Наконец Равенвуд нарушил молчание. Казалось, что он говорил сам с собой.
— Осталось пять месяцев. Знал бы ты, чего мне стоило так долго защищать ее. Каких сил это потребовало! Я уже почти истощен. Еще немного, и я буду уничтожен.
Лена подошла к нему и молча положила руку на его плечо. Ярость бури в глазах Мэкона улеглась так же быстро, как и возникла. Ему удалось восстановить душевное спокойствие.
— Твоя Эмма мудрая женщина. Прими ее совет. Верни медальон на то место, где вы нашли его. И пожалуйста, не приноси его больше в мой дом.
Мэкон встал и бросил салфетку на стол.
— Думаю, мы отложим осмотр моей библиотеки. Это может подождать. Лена, проследи, чтобы твой друг нашел дорогу домой. Благодарю за необычный ужин. Он все расставил по своим местам. Заходите как-нибудь в гости, мистер Уот.
Внезапно свет померк, и Равенвуд исчез.
Мне не терпелось выбраться из их особняка. Ноги сами несли меня прочь от жуткого дяди Эма и его странного дома. Здесь происходило нечто несусветное. Лена быстро повела меня в прихожую, словно боялась, что случится что-то нехорошее, если я не успею выйти наружу за отведенный срок. Но когда мы проходили через главный холл, я замер на месте, заметив то, чего не увидел раньше.
Медальон! Знакомая камея украшала грудь женщины с неестественными золотистыми глазами. Я схватил Лену за руку и указал на портрет. Она увидела эту деталь и ахнула от изумления.
«Его там не было раньше».
«Что ты имеешь в виду?»
«Эта картина висела здесь еще до моего рождения. Я проходила мимо нее тысячи раз. И на ней никогда не было медальона…»
15.09РАЗВИЛКА ДОРОГ
По пути к моему дому мы не проронили ни слова. Я не знал, о чем говорить, а Лену, видимо, устраивало мое молчание. Она позволила мне сесть за руль, и это было здорово, потому что я нуждался в каком-то отвлекающем занятии, пока мой пульс не пришел в норму. Мы проехали поворот на мою улицу. Мне не хотелось идти домой, потому что вопрос, что происходит с Леной, с ее дядей и их домом, не давал мне покоя. Ей следовало рассказать мне правду.
— Ты проехал свою улицу, дом.
Это были ее первые слова с тех пор, как мы покинули Равенвуд.
— Я знаю.
— Неужели ты думаешь как все остальные? Что мой дядя сумасшедший? Тогда просто так и скажи: старый мерзкий Равенвуд!
В ее голосе звучали злые нотки.
— Все, Итан! Тормози! Мне нужно возвращаться домой.
Я молча обогнул Генеральскую клумбу — круглое пятно выцветшей травы, в центре которого возвышался единственный гэтлинский памятник, отмеченный в путеводителях как статуя генерала Гражданской войны Джубала А. Эрли[20]. Генерал стоял на постаменте как ни в чем не бывало, и мне казалось, это неправильно. Ведь все изменилось. И продолжало меняться. Я стал другим, столкнувшись с тем, что еще неделю назад счел бы невероятным. Мне почему-то думалось, что наш генерал тоже мог бы подвергнуться какой-нибудь метаморфозе.
Я свернул на Голубиную улицу и остановился у тротуара перед большим дорожным щитом с надписью «Добро пожаловать в Гэтлин — в край уникальных исторических плантаций Юга и лучших в мире пирогов с пахтой». Насчет пирогов я не был уверен, но все остальное соответствовало истине.
— Что ты задумал?
Я заглушил мотор.
— Нам нужно поговорить.
— Мне не нравятся такие разговоры. Парень и девушка в машине. К тому же вечером! Ты не боишься грязных сплетен?
Лена шутила, но я услышал в ее голосе смущение.
— Рассказывай.
— О чем?
— Ты что, шутишь? — Я повысил голос чуть не до крика.
Она потянулась рукой к ожерелью и начала вращать колечко от банки с содовой.
— А что бы ты хотел услышать?
— Какое-нибудь объяснение того, что случилось в твоем доме.
Она уставилась в темноту за окном.
— Мой дядя рассердился. Иногда он теряет самообладание.
— Теряет самообладание? И начинает швырять вещи, не прикасаясь к ним? И зажигает свечи без спичек?
— Итан, я прошу прощения, — прошептала она.
Но я не Мог успокоиться. Меня злило, что она уклоняется от ответа.
— Мне не нужны твои извинения. Я хочу, чтобы ты рассказала мне правду.
— О чем?
— О твоем дяде и его жутком доме, абсолютно изменившемся всего за пару дней. О пище, которая то появляется, то исчезает. Обо всех этих разговорах про какие-то границы и твою безопасность. Начни с чего-нибудь.
Она покачала головой.
— Я не могу говорить об этом. И в любом случае ты ничего не поймешь.
— Почему ты так думаешь? Сначала дай мне шанс!
— Моя семья кое в чем необычна. Поверь, будет лучше, если ты не станешь выяснять подробности.
— Откуда такая уверенность?
— Сам посуди. Ты говоришь, что тебе не нравятся жители Гэтлина. Однако ты один из них. Тебе хотелось бы, чтобы я отличалась от них, но не слишком сильно. То есть чтобы я на самом деле не была другой.
— Знаешь что? Ты такая же сумасшедшая, как твой дядя!
