С выбором одежды посложнее. Чтобы не показалось, что у нас свидание, джинсы – отличный вариант. Но потом приходится решать между кофтой с длинным рукавом и свитером. Переодевшись четыре раза, останавливаюсь на первом наряде – джинсы, очень мягкий обтягивающий свитер с v-образным вырезом и серый шарф.
Внизу завывает Датч, значит, в дверь позвонили, а я не слышала. Выглядываю в окно спальни. У обочины припаркован внедорожник Оуэна.
Уже прошел час?
Быстренько оглядываю себя в большое зеркало на двери шкафа. Из-за идеально уложенных локонов, насыщенного блеска для губ и красного обтягивающего свитера кажется, что я готовилась час. Наклоняю голову вперед и запускаю пальцы в волосы, чтобы немного их растрепать. Затем полотенцем тру губы ягодного цвета. С волосами все получается, но губы становятся только более розовыми.
В дверь снова звонят, и Датч завывает, как безумный. Перед уходом накидываю на себя широкую футбольную толстовку Адамс Хай. Благодаря этой потрепанной толстовке создается впечатление, что я не особо старалась.
Почему я нервничаю? Это Оуэн. Мы друзья.
Друзья, которые вчера поцеловались.
Спускаюсь и открываю дверь.
Взгляд Оуэна скользит по мне, и я могу думать лишь о том, как его губы вчера касались моих. Его мокрые светлые волосы расчесаны пальцами, придавая ему сексуальности, о которой Оуэн даже не догадывается. Он улыбается и качает головой.
– Что? – Я смотрю на одежду. Наверное, толстовка лишняя?
– Из-за растрепанных волос ты выглядишь еще сексуальнее.
– Да ну тебя.
Закрываю дверь и проскальзываю мимо него. Парни никогда не употребляли в отношении меня слово «сексуальная».
Симпатичная? Возможно. Но сексуальная? Нет.
Сексуальные – это такие, как Эйприл. Я скорее девушка по соседству. После нескольких лет внутреннего сопротивления меня это наконец устраивает.
Пересекаю лужайку, и Оуэн торопится обогнать меня, чтобы открыть дверь машины. Когда я сажусь, он выгибает бровь.
– И никаких возражений?
– Я не буду спорить.
Кажется, Оуэн тоже нервничает. Включает радио, затем выключает.
– Если ты не против, я хочу тебя кое-куда отвезти.
– Конечно. Куда?
– Хочу, чтобы это было сюрпризом. – Он смотрит на меня, и я таю. Начинаю что-то говорить, но он добавляет: – Пока ты ничего не сказала, хочу напомнить, что друзья тоже устраивают сюрпризы.
Ладно, он знает меня лучше, чем я думала.
– Я не это собиралась сказать.
Он улыбается мне.
– Врушка.
Стараюсь не улыбаться, и Оуэн смеется. Он выглядит совсем не так, как прошлым вечером, когда я довезла его до дома. Щеки снова обрели цвет, и он опять стал прелестным остряком.
Чтобы добраться до таинственного пункта назначения, Оуэн выбирает извилистые объездные дороги вместо улиц.
– Куда мы там едем? – невинно спрашиваю я.
– Отличная попытка. Это живописный маршрут до моего дома.
– Мы едем к тебе домой?
Я бы хотела увидеть его комнату. По вещам в комнате о человеке можно многое узнать.
– Нет. То место, куда я тебя поведу, находится в лесу за домом.
Он съезжает с дороги и останавливается на поляне.
– В лесу?
– Мы не в поход собираемся. Да и тут практически все в лесу. – Он смотрит на мой ортез. – Находится не так далеко и не на подъеме. – Он вытирает ладони о джинсы, словно они вспотели. – Не знаю, зачем делаю из этого такое событие. Теперь чувствую себя глупо. Это всего лишь место. Увидишь.
Выхожу из машины прежде, чем Оуэн успевает открыть за меня дверь. Он замечает это, но молчит.
– Готова? – спрашивает он, когда я останавливаюсь за ним.
– Да. Хочу увидеть это загадочное место.
Далее возникает неловкий момент, когда Оуэн тянется ко мне, словно собирается взять за руку. Затем отдергивает руку и засовывает ее в карман джинсов. Наш поцелуй определенно усложнил план «просто-друзья».
Лес в Теннесси красив. С деревьев опадает осенняя листва – желтых, оранжевых и красных оттенков, каких я никогда прежде не видела.
– Здесь красиво.
Оуэн оглядывает лес, в котором, наверное, играл в детстве.
– Да, так и есть. Это что-то вроде нашего заднего двора. Только чуть дальше.
Он вдруг начинает нервничать, словно собирается показать мне свою спальню.
Деревья расступаются, открывая нам тропинку. Вероятно, именно это он и хотел мне показать.
– Господи, Оуэн. Это домик на дереве?
– Он расположен не настолько высоко, чтобы считаться домиком на дереве. Папа построил его, когда я был ребенком, а мама чересчур меня опекала. Была убеждена, что я вывалюсь. Поэтому домик превратился в крепость на дереве.
Домик примостился между тремя огромными дубами. Небольшой, с плоской крышей, но внешние стены окутаны ветвями и плющом, поэтому теперь он действительно напоминает часть крепости.
В качества ступенек папа Оуэна вбил в ствол дерева четыре бревна. Оуэн прав. Не так высоко. Площадка находится как раз над его головой.
