С ней.
Ридли встала, вынуждая и меня встать на ноги. Теперь трое из них стояли — Лена, Мэйкон и Ридли, три угла в прямом смысле пугающего треугольника.
— Ты мне не опасен.
— Согласен, но тебе не выстоять против всех нас и Созидателя.
Ридли хмыкнула:
— Лена — Созидатель? Самая смешная шутка за весь вечер. Я видела, что может Созидатель. Лене никогда не стать такой.
— Разрушитель и Созидатель вовсе не одно и то же.
— Разве нет? Разрушитель — это тот же Созидатель, только Темный, две стороны одной силы.
О чем она говорила? Я ничего не соображал.
А потом мое тело обмякло, я начал терять сознание, что, видимо, означало скорую смерть, будто из меня с теплом моей крови высосали всю жизнь. Я услышал грохот за окном сначала тот, что последовал за молнией, а потом грохот упавшей сломанной ветви дерева. Шторм был рядом. Он был прямо здесь.
— Ты ошибаешься, дядя Эм. Лена не стоит такой защиты, она-то уж точно не Созидатель. До ее дня рождения ее участь неизвестна. Ты думаешь, что раз она сейчас так мила и невинна, ее непременно призовет Свет? Это ничего не значит. Разве я не была такой же год назад? А, судя по тому, что мне рассказал Соломинка, скорее она станет Темной, чем Светлой. Гром и молнии. Паника в старших классах.
Ветер становился все сильнее, а Лена — злее. Я видел, как гнев пылает в ее глазах. Окно разлетелось так же, как тогда на уроке английского. Я догадывался, чем все это может закончиться.
— Заткнись! Ты ничего не знаешь!
Дождь заливался внутрь через окно, врывавшийся ветер сдувал бокалы и тарелки, они, падая, вдребезги разбивались об пол, черная жидкость из бокалов и графина потоками растекалась по дереву. Никто не пошевелился.
Ридли повернулась к Мэйкону:
— Ты всегда ждал от нее слишком много. Она — никто.
Я хотел вырваться из хватки Ридли, самому схватить ее и вытащить из дома, но я просто окаменел.
Второе окно разбилось, за ним третье, четвертое и дальше. Повсюду билось стекло. Фарфор, бокалы, стекла в картинных рамах. Мебель ходуном ходила у стен. А ветер с воем скручивался в смерч в комнате вокруг нас. Звук был таким громким, что ничего другого я почти не слышал. Скатерть слетела со стола вместе со всем, что на ней еще стояло — свечи, блюдо, тарелки — все полетело в стену. По-моему сама комната вращалась. Все вылетало в холл к входной двери. Страшила Рэдли закричал, таким ужасным, совершенно человеческим криком. Хватка Ридли вроде бы чуть ослабла на моей руке, я усиленно моргал, пытаясь удержаться в сознании.
А в эпицентре всего этого безумия стояла Лена. Она стояла не шелохнувшись, только волосы хлестали ее по лицу.
Что происходит?
Мои ноги подогнулись. Как раз когда я начал выпадать из реальности, мощный удар силы буквально вырвал мою руку из руки Ридли, и ее вынесло из комнаты к входной двери. Я рухнул на пол и услышал Ленин голос, или мне показалось, что услышал:
— Отвали к чертям от моего парня, ведьма!
«Парня».
Это она обо мне?
Я хотел было улыбнуться, но отключился.
Глава 12Девятое октября. Трещина на потолке
(переводчик: Ирина Ийка Маликова)
Очнувшись, я понятия не имел, где нахожусь. Я постарался сконцентрироваться на том, что первым попалось на глаза. Слова. Фразы на потолке над кроватью, написанные от руки чем-то похожим на маркер Шарли только с очень легким нажимом.
секунды истекают вместе; не охватить время.
Повсюду были сотни других написанных частей предложений, строк из стихов, беспорядочных наборов слов.
На одной двери шкафа было наспех написано: судьба решает. На второй было написано: бросить вызов предрешенному. Сверху и снизу двери в комнату я разобрал: отчаяние, безжалостно, приговорена, силой наделенная. Зеркало говорило: открой глаза, а оконное стекло: и смотри.
Даже на бледном белом абажуре небрежно быстро написано «осветитьтьмуосветитьтьмуосветитьтьму» снова и снова, сливаясь в причудливый рисунок.
Стихи Лены. Наконец-то я смогу хоть что-то прочесть. Помимо ярких чернил повсюду, эта комната и так очень отличалась от всего дома. Она была маленькой, уютно устроившейся под карнизом крыши. На потолке надо мной медленно крутился вентилятор, разрезая написанные фразы. На каждой поверхности в комнате лежали прошитые спиралями блокноты, а на тумбочке стопкой высились книги. Сборники поэзии. Плат, Элиот, Буковский, Фрост, Каммингс — я был рад, что узнаю фамилии.
Я лежал на маленькой белой кованой кровати, мои ноги свешивались с ее края. Это была комната Лены, и я лежал на ее кровати. Лена свернулась на стуле в ногах кровати, положив голову на руку.
Я, пошатываясь, неуверенно сел:
— Эй. Что случилось?
Я точно знал, что упал в обморок, но путался в деталях. Последним, что я запомнил, был смертельный холод, ползущий по моему телу, невозможность дышать и Ленин голос. Вроде бы она что-то сказала о том, что я ее парень, но так как к этому времени я был уже почти без сознания, а до этого между мной и Леной ничего эдакого еще не произошло, то, наверное, мне это показалось. Выдавал желаемое за действительное.
