— Мисс Стетхэм права. Гражданская война расколола страну на две части, и брат восставал против брата. Это одна из трагических глав в американской истории. Умерло больше полумиллиона человек, хотя большинство из них сгинуло из-за болезней, а не на полях сражений.
— Трагическая глава — именно так, — закивала тетя Прю.
— Не стоит так расстраиваться, Пруденс Джейн, — тетушка Грейс успокаивающе похлопала по руке сестры.
Тетя Прю выдернула руку:
— Не говори мне, когда мне надо расстраиваться! Я хочу, чтобы они знали, как все было от начала до конца. Я единственная, кто тут занимается их образованием. Эта школа задолжала мне жалование.
Хочу тебя предупредить, что не стоит их заводить.
Очень своевременно.
Лена заерзала на месте, чувствуя себя неловко:
— Простите. Я не хотела проявить неуважение. Я просто никогда не была знакома с кем-то, кто был бы так осведомлен о войне.
Отлично сказано. Если под словом «осведомленность» ты подразумеваешь «одержимость».
— Не переживай, дорогая. Время от времени Пруденс Джейн заносит, — тетя Грейс подтолкнула тетю Прю.
Поэтому мы подливаем в её чай немного виски.
— Это все из-за сладкого арахиса, — тетя Прю примирительно посмотрела на Лену. — У меня портится настроение, когда в крови много сахара.
Ага, а уж как оно портится, когда его там не хватает.
Мой папа кашлянул, рассеяно размазывая пюре по тарелке. Лена ухватилась за возможность сменить тему:
— Мистер Уэйт, Итан говорил что вы — писатель. Какие книги вы пишите?
Мой папа взглянул на нее, но ничего не ответил. Скорее всего, он даже не понял, что Лена обращается к нему.
— Сейчас Митчелл работает над новой книгой. Довольно объемной. Может быть, самой главной книгой из всех им написанных. Митчелл уже написал уйму книг. Сколько всего, Митчелл? — Амма спросила так, будто разговаривала с ребенком. На самом деле ей было прекрасно известно, сколько папиных книг было издано.
— Тринадцать, — пробормотал он.
Лену не отпугнула почти полная утрата навыков общения у моего отца, а я вот был здорово обеспокоен. Волосы растрепаны, под глазами темные круги. Когда все стало настолько плохо?
Лена продолжила расспрос:
— О чем ваша книга?
Впервые за весь вечер в моем отце появились признаки жизни:
— Это любовный роман. Долгий путь был у этой книги. Лучший американский роман. Кто-то даже может сказать, что это станет «Шумом и яростью»№ в моей карьере, но я не могу рассказать содержание. Не сейчас. Не на этом этапе. Не когда я так близок… к… — он замялся, а потом замолчал, как будто кто-то нажал на выключатель у него на спине. Теряя связь с реальностью, папа уставился на мамин пустующий стул.
Амма встревожилась. Тетя Кэролайн попыталась отвлечь нас всех, от того, что на глазах превращалось в самый смущающий вечер в моей жизни.
— Лена, откуда ты сказала, ты приехала к нам?
Но я не услышал ее ответа. Я вообще ничего не слышал. На моих глазах все вокруг двигалось, как при замедленной съемке. Сначала очертание терялось, потом происходило движение и все замирало в конечной точке, как будто каждое движение было воздушной волной.
А потом…
Все в комнате замерло. Я замер. Отец замер. Его глаза были сужены, губы были приоткрыты, будто он хотел что-то сказать, что-то, что никогда не сорвется с его языка. Он все еще смотрел в полную тарелку нетронутого пюре. Сестры, тетя Кэролайн и Мэриан были похожи на статуи. Даже воздух остановился. Маятник высоких старинных часов завис, не долетев до середины.
Итан? Ты в порядке?
Я хотел ответить ей, но не мог. Когда Ридли держала меня своей смертельной хваткой, я знал, что замерзну до смерти. Я и сейчас был будто бы заморожен, но был жив и не чувствовал холода.
— Я сделала это? — громко спросила Лена.
Только Амма смогла ответить:
— Остановила время? Ты? У этой индейки больше шансов стать аллигатором, — она фыркнула. — Нет, дело не в тебе, дитя. Эта сила побольше твоей. Предки решили, что именно сейчас самое время поговорить нам с тобой, наедине, женщина с женщиной. Сейчас никто не может слышать нас.
Кроме меня. Я вас слышу.
Но вслух я это сказать не мог. Я слышал их разговор, но не мог произнести и звука.
Амма подняла глаза к потолку:
— Спасибо, тетушка Далила. Я ценю твою помощь, — она пошла к буфету, отрезала большой кусок тыквенного пирога, положила его в необычную китайскую тарелку и поставила в центре стола. — Вот, оставляю этот кусочек для тебя и остальных Предков, и ты не забудь, что я это сделала
— Что происходит? Что вы им сделали?
— Им я ничего не сделала. Думаю, мне удалось выпросить для нас немного времени.
— Вы маг?
— Нет, всего лишь Провидица. Я вижу то, что должно быть увиденным, что больше никто не видит или видеть не хочет.
— Вы остановили время? — маги умеют останавливать время, Лена рассказывала мне, но только невероятно сильные маги.
— Это не я. Я попросила Предков о помощи, и тетушка Далила мне не отказала.
