, и теперь у меня болела нога. Александр с тревогой глядел на меня в ожидании ответа. Но кровь так сильно шумела в ушах, что я не слышала своих мыслей.
— Когда мы поцеловались в Лондоне, я подумал, что у нас все изменится… — продолжил он. — Наконец-то я получил подтверждение, что ты питаешь ко мне такие же чувства, как и я к тебе. Во всяком случае, так мне казалось. Я был готов рассказать тебе все и объяснить сложную ситуацию, в которую попал из-за неизбежной помолвки с Эвелин. Хотел заверить, что все это не имеет значения. Я сбежал бы с тобой в ту же минуту, если бы ты попросила. Но когда ты назвала наш поцелуй пьяной ошибкой, я почувствовал, что все мои мечты рухнули.
— Жаль, что я не знала, — грустно проговорила я, вновь обретя дар речи. — Я поделилась с Ниной тем, что мы целовались, и в итоге поссорилась с ней из-за этого. Она твердила, что ты меня используешь, что все только и судачат о том, какой ты ловелас. Я запаниковала и решила, что она права. Думала, ты собираешься поволочиться за мной и бросить. Несмотря на благие намерения, я влюбилась в тебя по уши и чувствовала себя законченной дурой.
Он вздохнул, опустив глаза.
— Возможно, мне не следовало сдаваться. Но побег в любом случае стал бы трусливым поступком. Нельзя было просто откреститься от проблем моей семьи. К тому же я никогда не простил бы себе, если бы увез тебя из Корнуолла, от твоей живописи. — Он пронзил меня взглядом. — Значит, ты тоже была в меня влюблена?
— Конечно! — радостно подтвердила я. Какое облегчение — наконец признаться в этом! — Мое сердце бьется как бешеное, когда я рядом с тобой. Мне кажется, я знаю тебя всю жизнь. Но каждый раз, как вижу, ощущаю такое волнение, будто влюбляюсь заново. Хотя не заблуждайся, я все еще считаю тебя заносчивым, самодовольным и…
— Какое объяснение в любви! — перебил он с усмешкой.
— …и совершенно невыносимым! — завершила я, и он из приличия прикинулся смущенным. — Но ты также добрый, самоотверженный и нежный. Ты вдохновил меня на мою работу и заставил взглянуть на мир по-другому… А когда ты ушел, мое искусство пострадало так же, как я.
— Я хочу, чтобы ты никогда больше не страдала, — пылко произнес он и взял в ладони мое лицо. — Я не знаю, изменились ли твои чувства. Но, надеюсь, ты понимаешь: я не допущу, чтобы ты оставила ради меня живопись. Ты нужна мне такая как есть, без всяких компромиссов.
— И это твое истинное желание? — тихо спросила я.
— Несомненно, — произнес он с нежностью.
— Тогда это хорошее желание. Я рада, что в моих силах помочь ему исполниться.
Я дотронулась ладонью до его груди и ощутила, как неистово забилось его сердце. Он расстегнул свое пальто и притянул меня к себе, укутав в длинные полы. Знакомый кедровый аромат его одеколона наполнил меня и успокоил, я положила голову ему на грудь и прислушалась к стуку его сердца — бьющегося в унисон с моим.
— Можно ли мне теперь поцеловать тебя? — прошептал Александр, и его дыхание защекотало мое ухо.
Я обвила руками его шею и притянула к себе. Он наклонил голову, и наши губы слились. Этот поцелуй словно долгожданный ливень после засухи. Я чувствовала, как холод покидает меня. Александр обнял меня за талию, и я прижалась к нему еще крепче, словно пытаясь наверстать потерянное время. Этот поцелуй был рожден из несбыточных мечтаний и брошенных украдкой взглядов, из сокровенных встреч в садах, залитых светом свечей, на танцплощадках и у потайного озера. Этот поцелуй подтверждал, что мы принадлежим друг другу. Этот поцелуй стал нашим обетом.
Эпилог
Июнь подарил Корнуоллу еще один знойный день. Третью неделю непрерывно светило солнце. Взяв в руки свой альбом, я принялась обмахиваться им. В «Болстерз букс» в эти дни было безлюдно: никто не желал сидеть в помещении, когда солнце уже начало прогревать пляжи и море. Как бы я ни хотела покинуть тенистые недра книжного магазина, моя смена кончалась только через полчаса. Кроме того, я ждала двух очень важных для меня людей.
Пока в магазине царила тишина, я воспользовалась возможностью поработать над эскизом, который начала накануне, на занятиях у мистера Блая. Я задумала новый проект: карандашные рисунки, перемежающиеся мазками краски природных цветов. Это будет серия из четырех картин, каждая из которых посвящена одному прекрасному времени года. На них я хотела изобразить любимые уголки Корнуолла. Для лета я выбрала Сент-Айвз — в это время года там изумительный свет. Весна — это, конечно, Сент-Агнес, поскольку именно здесь началось мое путешествие. Насчет зимы я еще не решила, а вот ради осени собираюсь наконец-то отправиться в Зеннор. Там я планирую написать две картины: одну для коллекции, а вторую — для моего дорогого друга, мистера Янссена. Ведь это он вдохновил меня на поездку туда.
Я услышала знакомое ворчание мотора и отложила альбом. Весело звякнул дверной колокольчик, и в магазин влетела моя сестра Мэри. За ней вошел несколько утомленный Александр.
— Мэри, наконец-то ты здесь! — вскрикнув, я вскочила со стула и обежала кассовый аппарат, чтобы обнять ее. Я прижалась лицом к ее мягким каштановым кудрям и вдохнула знакомый запах дома. — Как ты доехала?
Сестра возбужденно защебетала, посвящая меня во все детали путешествия на поезде.
— Это было чудесно! Я видела из окна трех оленей, а еще помогла разгадать тайну, — тараторила она. — Со мной рядом сидела пожилая леди, миссис Лейтуэйт. Она ехала на каникулы — так же как я. Но она потеряла в поезде свои очки, и я взялась за расследование. Оказалось, что один скверный мальчишка нашел их в вагоне-ресторане и использовал линзы, пытаясь поджечь занавески.