— Ты пришел в наш дом без приглашения. Тебе не понравилось увиденное там, и теперь ты сердишься.
Я промолчал. Непроглядный мрак за окнами машины каким-то образом проник и в мою голову.
— Ты сердишься, потому что боишься. Все вы здесь трясетесь от страха. Глубоко внутри вы все одинаковы.
Голос Лены был таким усталым, словно она уже сдалась на волю обстоятельств.
— Нет, — ответил я, взглянув на нее. — Это ты боишься!
С ее губ сорвался горький смешок.
— Да, я боюсь. Но ты не можешь даже вообразить себе тех вещей, которые пугают меня.
— Ты боишься довериться мне.
Она ничего не ответила.
— Тебе страшно сблизиться с кем-нибудь — хотя бы настолько, чтобы этот кто-то начал замечать твое появление или отсутствие в школе.
Лена провела тонким пальцем по запотевшему окну и нарисовала неровную линию, похожую на зигзаг.
— Тебе страшно подружиться с парнем и посмотреть, что из этого получится.
На конце зигзага появилось острие молнии.
— Ты права. Тебя нельзя сравнить ни с кем из жителей Гэтлина. И ты не просто «немного другая».
Она по-прежнему смотрела в окно — в никуда, потому что темнота за ветровым стеклом была непроницаемой. А я любовался ее прекрасным лицом. Мой взгляд тянулся к Лене против моей воли.
— Ты невероятно, абсолютно, невообразимо другая!
Прикоснувшись пальцами к ее руке, я почувствовал вибрацию электричества.
— Мне это известно, так как глубоко внутри я знаю, что немного похож на тебя. Поэтому, прошу, откройся мне. Насколько ты другая?
— Я не хочу рассказывать тебе.
По ее щеке покатилась слеза. Я поймал ее пальцем, и она мгновенно испарилась.
— Почему?
— Потому что это мой последний шанс почувствовать себя нормальной девушкой — пусть даже в Гэтлине. И потому что ты мой единственный друг. Если я расскажу тебе правду, ты не поверишь мне. Или, хуже того, поверишь.
Она посмотрела мне прямо в глаза.
— В любом случае ты больше не захочешь разговаривать со мной.
Внезапно кто-то постучал по капоту, и мы оба подпрыгнули от неожиданности. Мне в лицо ударил луч фонарика. Я опустил оконное стекло и про себя выругался.
— Что, детки, заблудились в темноте?
Это был Жирный. Он ухмылялся, словно нашел на обочине два пончика.
— Нет, сэр. Мы уже уезжаем. Я тут как раз подумал, что нам пора по домам.
— Правильно подумал. Но ведь это не твоя машина, мистер Уот.
— Да, сэр. Она не моя.
Жирный осветил фонариком Лену и задержал луч на ее лице.
— Ладно, парень, поезжай. Не заставляй Эмму ждать.
— Конечно, сэр.
Я повернул ключ в замке зажигания и, взгляну в зеркало заднего вида, заметил на переднем сиденье полицейской машины его хихикающую подружку — продавщицу Аманду.
Остановив катафалк перед своим домом, я хлопнул дверью и направился к крыльцу. Лена пересела за руль. Приоткрыв окно, она прокричала:
— Увидимся завтра.
— Угу.
«Завтра» для нас уже не будет. Я понял это, когда мы свернули на мою улицу. Поворот напоминал развилку дорог: либо в Равенвуд, либо в Гэтлин. Можно было выбрать только одно направление. Она решила, что я не достоин ее доверия. Отныне катафалк будет сворачивать на развилке в другую сторону, проезжая мимо меня. Завтра утром я увижу это первым. Если только она сейчас не передумает…
Нельзя выбирать две дороги сразу. Как только ваша машина оказывается на одной из них, о второй уже лучше не думать. За моей спиной взревел двигатель, но я даже не оглянулся. Катафалк уехал. Она не передумала. Она меня не выбрала.
Я лежал в постели и смотрел в окно. Лунный свет, проникавший в комнату, мешал уснуть и раздражал меня, поскольку я хотел забыться сном, чтобы этот день поскорее остался в прошлом.
«Итан».
Голос был таким тихим, что я едва услышал его. Перевел взгляд на задвижку рамы. Окно было надежно закрыто.
«Итан, отзовись!»
Я плотно сжал веки. Щеколда заскрипела.
«Впусти меня».
Деревянные рамы с шумом распахнулись. Я мог бы объяснить это порывом ветра, но за окном было тихо. Вскочив с постели, я выглянул наружу. Лена, одетая лишь в пижаму, стояла на нашем газоне. В голове промелькнула ужасная мысль: если соседи увидят ее, то завтра в Гэтлине будет жаркий денек, а у Эммы случится сердечный приступ.
«Спускайся! Иначе я сама поднимусь к тебе».
Да! Сердечный приступ и апоплексический удар!
Я вышел на крыльцо, и мы сели на ступени. На мне были джинсы, потому что я не ношу пижам. И еще потому, что если бы Эмма увидела, как я в трусах общаюсь с девушкой, то завтра утром она закопала бы мой труп на заднем дворе. Лена облокотилась на ступень и взглянула на белую краску, шелушащуюся на деревянной колонне крыльца.
— Когда я простилась с тобой и доехала до конца твоей улицы, то чуть не повернула обратно. Но я была слишком напугана, мне не хватило смелости.
В лунном свете ее пижама казалась пурпурно-зеленой. Наверное, китайский шелк.