– У Чарльза Аксиса адрес в Нью-Йорке, посмотри: Нью-Йорк 1, 34-ая Западная улица, 405! Думаешь, он не знает про Криптон[71]? Разве не видишь, как он страдает на подходах к пещере Бэтмена[72]? Разве у кого-нибудь когда-нибудь были такие фантастические воображаемые мускулы?
– Ф.!
– Чарльз Аксис – само сочувствие, он – наше жертвоприношение! Он призывает худых, но подразумевает и худых, и жирных; он призывает худых, потому что быть жирным хуже; он призывает худых, чтобы жирные услышали и явились и не были названы поименно!
– Отойди от окна!
– Чарльз! Чарльз! Чарли! Я иду, я иду, чтобы остаться с тобою на грустном краю мира духов!
– Ф.! Апперкот! Дыц! Шмяк!
– Уфф! *##! Ы-ы. Спасибо, друг мой, ты, вроде как спас мне жизнь.
Тогда я в последний раз не уступил Ф. в физической борьбе. В уединении своей комнаты он отдавал Чарльзу Аксису по пятнадцать минут ежедневно. Жир исчез или превратился в мускулы, у него увеличилась грудная клетка, он перестал стесняться, раздеваясь на физкультуре. Однажды на пляже, когда мы загорали, сидя на маленьком полотенце, огромный мужик в очень белых плавках пнул песком ему в лицо. Ф. только улыбнулся. Огромный мужик остановился, уперев руки в бока, затем слегка подпрыгнул, как центральный нападающий, и снова брызнул песком Ф. в лицо.
– Эй! – крикнул я. – Хватит песком кидаться! Ф., – шепнул я, – этот человек – самый ужасный хулиган на пляже.
Меня громила совершенно проигнорировал. Он сжал большое толстое запястье Ф. в своем массивном кулаке и рывком поставил его на ноги.
– Слушай сюда, – прорычал он. – Я бы разбил тебе морду… но ты такой тощий, что усохнешь и улетучишься.
– Почему ты позволил ему пинаться?
Когда мужик зашагал дальше, Ф. смиренно сел.
– Это был Чарльз Аксис.
– Но этот человек – самый ужасный хулиган на пляже[73].
Записка! На дне коробки с фейерверками я нашел записку.
Дорогой Друг
Включи радио
Твой дорогой мертвый друг
Ф.
На дне. Как хорошо он меня знал. Я прижал к щеке послание (написанное на телеграфном бланке). О, Ф., помоги мне, ибо могила разлучила меня со всеми, кого я люблю.
Радио:
…..для миссис Т.Р. Вубуски, Клэнрэналд, 56784, для трех медсестер из общежития Барклай от сами-знаете-кого композиция настоящей восходящей звезды Гэвина Гейта[74] и Богинь – и не забудьте, во время программы «Музыкальная девчонка спозаранку» вы можете позвонить и заказать…
Шарканье ударных:
ШШШНН шнн шнн ШШШНН шнн
Электроинструменты:
Цунга цунга цунга (обещание беспрерывного ритмичного секс-насоса)
Гэвин Гейт:
Я б мог сбежать цунга цунга цунга (у него полно времени – он прошел долгий путь, чтобы поведать эту ужасную историю)
и лишь сказать (дыхание электрического пульса)
Я тебе говорил
Богини:
я тебе говорил (батальон чернокожих девиц, офицеры набраны возле алтарей евангелистов, они устроили мне засаду со своей невнятной ненавистью и белыми зубами)
Гэвин Гейт:
Я мог бы опять
Всему миру сказать
С ним ты только грустишь
Богини:
Только грустишь
Гэвин Гейт:
Надо было бежать
Богини:
Ахххххххххххх
и себя утешать
ахххххххххххх
что тебе будет
аххххххххххх
лучше так
аххххххххххх (СТОП!)
Гэвин Гейт:
Знай, когда тебе больно
Ударные:
Бэмс!
