— Где остальные из твоего полка?
— Последний раз, когда я их видел, они были неподалеку от Саммита.
— Что значит, последний раз, когда ты их видел? Они все погибли?
— Я не знаю. Когда я уходил, они были еще живы.
— Я не понимаю тебя.
— Я дезертировал, Женевьева. Я больше не мог ни дня сражаться за то, во что я не верю. Только не после того, что мне довелось увидеть. Большинство парней, бок о бок с которыми я сражался, даже не понимали, из-за чего вся эта война, они просто проливали кровь за хлопок.
Итан взял ее холодные руки в свои, грубые от мозолей.
— Я пойму, если ты не захочешь выйти за меня замуж теперь. У меня нет ни гроша, и чести теперь тоже нет.
— Меня не волнует, есть ли у тебя деньги, Итан Картер Уэйт. И ты все равно самый благородный человек из всех, кого мне доводилось знать. И мне не важно, что мой отец считает различия между нами непреодолимыми. Он ошибается. Теперь ты дома, и мы поженимся.
Женевьева прижалась к нему в страхе, что он снова может растаять в воздухе, как только она его отпустит. К реальности ее вернул запах. Отвратительный запах горящих лимонных деревьев, их сгорающих жизней.
— Нам надо идти к реке. Так поступила бы матушка. Она бы пошла на юг к дому тети Маргарет.
Но Итан не успел ответить. Кто-то шел. Ветки хрустели, словно кто-то пробирался через кустарник.
— Прячься за мной, — приказал Итан, толкнув Женевьеву за спину одной рукой и сжав винтовку в другой.
Кусты раздвинулись и на свет вышла Иви, кухарка Гринбрайеров. Она все еще была в ночной сорочке, черной от копоти. Она закричала, увидев мундир и будучи слишком испуганной, чтобы заметить, что он был серым, а не синим.
— Иви, с тобой все в порядке? — Женевьева бросилась вперед и поймала пожилую женщину, которая чуть не рухнула на землю.
— Мисс Женевьева, во имя всего святого, что вы здесь делаете?
— Я пыталась добраться до Гринбрайера. Предупредить вас.
— Слишком поздно, деточка, все плохое уже случилось. Эти синие коршуны выломали двери и зашли в дом, словно он был их собственным. Они сразу присмотрели, что можно стащить, и начали все поджигать, — было очень трудно разобрать, что она говорила. Она была в истерике, и через каждые несколько минут заходилась приступом кашля, задыхаясь от дыма и от слез.
— В жизни своей не видела таких дьяволов. Сжечь дом с женщинами внутри! Каждому из них придется ответить Господу Всемогущему на Страшном Суде, — голос Иви дрогнул.
Через мгновение сказанное ею дошло до слушателей.
— Что ты хочешь сказать — сожгли дом с женщинами?
— Мне очень жаль, дитя.
Женевьева почувствовала, как подкашиваются ноги. Она упала на колени в грязь, и капли дождя катились по ее лицу, смешиваясь со слезами. Ее мама, ее сестра, Гринбрайер — все погибли. Женевьева подняла глаза к небу:
— Богу придется ответить мне за это!
Нас выбросило из видения так же быстро, как и затащило в него. Я снова уставился на священника, и Лены рядом не было. Я почувствовал, как она исчезла.
Лена?
Она не ответила. Я сидел в церкви в холодном поту, зажатый между тетями Мерси и Грейс, вылавливавших монетки из своих кошельков для корзинки пожертвований.
Дом сожгли вместе с женщинами в нем, тот самый дом, обрамленный лимонными деревьями. Дом, возле которого, я уверен, Женевьева потеряла свой медальон. Медальон с гравировкой, выполненной в тот день, когда родилась Лена, но за сто лет до ее рождения. Неудивительно, что Лена не хотела видеть видения. Я начал склоняться к тому же.
Таких совпадений не бывает.
1. Американская кантри-певица и киноактриса 70-80-х годов.
Глава 8Четырнадцатое сентября. Истинный Страшила Рэдли
(переводчик: Yummy_)
В воскресенье вечером я перечитывал «Над пропастью во ржи», рассчитывая, что я устану и засну. Однако мне никогда не удавалось достичь нужной степени усталости. И читать я тоже не мог, потому что чтение было поверхностным. Я не мог начать сопереживать Холдену Колфилду, потому что не мог погрузиться в историю, не настолько, чтобы почувствовать себя этим персонажем.
В моих мыслях чего только не было. Полным-полно медальонов, пожаров, голосов, людей, которых я не знал, и видений, которые мне были не понятны.
И еще что-то. Я отложил книгу и положил руки под голову.
Лена? Ты ведь здесь, да?
Я уставился на голубой потолок.
Не молчи. Я знаю, что ты там. Или здесь. Не важно.
Я ждал, пока, наконец, не услышал ее голос, звучавший словно крохотный отголосок полузабытого воспоминания в темноте моего сознания.
Нет. Не совсем.
Ты здесь. Ты была здесь всю ночь.
Итан, я сплю. То есть, спала.
Я улыбнулся сам себе.
Нет, не спала. Ты слушала.
Ничего подобного.
Просто признай, что так и было.
Парни. Вы всегда думаете, что дело только в вас. Может быть мне просто нравится книга.
Ты всегда можешь оказаться там, где захочешь, как сейчас?
Она надолго замолчала.
