Я понимал, чем объяснялась эта суета. Им казалось, что за множеством действий, разговоров и пирогов опустевший стул мамы будет не так заметен. Но для этого не хватило бы всех пирогов на нашей планете — даже если бы их выпечкой руководила Эмма. Уловив мое настроение, тетя Кэролайн попыталась отвлечь меня вопросами о школе.
— Итан, что тебе будет нужно в этом году для реконструкции? Я привезла пару камзолов на твой рост. Оставлю их в мезонине.
— И не напоминайте мне об этой реконструкции.
Я почти забыл, что для зачета по истории мне надлежало участвовать в воссоздании битвы на Медовом холме. Каждый февраль в Гэтлине проводилась реконструкция событий Гражданской войны. Фактически это был единственный повод для привлечения туристов в наш город.
Лена потянулась за куском пирога.
— Я не понимаю, почему исторические реконструкции считаются таким важным делом: Для воссоздания сражений, случившихся столетия назад, требуется столько усилий. Не проще ли прочитать о них в книгах?
«Ой-ой-ой!»
Бабушка Пру едва не задохнулась от возмущения. Наверное, она посчитала слова Лены настоящим оскорблением.
— Они же сожгли вашу школу! Сровняли ее с землей! Там у себя на Севере они не учат никакой истории. И никакие учебники не расскажут вам о настоящей войне за Юг. Вам надо увидеть это самим! Каждый из вас, детки, должен понять, как страна, завоевавшая независимость во время революции, вдруг повернулась против себя в кровопролитной войне.
«Итан! Сделай что-нибудь. Попробуй сменить тему!»
«Слишком поздно. Но ты не волнуйся. Она сама скоро перейдет на "звездный стяг, покрытый блестками"».
Мэриан соорудила бутерброд из ветчины и двух половинок бисквита.
— Миссис Стэтхам абсолютно права. Гражданская война разделила не только страну, но и семьи. Часто случалось и так, что брат шел против брата. Это трагическая глава в американской истории. Погибло свыше полумиллиона человек, хотя многие из них умерли от болезней, а не от ран, полученных в битвах.
— Трагическая глава, — кивнув, добавила бабушка Пру. — Я как раз и хотела об этом сказать.
— Теперь та война никого не волнует, Пруденс Джейн.
Бабушка Грейс похлопала сестру по морщинистой руке. Та сердито дернулась.
— Не говори мне таких слов! Я просто хочу увериться, что дети смогут отличить свиное рыло от хвоста. На самом деле я выполняю работу их учителя. Школа могла бы заплатить мне за этот урок.
«Я предупреждал тебя. Не заводи моих бабушек».
«Больше не буду».
Лена неловко поерзала на сиденье.
— Я прошу у вас прощения. Возможно, вы нашли мои слова неуважительными. Но это не так. Я просто не была знакома с теми, кто знал бы о войне так много, как вы.
«Прекрасное начало. Если под знаниями ты имела в виду одержимость».
— Не смущайся, сладкое сердечко. В подобных случаях Пруденс Джейн всегда так бушует, что пачкает свои панталоны.
Бабушка Грейс подтолкнула локтем притихшую сестру.
«Вот почему мы подливаем виски ей в чай».
— Или это у тебя от того арахисового коржа, который привез Карлтон?
Бабушка Пру примирительно взглянула на Лену.
— Наверное, я переела сладкого.
«Ее и за уши не оттащишь от сластей».
Мой отец прочистил горло. Все выжидающе повернулись к нему. Но он лишь рассеянно перекатывал по тарелке вареную картофелину. Лена увидела в этом возможность для перемены темы.
— Мистер Уот! Итан говорил, что вы писатель. Какие книги вы пишете?
Мой отец молча посмотрел на нее и снова уставился в тарелку. Возможно, он даже не понял, что Лена задала ему вопрос,
— Митчелл работает над новой книгой, — пояснила Эмма. — Она будет самой большой и, наверное, самой важной из всех его произведений. Он автор многих книг. Сколько их уже, Митчелл?
Она говорила с ним, как с ребенком. Ей было прекрасно известно, сколько книг написал мой отец.
— Тринадцать, — тихо ответил он.
Лена, конечно, не могла оценить это коммуникативное достижение моего отца. Но я-то посчитал такое его поведение настоящим прорывом. Лишь взглянув на папу — на его всклокоченные волосы и черные круги под глазами, я расстроился. Когда он успел так надорваться?
— И о чем ваша новая книга? — спросила Лена.
Внезапно мой отец оживился. Он словно вернулся со звезды в реальный мир.
— Это история любви. На самом деле в книге рассказывается о путешествии. Мне хочется написать солидный американский роман. Позже критики назовут его кульминацией моей карьеры. Но сейчас я не могу рассказывать о сюжете. Поверьте, не на этой стадии. Не сейчас, когда я так близок… к…
Он стал запинаться. Затем совсем замолчал, как будто кто-то щелкнул выключателем на его спине. Я понял почему. Он смотрел на опустевший стул мамы. Эмма встревоженно нахмурилась. Тетя Кэролайн попыталась спасти вечер и отвлечь всеобщее внимание от поникшей фигуры отца.
— Лена, а откуда ты приехала в Гэтлин?
Я не услышал ответ. Все звуки исчезли. Мир медленно заскользил перед моими глазами, то расширяясь, то сжимаясь, теряя очертания, как горизонт за волнами горячего воздуха.