Гэвин Гейт:
тогда больно и мне
Богини:
больно и мне (они взмыли ввысь во вселенском страдании любви, но вернулись к ровному тону, теперь яснее, будто зареклись от чрезмерных эмоциональных всплесков, тум/тум/тум)
УДАРНЫЕ ПРЕОДОЛЕВАЮТ ПЯТЬ ТАКТОВ. ГЭВИН ГЕЙТ ВЫКАТЫВАЕТСЯ ИЗ УГЛА НА ВТОРОЙ РАУНД. ТЕПЕРЬ – ДО ПОБЕДНОГО КОНЦА. БОГИНИ ГОТОВЫ ВЫСОСАТЬ ПОБЕДИТЕЛЯ НАСМЕРТЬ.
Гэвин Гейт:
Я мог бы сказать,
пора понять
тебе наконец (Кто ты, Гэвин Гейт? Странные у тебя приказы. Думаю, ты прошел через какие-то испытания и слишком многое познал. Ты – король квартала в каких-нибудь трущобах и издаешь Законы)
Богини:
тебе наконец (они содрали с себя блестящие бюстгальтеры и эскадрильей камикадзе обрушились на сердце, полное страха)
Гэвин Гейт:
Когда ты ушла,
Отвернулась навек
навсегда от меня
Богини:
навсегда от меня
Гэвин Гейт:
Я молил тебя (его сила с ним, его войска выстроены по линейке, теперь он может рыдать)
нет
Нет о нет!
Богини:
Ахххххххххххх
Не уходи
Ибо знал он обидит (возвращаясь к высокомерному повествовательному тону)
НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ ЗВУКИ УДАРНЫХ
будет больно и мне
Богини:
больно и мне
Ах
Ах
Ах (шаг вниз по мраморной лестнице, и он воспрянул духом)
Гэвин Гейт:
Он тебя поймал
тобой овладел (в грустной раздевалке, где отдыхают все любовники, Гэвин услышал подробности совокупления)
Богини:
Ахххххххххх (Месть! месть! Но, Сестры, разве мы не истекаем кровью по-прежнему?)
Гэвин Гейт:
а что до любви
то ты
Богини:
Ха! (они выплюнули свою ненависть с этим воплем)
Гэвин Гейт:
скоро будешь не у дел
О я о-о-о
просто дурак (но мы-то знаем, что нет, – не больше, чем я, ибо мы работаем со священным материалом. О, Боже! Все формы любви дают силу!)
раз люблю тебя так
Богини:
люблю тебя так (чудесный возглас. Теперь они – женщины в ожидании мужчин, мягкие и влажные они присели на балконах, выглядывая дымовые сигналы, трогая себя)
Гэвин Гейт:
Понимаешь
может любить и дурак
Солнышко
Богини:
Аххххххххххх
Гэвин Гейт:
Вернись назад (приказ)
позволь осушить (надежда)
слезу (истинная жизнь сострадания)
в глазу (в одном глазу, дорогая, в одном глазу за один прием)
ГЭВИН И БОГИНИ ХЛЕЩУТ СЕБЯ ЭЛЕКТРИЧЕСКИМИ ШНУРАМИ
Я тебя не обижу
Богини:
Никогда не обижу
Гэвин Гейт:
Правда, я не обижу
Богини:
Никогда не обижу
Гэвин Гейт:
Знай, когда тебе больно,
Ударные:
Бэмц!
Гэвин Гейт:
тогда больно и мне
Богини:
больно и мне
Гэвин Гейт:
Очень больно и мне
Богини:
больно и мне
Гэвин Гейт:
Никогда не покину
Богини:
больно и мне[75]
ОНИ ПОСТЕПЕННО ЗАТИХАЮТ, ЭЛЕКТРОМУЗЫКАНТЫ, ГЭВИН, БОГИНИ, ИХ СПИНЫ КРОВОТОЧАТ, ИХ ГЕНИТАЛИИ КРАСНЫ И ВОСПАЛЕНЫ. ВЕЛИКАЯ ИСТОРИЯ РАССКАЗАНА, В ДИКТАТУРЕ ВРЕМЕНИ, ОРГАЗМ РАЗОДРАЛ ЗНАМЕНА, ВОЙСКА МАСТУРБИРУЮТ, СКВОЗЬ СЛЕЗЫ ГЛЯДЯ НА ФОТОГРАФИЮ КИНОКРАСОТКИ ИЗ ЖУРНАЛА 1948 ГОДА, ОБЕЩАНИЕ ПОВТОРЕНО.
Радио:
Это был Гэвин Гейт и Богини…
Я кинулся к телефону. Я позвонил на станцию. «Это „Музыкальная девчонка спозаранку“? – заорал я в трубку. – Да? Это правда ты? Спасибо, спасибо. Посвящение? О, любовь моя. Неужели ты не понимаешь, я так долго просидел один в кухне. Я ненормальный. Я страдаю от ненормальности. Я ужасно сжег себе большой палец. Только вот сэров этих не надо, ты, „Музыкальная девчонка спозаранку“. Я должен поговорить с кем-то вроде тебя, потому что…»
Телефон:
Бип-бип.
Вы что делаете? Эй! Эй! Алло, алло, о нет. Я вспомнил, что в нескольких кварталах вниз по улице есть телефон-автомат. Я должен с ней поговорить. Туфли вляпались в сперму, когда я шел по линолеуму. Я добрался до двери. Я вызвал лифт. Мне так много нужно было ей сказать, ей, с ее грустным голосом и знанием города. Я вышел на улицу, четыре утра, улицы мокры и темны, как только что разлитый цемент, уличные фонари – чуть ли не просто украшения, облачные шали ускоряют полет луны, толстостенные склады с золотыми табличками фамилий, холодный синий воздух полон запахов мешковины и реки, шум грузовиков с овощами из пригородов, скрежет поезда выдергивает освежеванных животных из ледяных постелей, люди в спецовках с огромными пакетами еды в дорогу, на переднем крае войны за выживание вспыхнула великая борьба, и люди победят, люди поведают о горечи победы – я был снаружи, в обычном холодном мире, Ф. привел меня сюда множеством сострадательных трюков, удушье во славу существования взорвало мне грудь и расправило легкие, как газету на ветру.
Король Франции был мужчиной. Я был мужчиной. Следовательно, я – король Франции. Ф.! Я снова тону.
Канада стала королевской колонией Франции в 1663 году. Вот и войска под предводительством маркиза де Траси[76], генерал-лейтенанта королевской армии, – вот они, шагают сквозь снег, двенадцать сотен высоких мужчин, знаменитый regiment de Carignan[77]. Новости полетели вниз по обледеневшим берегам Могавка: король Франции белым пальчиком коснулся карты. Интендант Талон[78], губернатор маркиз де Курсель[79] и Траси пристально вглядывались в зараженную глухомань. Братья мои, станем хозяевами на Ришелье! Голоса звучали над картами, голоса звучали из окон, и вдоль берега воздвигались форты – Сорель, Шамбли, Святая Тереза, Святой Иоанн, Святая Анна на острове озера Шамплейн. Братья мои, вокруг ирокезов слишком много деревьев. Январь 1666-го, маркиз де Курсель ведет отряд далеко в страну могавков – наполеоновская ошибка. Он вышел без своих алгонкинских разведчиков, которые не явились вовремя. Индейцы разметили бессмысленный путь его отступления множеством ощетинившихся стрелами трупов. Траси ждал до сентября того же года. Из Квебека в багряные леса вышли шестьсот солдат Кариньяна, еще шестьсот из отряда ополчения и сотня дружественных индейцев. Экспедицию сопровождали четыре священника. После трехнедельного перехода они достигли первой деревни могавков, Гандауаге. Очаги остыли, деревня опустела, как и все деревни, в которые они придут. Траси установил крест, они провели литургию, и в пустых длинных домах воспарили торжественные звуки «Te Deum»