Лена выглядела то ли напуганной, то ли сбитой с толку:
— Кто такие Предки?
— Предки — это моя семья из мира духов. Они мне помогают, но не только они, рядом с ними есть и другие, — Амма наклонилась через стол и посмотрела Лене в глаза. — Почему ты не носишь браслет?
— Что?
— Разве Мельхиседек не дал его тебе? Я сказала ему, что ты должна его носить.
— Он дал, но я его сняла.
— И почему ты сделала это?
— Мы обнаружили, что он блокирует видения.
— Он и должен кое-что блокировать, пока ты его носишь.
— И что же он блокировал?
Амма потянулась и взяла Лену за руку, перевернув так, чтобы видеть её запястье:
— Не хочется мне быть той, кто тебе скажет это, дитя. Но, Мельхиседек и твоя семья, они тебе не скажут, никто из них, а ты должна знать. Должна быть готова.
— Готова к чему?
Амма подняла глаза к потолку и еле слышно забормотала:
— Она идет, дитя. Она идет за тобой, и у нее сила, с которой надо считаться. Она сама Тьма.
— Кто? Кто идет за мной?
— Мне жаль, что они тебе не сказали. Не хочу я быть этим вестником. Но Предки, они говорят, что ты должна все узнать до того, как станет слишком поздно.
— Сказать мне что? Кто придет за мной, Амма?
Амма сняла висевший на ее шее на тонкой кожаной веревочке маленький мешочек, сжала его, и прошептала так тихо, словно боялась, что кто-то мог услышать:
— Сарафина. Темная.
— Кто это, Сарафина?
Амма медлила с ответом, колеблясь и еще сильнее сжимая мешочек в руках.
— Твоя мать.
— Я не понимаю. Мои родители умерли, когда я была ребенком, и мою маму звали Сара. Я видела это на своем генеалогическом древе.
— Твой отец умер — это правда, но в том, что твоя мама жива, я уверена так же, как в том, что сижу здесь и сейчас. И ты отлично знаешь, что родословные южан никогда не были столь правдивы, сколь это заявлялось.
Лена побледнела. Я напрягся, пытаясь дотянуться до её руки, но добился лишь того, что задрожал мой палец. Я был бессилен. Я мог только смотреть, как она погружается в темноту, одна. Как в наших снах:
— И она Темная?
— Самая Темная из всех ныне живущих магов.
— Почему же дядя не сказал мне? Или бабушка? Они говорили, что она мертва. Зачем им врать мне?
— Потому что есть правда, а есть страшная правда. И это вовсе не одно и то же. Полагаю, они хотели защитить тебя. Они все еще думают, что могут сделать это. Но у Предков нет такой уверенности. Жаль, что именно я тебе это сказала, но Мельхиседек такой упрямец.
— Почему Вы пытаетесь помочь мне? Я думала… думала, что не нравлюсь Вам.
— Это не имеет никакого отношения к тому, нравишься ты мне или не нравишься. Она идет за тобой, и ты не должна ни на что отвлекаться, — Амма приподняла бровь. — И я не хочу, чтобы с моим мальчиком что-то случилось. Это сильнее тебя, сильнее вас обоих.
— Что сильнее нас обоих?
— Все это. Вы с Итаном просто не предназначены.
Лена выглядела непонимающей, Амма снова говорила загадками:
— О чем вы говорите?
Она резко обернулась, будто кто-то коснулся её плеча:
— Что ты говоришь, тетя Далила? — Амма повернулась к Лене. — У нас мало времени.
Маятник на часах едва заметно пополз вниз. Комната словно начала оживать. Мой отец медленно моргнул, прошли секунды прежде чем верхние ресницы сомкнулись с нижними.
— Ты должна снова надеть браслет. Тебе нужна вся помощь, которую ты только можешь получить.
Время вновь потекло на положенной ему скорости…
Я несколько раз моргнул, осматривая комнату. Мой отец все еще смотрел на свой картофель. Тетя Мерси продолжала обертывать булочку в салфетку. Я вытянул перед собой руки и пошевелил пальцами:
— Что, черт побери, это такое?!
— Итан Уэйт! — негодующе задохнулась тетя Грейс.
Амма разрезала свои булочки и наполняла их ветчиной. Она взглянула на меня, пойманная врасплох. Естественно, она не рассчитывала, что я услышу их маленькую беседу. Она одарили меня своим коронным Взглядом, говорившим: «Держи свой рот на замке, Итан Уэйт»
— Это что еще за выражения за моим столом. Ты все еще довольно мал для меня, так что я не постесняюсь промыть тебе рот с мылом. На что, по-твоему, это похоже? Булочки, ветчина, индейка с гарниром. Знаешь, я готовила весь день, поэтому надеюсь, что ты все-таки соизволишь попробовать.
Я посмотрел на Лену. Улыбка пропала. Она уставилась на свою тарелку.
Лена-Длина, вернись ко мне. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Все будет хорошо.
Но она была очень далека от меня.
Лена не произнесла ни слова по пути домой. Когда мы добрались до Равенвуда, она рывком открыла дверь машины, с силой захлопнула ее за собой и все так же молча пошла к дому.
Я не собирался идти за ней. Моя голова раскалывалась. Я не мог даже представить, что чувствовала Лена. Было тяжело переживать смерть матери, но даже я не мог представить, каково пережить то, что твоя мать жаждет твоей смерти.