Затем…
Люди в гостиной застыли, словно на картинке. Я замер. Мой отец тоже замер. Его глаза сузились. Губы округлились, будто он намеревался произнести какое-то слово, которому не суждено было сорваться с языка. Он все еще смотрел на тарелку с вареной картошкой. Сестры, тетя Кэролайн и Мэриан оцепенели, как статуи. Даже воздух казался неподвижным. Маятник дедушкиных часов остановился на половине взмаха.
«Итан? С тобой все в порядке?»
Я хотел ответить ей, но не мог. Ощущение было сродни тому, когда Ридли скрутила меня смертельными чарами. В тот раз я чуть не умер от холода. Сейчас я тоже был будто заморожен, но чувствовал себя довольно комфортно.
— Это я так сделала? — громко спросила Лена.
Ей смогла ответить только Эмма:
— Остановила время? Ты? Скорее моя жареная индюшка проглотила бы аллигатора.
Она насмешливо фыркнула.
— Нет, это не твоя работа, детка. Здесь постарались более великие, чем ты. Мои предки решили, что пришла пора для нашей беседы. Мы должны поговорить как женщина с женщиной. Сейчас нас никто не слышит.
«Кроме меня. Я все слышу».
Мне не удавалось произнести ни слова. Я слышал, но не мог говорить.
Эмма посмотрела на потолок.
— Спасибо тебе, тетя Делила. Я ценю твою помощь.
Она подошла к буфету и отрезала кусок тыквенного пирога. Положив его на красивую китайскую тарелку, Эмма поставила свой дар в центр стола.
— Оставляю это подношение для тебя и Великих. Не забывайте о том, что я делаю для вас.
— Что тут происходит? И что именно вы делаете для них?
— На самом деле им уже ничем не поможешь, — прошептала Эмма. — Это я выпрашиваю для нас дополнительное время.
— Вы чародейка?
— Нет, я простая ясновидящая. Я вижу то, что требуется увидеть, и то, чего не может увидеть никто другой.
— Как же вы остановили время?
Лена рассказывала мне, что некоторые чародеи умели влиять на время — но только самые могущественные из них.
— Такая магия для меня недоступна. Иногда я прошу Великих о какой-нибудь услуге, и тетя Делила делает мне одолжение.
Мне показалось, что слова Эммы смутили или напугали Лену.
— Кто такие Великие?
— Великие — это моя семья из Иномирья. Время от времени они помогают мне, а если не могут, то приводят с собой других Великих.
Эмма склонилась через стол и посмотрела Лене в глаза.
— Почему ты не носишь браслет?
— Что?
— Разве Мелхиседек не дал тебе нить с бусинами? Я сказала ему, что ты должна носить ее и днем и ночью.
— Он дал мне этот амулет, но я сняла его.
— Почему ты решила ослушаться дядю?
— Мы с Итаном подумали, что браслет блокирует видения.
— Он действительно кое-что блокирует, если ты носишь его на руке.
— Для чего он предназначен?
Эмма профессиональным жестом гадалки, намеревающейся читать по линиям на ладони, взяла руку Лены.
— Детка, мне не нравится роль плохой вестницы. Но Мелхиседек и вся твоя семья не собираются говорить тебе правду. Никто из них. А тебе нужно многое узнать. Тебе следует приготовиться.
— Приготовиться к чему?
Взглянув в потолок, Эмма что-то прошептала себе под нос, а потом громко добавила:
— За тобой пришли, дитя. И это сила, с которой нужно считаться. Сила темная, как ночь.
— Кто? Кто пришел за мной?
— Ах, почему они не рассказали тебе сами? Всегда я оказываюсь крайней! Но Великие шепчут, что кто-то должен сообщить тебе правду, пока еще не слишком поздно.
— Какую правду? Кто пришел за мной?
Эмма расстегнула ворот блузки и вытащила небольшой мешочек, висевший у нее на груди. Сжав его в руке, она понизила голос, словно боялась, что их услышит кто- то посторонний.
— Темная Сэрафина.
— Кто она такая?
Эмма еще крепче сжала оберег.
— Твоя мать.
— Я ничего не понимаю. Мои родители погибли в аварии, когда я была еще ребенком. Маму звали Сара. Я видела ее имя на фамильном древе.
— Твой отец действительно умер. Однако мать жива, и это так же верно, как мы сейчас говорим друг с другом. А с фамильными древами у нас на Юге знаешь как бывает? Они претендуют на точность, но всегда грешат ошибками.
Леня побледнела. Я напрягся, пытаясь дотянуться до ее руки, но у меня дрогнул лишь палец. Тело будто бы окаменело. Я ничего не мог поделать, пока она падала в бездну отчаяния. Прямо как в наших кошмарах.
— Значит, она темная?
— Наитемнейшая из всех ныне живущих чародеев.
— Почему мой дядя не рассказал мне о ней? Почему бабушка говорила, что моя мать умерла? Почему они лгали мне?
— Существует одна правда и другая. Это две разные вещи. Я думаю, твои родственники пытаются защитить тебя. Они надеются, что у них хватит сил. Но Великие не уверены в этом. Я не хотела говорить тебе о матери, но Мелхиседек упрямый. Он будет молчать до конца.
— Почему вы помогаете мне? Я думала… что не нравлюсь вам.