— Там я была в безопасности. Я чувствовала.
В безопасности от чего? Речь шла о чем-то гораздо большем, чем обычная осторожность.
— Нет, не была. Это за пределами охранных границ. Он никем не контролируется, абсолютно. Ты очень многого не знаешь. А он, — Мэйкон указал на меня на другой стороне стола, — он не знает вообще ничего. И защитить тебя не сможет. Не стоило его во все это впутывать.
Я вмешался. Я должен был. Он говорил обо мне, как будто меня здесь даже не было:
— Дело касается и меня тоже, сэр. На обратной стороне медальона есть инициалы. И.К.У. Это Итан Картер Уэйт, мой двоюродной пра-пра-прапрадедушка. А другие инициалы — Ж.К.Д., и мы абсолютно уверены, что Д означает Дюкейн.
Итан, остановись.
Но я не мог.
— Нет причины скрывать от нас что-либо, потому что, что бы это ни было, оно уже происходит, происходит с нами обоими. И нравится вам это или нет, но, похоже, это происходит прямо сейчас.
Внезапно ваза с гардениями пролетела через всю комнату и разбилась о стену. Вот о таком Мэйконе Равенвуде мы с детства рассказывали страшные истории.
— Вы, молодой человек, и понятия не имеете, о чем сейчас говорите, — он уставился мне прямо в глаза таким дьявольски цепким взглядом, что у меня волосы зашевелились. Вот теперь у него начались проблемы с самоконтролем. Я сказал ему слишком много лишнего. Страшила Рэдли поднялся и стал расхаживать позади Мэйкона, словно выслеживая добычу, в его круглых глазах было что-то навязчиво знакомое.
Молчи!
Его глаза сузились. От лоска кинозвезды не осталось и следа, на его место пришло что-то зловещее. Я хотел убежать, но был прикован к земле. Парализован.
Я ошибался на счет особняка Равенвуда и на счет самого Мэйкона Равенвуда. Я боялся их обоих.
Когда он, наконец, заговорил, казалось, что он разговаривает сам с собой.
— Пять месяцев. Ты не имеешь никакого представления, через что мне придется пройти, чтобы обеспечивать ее безопасность целых пять месяцев. Чего это будет мне стоить. Как это истощит меня, а, возможно, и уничтожит.
Без единого слова Лена подошла к нему и положила руку на плечо. Буря в его глазах стихла так же быстро, как и поднялась, он вернул себе прежнее самообладание.
— Видимо, Амма довольно мудрая женщина. Я бы последовал ее совету. И вернул бы эту вещь туда, где вы ее нашли. Очень прошу больше не приносить эту вещь в мой дом, — Мэйкон встал и бросил на стол салфетку. — Думаю, что нашу небольшую экскурсию в библиотеку придется отложить, согласны? Лена, проводи нашего гостя к дверям. Это был, без сомнения, экстраординарный вечер. Можно сказать, впечатляющий. Будьте добры навестить нас еще раз, мистер Уэйт.
А затем комнату поглотила тьма, и он исчез.
Если бы я мог, я бы пулей вылетел из этого дома. Я хотел убраться подальше от жуткого дядюшки Лены и от того ужасного представления, что он устроил в доме. Что, черт возьми, только что произошло? Лена торопливо тащила меня к двери, будто боялась того, что может случиться, если она не выведет меня отсюда. Но, когда мы проходили через центральный холл, я заметил что-то, чего раньше не было.
Медальон. Он был на груди женщины с магнетическими золотыми глазами, изображенной на масляном холсте. Я схватил Лену за руку. Она тоже увидела его и застыла.
Его раньше не было.
Это в каком смысле — не было?
Эта картина висит здесь с самого моего детства. Я проходила мимо тысячи раз. На ней никогда не было медальона.
Микрофиша — прозрачный носитель-карта с микрозаписью большого количества информации (напр., страниц издания). Читать такую микрозапись можно только при помощи спец. аппарата.
Рваная свинина — типичное блюдо американского барбекю. Место рождения — Каролина. Лопаточную часть свинины жарят на гриле, а потом рвут руками, чтобы получить маленькие кусочки с явно выраженными волокнами, подается с соусом.
Университет Дюка (англ. Duke University) — частный исследовательский университет, расположенный в городе Дарем, Северная Каролина, США.
Аттикус Финч — адвокат, крайне положительный человек, главный герой книги «Убить пересмешника».
Глава 9Пятнадцатое сентября. Развилка на пути
(переводчик: Юлия Julyoks Некрасова)
По дороге домой мы почти не разговаривали. Я не знал, что сказать, а Лена, видимо, была мне признательна за отсутствие расспросов. Хорошо, что она позволила мне сесть за руль, мне надо было как-то отвлечься и успокоиться. Мы проехали мимо моей улицы, но это не особо волновало. Домой мне пока рановато. Я не знал, что происходит с Леной, с ее домом, с ее дядей, но она мне расскажет, обязательно.
— Ты проскочил, — она впервые заговорила после того, как мы уехали из Равенвуда.
— Знаю.
— Ты считаешь моего дядю сумасшедшим, как все остальные. Просто произнеси это. Старик Равенвуд, — её голос был переполнен горечью. — Мне пора домой.