Не всегда, сегодня это как будто просто случилось само себе. Я все еще не понимаю, как это работает.
Может, мы сможем спросить кого-нибудь.
Кого например?
Не знаю. Наверно, придется нам выяснять самим. Как и все остальное.
Еще одна пауза. Я старался не думать, не напугало ли ее слово «нам», на случай, если она могла слышать мои мысли. Может дело было в этом, а может в другом, в том, что она не хотела, чтобы я выяснял что-то, так или иначе связанное с ней.
Не пытайся.
Я усмехнулся, и почувствовал, как отяжелели веки. Мне едва удавалось держать их открытыми.
Уже пытаюсь.
Я выключил свет.
Спокойной ночи, Лена.
Спокойной ночи, Итан.
Я надеялся, что ей доступны не все мои мысли.
Баскетбол. Мне определенно нужно больше времени думать о баскетболе. И пока я прокручивал в голове схему игры, мои глаза окончательно закрылись, и я поплыл, теряя контроль над сознанием…
Вода кругом…
Я тонул.
Вздымаясь над зеленой водой, волны обрушивались над моей головой. Мои ноги оттолкнулись от илистого дна реки, возможно это была Санти, но это ничего не дало. Я видел что-то вроде света, пробивающегося через воду, но я не мог выбраться на поверхность.
Я шел ко дну.
Сегодня мой день рождения, Итан. Это происходит.
Я протянул руку. Она взяла ее, а я изогнулся, чтобы посильнее ухватиться, но ее уносило течением, я не мог удержать ее. Я попытался крикнуть, когда ее маленькая бледная ручка исчезла внизу в темноте, но мой рот наполнился водой, и я не смог издать и звука. Я чувствовал, что задыхаюсь. В глазах начинало темнеть.
Я пыталась предупредить тебя. Ты должен меня отпустить.
Я резко сел на кровати. Майка промокла. Подушка пропиталась водой. Волосы тоже были мокрыми. А воздух в комнате был липким и влажным. Кажется, я снова оставил открытым окно.
— Итан Уэйт! Ты меня слышишь? А ну-ка живо спускайся вниз, иначе до конца недели ты останешься без завтрака!
Я занял свое место как раз в тот момент, когда моя тарелка с бисквитом и подливкой дополнилась еще и тремя яйцами.
— Доброе утро, Амма.
Она повернулась ко мне спиной, даже ни разу не взглянув.
— Теперь ты знаешь, чем это может для тебя кончиться. Не стоит плевать мне в спину и утверждать, что это дождь, — она все еще злилась на меня, но я не был уверен, было ли это из-за пропущенных мною занятий или из-за принесенного домой медальона. Скорее всего, и то, и другое. Я не мог винить ее в этом. Обычно в школе я не нарывался на неприятности. Это все было для меня в новинку.
— Амма, извини, что я пропустил уроки в пятницу. Такого больше не повторится. Все будет хорошо, как и прежде.
Ее лицо немного смягчилось, и она села напротив меня.
— Я так не думаю. Все мы делаем свой выбор, и выбор наш имеет последствия. Полагаю, за свой ты ответишь по полной, когда придешь в школу. Может, теперь ты станешь прислушиваться ко мне. Держись подальше от этой Лены Дюкейн и того дома.
Было совсем не похоже на Амму то, что она приняла сторону остальных жителей города, учитывая, что, как правило, большинство придерживалось неверной точки зрения. По тому, как долго она помешивала свой кофе, продолжая делать это даже после того, как молоко растворилось, я понял, что она беспокоилась. Амма постоянно беспокоилась обо мне, и за это я любил ее, но после того, как я показал ей медальон, что-то изменилось. Я обошел стол и обнял ее. Она пахла как и всегда карандашным грифелем и сэндвичами с сосиской.
Она покачала головой, бормоча:
— Не желаю слышать ни про зеленые глаза, ни про черные волосы. Сегодня будет буря, будь осторожен.
Это был уже не темный настрой. Сегодня он был чернее черного. Я и сам чувствовал приближение бури.
Линк подъехал на Колотушке, как обычно сотрясая воздух вокруг ужасными звуками. Когда я скользнул на сидение, он убавил громкость, что всегда служило плохим знаком.
— У нас проблемы.
— Знаю.
— В Джексоне с утра ожидается очередное линчевание.
— Что ты слышал?
— Это началось еще с вечера пятницы. Я слышал это от своей мамы и пытался тебе позвонить. Ты вообще где пропадал?
— Притворялся, что закопал проклятый медальон в Гринбрайере, чтобы Амма позволила мне вернуться домой.
Линк засмеялся. Он привык к разговорам о проклятиях, заклинаниях и сглазах в контексте рассказов об Амме.
— Она хотя бы не заставила тебя снова носить тот вонючий мешок с луковой шелухой вокруг шеи. Вот гадость-то была.
— Это был чеснок. Для маминых похорон.
— Это была гадость.
Если говорить о Линке, то мы стали лучшими друзьями с того самого дня, когда он угостил меня Твинки в автобусе, после этого он спокойно относился ко всему, что я говорил или делал. Вспомнив прошлое, ты можешь сказать, кто твой друг. В этом весь Гатлин. Все, что могло случиться, уже случилось десять лет назад. Для наших родителей все случилось еще двадцатью или тридцатью годами ранее. А для самого города, кажется, уже более сотни лет ничего не происходит. Хотя, в этот раз произошло.