— Итан! — она соскочила со стула и залезла ко мне на кровать, хотя, судя по всему, старалась меня не касаться. — Ты как? Ридли бы тебя не отпустила, и я не знала, что делать. Ты выглядел так, будто мучаешься от боли, и я просто среагировала.
— Это ты о том смерче посреди гостиной?
Она с несчастным видом отвела глаза:
— Так это и происходит. Я испытываю эмоции, злюсь или страшусь чего-то и… нечто просто случается.
Я потянулся и накрыл ладонью ее руки, тепло потекло вверх по моей руке:
— Нечто вроде разбитых стекол?
Она вновь посмотрела на меня, и я сплел свои пальцы с ее. Одинокая трещина поползла по потолку в углу прямо над ней, трещина прокладывала себе путь по потолку, обошла ажурную люстру и, повернув, вернулась в свое начало. Она имела форму сердца — огромного, девчачьего рисунка сердца на треснувшей штукатурке потолка.
— Лена.
— Да?
— Твой потолок не рухнет нам на головы?
Она повернулась и посмотрела наверх. Когда она увидела трещину, она закусила губу, и румянец залил ее щеки.
— Не думаю. Это просто трещина на потолке.
— Ты это специально сделала?
— Нет, — яркий румянец теперь был не только на щеках, но и на носу. Она не смотрела на меня.
Я хотел спросить, о чем она думает, но побоялся смутить ее. Я просто надеялся, что это связано со мной, и с нашими сплетенными пальцами, с тем словом, что мне казалось, я услышал до того, как вырубился. Я с сомнением смотрел на трещину, она говорила очень о многом.
— Ты можешь вернуть все, как было до того, как это… нечто случилось?
Она с облегчением вздохнула, радуясь перемене темы.
— Иногда. Есть пределы. Иногда меня настолько захлестывают эмоции, что я уже не могу контролировать происходящее и не могу ничего исправить, даже после. Не думаю, что смогла бы восстановить стекло в окне в школе. Не думаю, что смогла бы остановить тот шторм, что бушевал в день, когда мы встретились.
— По-моему тот шторм не твоих рук дело. Ты не должна винить себя за каждый ураган, который обрушивается на округ Гатлина. Сезон ураганов еще не закончился.
Она перевернулась на живот и посмотрела мне прямо в глаза, она не отводила глаз, не отводил и я. От тепла ее прикосновения по моей коже бегали мурашки.
— Ты же видел, что случилось сегодня.
— Лена, иногда ураган — это всего лишь ураган.
— Пока я здесь, я буду сезоном ураганов в Гатлине.
Она попыталась высвободить свою руку, но я лишь крепче сжал ее:
— Забавно. Для меня ты больше похожа на девушку.
— Что ж, это не так. Я целый штормовой циклон, неподдающийся контролю. Большинство магов в моем возрасте могут контролировать свой дар, у меня, похоже, наоборот — мой дар управляет мной, — она указала на свое отражение в зеркале на стене, на отражении под нашими взглядами появилась чернильная надпись «Кто эта девушка?» — Я все еще пытаюсь разобраться с этим, но кажется, что мне никогда не справиться.
— А у всех магов одинаковые силы, дар или что там у вас?
— Нет. Все мы можем делать какие-то простые вещи, вроде телекинеза, но у каждого мага свои специфические способности в зависимости от дара.
В тот момент мне очень хотелось, чтобы существовал какой-то специальный курс лекций вроде «Все о магах», чтобы я был в теме подобных разговоров, потому что, как правило, я ничего не понимал. До этого единственным человеком, обладавшим способностями, я считал Амму. Предвидение и умение изгнать бесов должно считаться, верно? По всему, что я знал о ней, можно было сделать вывод, что и она может передвигать предметы силой своего разума; по крайней мере, мою задницу она заставляла ерзать одним только взглядом.
— А тетя Дель? Что она может?
— Она Времяворот, она читает время.
— Читает время?
— Так же, как мы, входя в комнату, видим настоящее, так тетя Дель видит одновременно и прошлое и настоящее. Зайдя в комнату, она может увидеть ее в наши дни, а заодно десять лет назад, двадцать, пятьдесят, все в одно время. Вроде того, что видели мы, когда прикасались к медальону. Поэтому у нее всегда немного потерянный вид. Она никогда не знает точно, когда и даже где именно она находится.
Я вспомнил, как чувствовал себя после одного из видений, и каково чувствовать себя так круглосуточно:
— Не весело. А Ридли?
— Ридли — Сирена. Ее дар — это Сила убеждения. Она может поселить любую мысль в любую голову, заставить рассказать ей все, сделать что угодно. Если она обратит свою Силу на тебя и велит тебе прыгнуть со скалы — ты прыгнешь.
Я вспомнил себя в машине с ней и то, как я чуть было не рассказал ей все на свете:
— Я бы не прыгнул.
— Прыгнул. Пришлось бы. Ни один смертный не устоит перед Сиреной.
— Нет, не прыгнул, — я смотрел на нее; волосы, сияя, обвевали ее лицо, хотя сквозняка в комнате не было. Я искал в ее лице какой-нибудь знак, что она чувствует то же самое, что и я. — Ты не можешь прыгнуть со скалы, если уже летишь вниз с другой побольше.