Оуэн запрыгивает на первую ступеньку и предлагает мне руку.
– Я туда не заберусь.
Если колено подведет или я пропущу ступеньку, могу оказаться в гораздо худшем состоянии, чем сейчас.
– Я не прошу тебя забираться.
Он все еще держит руку.
– Ты поднимешь меня туда своей сильной суперменской рукой?
– Какая ты умная. – Он улыбается мне. – Запрыгивай мне на спину. Я понесу тебя.
Делаю шаг назад.
– Нет, ни за что.
Оуэн спрыгивает и приседает передо мной на корточки.
– Просто запрыгивай на спину. Здесь четыре ступеньки.
Я не двигаюсь. Хотя, понаблюдав за тем, как Оуэн взял Рики Дио в удушающий захват, я считаю его достаточно сильным, чтобы понести двух таких девушек, как я.
Оуэн смотрит на меня.
– Я никогда не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. – Сказав это, он словно дал понять, что имеет в виду не только подъем по ступенькам, и по телу у меня бегут мурашки. – Доверься мне, Пейтон.
Он не знает, чего просит. Что после случившегося с Ридом я не могу доверять парням.
Но с Оуэном все по-другому.
Мы друзья, а мой друг Оуэн не уронит меня.
– Хорошо. Но если уронишь, я тебя убью.
Оуэн жестом показывает мне запрыгивать на спину. Когда обхватываю его за шею, все меняется. Он подхватывает меня рукой под ногу.
– Так, готова?
Чтобы подняться по ступенькам, ему требуется всего две минуты, но мне они кажутся вечностью – и не потому, что я боюсь упасть.
Мы добираемся до площадки, и он опускает меня так, чтобы ноги свисали с края. Здесь невысоко, но ему в детстве домик мог казаться башней.
Оуэн отряхивается и ныряет в дверной проем.
– Ты идешь?
Я следую за ним.
Домик представляет собой одну огромную комнату с двумя открытыми окнами, и сейчас здесь полно листьев. В детстве мне бы нравилось это место, принадлежащее только мне.
– Здесь потрясающе.
Разворачиваюсь и рассматриваю комнату.
Рядом с дверью вырезаны инициалы Оуэна, сверху надпись «ДЕВОЧКАМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Стучу по словам.
– Мне нельзя здесь находиться.
Оуэн смотрит мне в глаза.
– Ты – исключение.
Подняться сюда было ошибкой. Не могу отвести взгляда от его рта и могу думать лишь об ощущениях, когда он меня целовал. Если бы мне не нужна была его помощь, чтобы спуститься, я сбежала бы прямо сейчас.
Оуэн садится на пол и приглашает меня сесть рядом.
– Иди сюда, присядь. Здесь классно.
С моего места и так все выглядит круто. Сажусь напротив него, и становится невозможно игнорировать его большие карие глаза.
Он некоторое время молчит.
– Извини, если вчера тебя напугал.
– Я рада, что ты в порядке. И жаль, что не рассказал раньше.
Оуэн подается вперед и кладет руки мне на бедра. Затем с легкостью тянет меня вперед, и теперь мы сидим практически нос к носу.
– Ты первая, кому я захотел рассказать. О моем состоянии знают всего несколько человек – родители, доктора и теперь ты.
Должно быть, он преувеличивает.
– Что насчет твоих друзей?
Оуэн качает головой.
– Нет.
– Почему ты им не сказал?
Оуэн отводит взгляд.
– В детстве у меня не было симптомов. А два года назад произошел… приступ. Все изменилось за одну ночь. Доктора хотели, чтобы я бросил кикбоксинг и ММА, и я больше времени проводил в их кабинетах, чем на тренировке. Поэтому я ушел из команды. Начал сторониться друзей. Не хотел им говорить, что происходит. Вот почему Титан ко мне плохо относится. Мы дружили.
– Серьезно?
Не могу представить себе зависающих вместе Оуэна и Титана.
– Титан тоже занимался смешанными боевыми искусствами. Когда я бросил, он принял это лично. Сказал, я кинул команду. И он был прав.
– Надо было рассказать ему, почему ты уходишь. Тебе нечего смущаться, – ласково говорю я. – У многих есть астма.
– Мой тип астмы не распространен, и мне пришлось справляться с ним. Я не привык к ограничениям, а теперь вдруг оброс целой кучей. Меньше всего мне хотелось рассказать друзьям и вечно отвечать на дурацкие вопросы.
– Может, они не были бы дурацкими?
– Наверное, я испугался, – признается он. – Больше не чувствовал себя самим собой.
– Понимаю. – Я теперь все время так себя чувствую. – Но Каттер и Лазарус должны были знать? – Судя по выражению его лица, он им не сказал. – Каттер тебя тренирует. Она не должна оставаться в неведении.
– Каттер, если узнает, будет смотреть на меня по-другому. Знаю, ты меня не понимаешь, но все может измениться.
Он прав. Я не понимаю. Он необоснованно рискует своей жизнью, потому что Каттер и Лазарус изменят к нему свое отношение?
– Ты действительно в это веришь?
Оуэн рассматривает потертые доски.
– С папой все изменилось. Он изменился.
Придвигаюсь к Оуэну и касаюсь его руки.
– Что ты имеешь в иду?
– Мой папа был кикбоксером. И начал тренировать меня, как только я научился ходить. Мама говорит, у меня был врожденный талант, поэтому папа продолжал меня тренировать – каждый день, кроме Дня благодарения и Рождества.