Промолчав в ответ, я обогнул памятник Генералу; потускневшая газонная трава окружала единственную достопримечательность Гатлина, которую заносили в путеводители — статую генерала Гражданской войны Джубала Андерсона Эрли. Он, как и всегда, стоял на своём месте, и это внезапно показалось мне нелогичным. Всё изменилось, и продолжало изменяться. Я стал другим, переживая, ощущая и делая то, что всего неделю назад представлялось бы мне невозможным. Казалось, что и Генерал должен был измениться.
Я свернул на улицу Дав и остановил катафалк возле бордюра прямо под указателем, который приветствовал всех гостей Гатлина — «родины уникальных исторических южных плантаций и самого вкусного пирога на пахте». Не знаю, как там насчёт пирога, но остальное было правдой.
— Что ты делаешь?
Я заглушил мотор.
— Надо поговорить.
— Не занимаюсь этим в машине, — она пошутила, но в голосе слышалось оцепенение.
— Рассказывай.
— Что именно?
— Издеваешься? — я старался не сорваться на крик.
Она потянула за одну из подвесок своего ожерелья — металлическое колечко от банки из-под содовой, и начала крутить его в руке.
— Что ты хочешь услышать?
— Как насчет объяснения всего того, что там произошло?
Она отвернулась к окну, глядя в темноту.
— Он разозлился. Иногда он выходит из себя.
— Выходит из себя, значит? Под этим ты подразумеваешь швыряние в воздух предметов, не прикасаясь к ним, и зажигание свечей силой мысли?
— Итан, прости, — ее голос был едва слышен.
Мне же приходилось контролировать громкость своего. Чем больше она избегала моих вопросов, тем больше меня бесила:
— Не нужны мне твои извинения. Скажи, что происходит.
— С кем?
— С дядей твоим и его жутким домом, который он каким-то неведомым образом умудрился отремонтировать до неузнаваемости всего за несколько дней. С едой, которая появляется и исчезает сама собой. Со всеми этими разговорами о границах и необходимости твоей защиты. Выбирай любое.
Она покачала головой.
— Я не могу об этом говорить. Да и ты бы все равно не понял.
— А ты рискни.
— Моя семья отличается от других. Поверь мне, с этим ты не справишься.
— Это в каком это смысле?
— Посмотри правде в глаза, Итан. Ты говоришь, ты не такой как все, хотя на самом деле такой же. Ты хочешь, чтобы я отличалась от них, только отличалась на чуточку, а не была совершенно другой.
— Знаешь что? Ты такая же сумасшедшая как твой дядя.
— Заявляешься ко мне домой без приглашения, а теперь сам злишься оттого, что тебе не по вкусу то, что ты увидел!
Я не ответил. В моих мыслях была такая же кромешная тьма, как и за окнами автомобиля.
— Ты злишься, потому что тебе страшно. Все вы боитесь. В глубине души, вы все одинаковые, — теперь она говорила устало, словно уже сдалась.
— Нет, — я повернулся к ней. — Это ты боишься.
Она горько усмехнулась:
— Ну да, конечно. Ты и представить себе не можешь того, чего я на самом деле боюсь.
— Ты боишься довериться мне.
Она промолчала.
— Ты боишься сблизиться с человеком даже настолько, чтобы просто замечать есть он в школе или нет.
Она нарисовала на затуманенном окне кривую линию вроде зигзага.
— Ты боишься остаться здесь и посмотреть, что будет.
Теперь зигзаг стал похож на молнию.
— Ты точно не с этой планеты. Ты права. И ты отличаешься от других куда больше, чем на чуточку.
Она продолжала смотреть в окно, в никуда, потому что там до сих было черным-черно. Но я видел её. И все понимал.
— Ты невероятно, абсолютно, до чёртиков сверхъестественно отличаешься от всех, кого я знаю, — я едва прикоснулся к ней кончиками пальцев, как меня опять прошибло электрическим током. — Знаю, потому что где-то в глубине души я такой же. Так скажи мне. Пожалуйста. Чем отличаешься?
— Не хочу говорить тебе.
Слеза скатилась по её щеке, и я поймал её пальцем.
— Почему?
— Потому что это, возможно, мой последний шанс быть нормальной, пусть и в Гатлине. Потому что ты мой единственный друг здесь. Потому что, если скажу, ты не поверишь. А что ещё хуже — поверишь, — открыв глаза, она повернулась ко мне. — В любом случае, ты больше никогда не захочешь со мной общаться.
В окно машины постучали, и от неожиданности мы подпрыгнули. Сквозь запотевшее стекло мелькнул свет фонарика. Ругаясь сквозь зубы, я протянул руку и открыл окно.
— Детки заблудились? — это был Фэтти. Он ухмылялся так, словно случайно прямо на дороге нашёл два вкусных пончика.
— Нет, сэр. Мы как раз едем домой.
— Это ведь не ваша машина, мистер Уэйт.
— Да, сэр.
Он посветил фонариком на Лену, задержавшись на ней:
— Тогда заводите машину и езжайте домой. Не заставляйте Амму ждать.
— Да, сэр, — Я повернул ключ зажигания. Посмотрев в зеркало заднего вида, я увидел его девушку, Аманду, хихикающую в патрульной машине на переднем сиденье рядом с ним.
Я захлопнул дверь машины. Теперь Лена села за руль, и я смотрел на неё сквозь окно со стороны водителя перед моим домом: