Я попытался удобно устроиться на кресле, которое, казалось, было из времени Генриха VIII. И, по сути, ничто не говорило об обратном. Гобелен на стене выглядел так, словно был привезен из старинного замка или Равенвуда. На нем было вышито звездное небо, серебряная нить на темно-синем фоне. При каждом моем взгляде на него, луна меняла фазы.
Мэйкон, Мэриан и Амма сидели за столом. Сказать, что у нас с Леной были проблемы, это очень мягко выразиться. Мэйкон был разъярен, его чашка просто ходила ходуном по столу перед ним. Амма держала себя в руках:
— Почему это ты решила, что мой мальчик уже готов к Подземелью? Если бы Лайла была здесь, она бы с тебя шкуру сняла. Это такое нахальство с твоей стороны, Мэриан Эшкрофт.
Руки Мэриан дрожали, когда она подняла чашку.
— Твой мальчик? А что насчет моей племянницы? Именно она подверглась нападению, — Мэйкон и Амма, раздирая нас на части, уставились друг на друга. Я не осмеливался посмотреть на Лену.
— Ты по уши в проблемах со дня своего рождения, Мэйкон, — Амма повернулась к Лене. — Но я все еще не могу поверить, что ты втянула в это моего мальчика, Лена Дюкейн.
Лену опять понесло:
— Конечно, я его втянула! Я плохая! Когда это уже дойдет до вас? И станет еще хуже!
Чайный сервиз взлетел над столом в воздух и замер. Мэйкон смотрел на него, ни разу не моргнув. Это был вызов. Чайный сервис медленно вернулся на свое место на столе. Лена смотрела на Мэйкона так, будто в комнате больше никого не было:
— Я стану Темной, и ты ничего не сможешь с этим сделать.
— Это не правда.
— Да неужели? Я закончу так же, как моя… — она не смогла договорить.
Одеяло упало с её плеч, и она взяла меня за руку:
— Ты должен оставить меня, Итан. Пока не стало слишком поздно.
Мэйкон посмотрел на нее с раздражением:
— Ты не станешь Темной. Не будь такой легковерной. Она добивается того, чтобы ты так думала, — то, как он сказал «Она», напомнило мне его интонацию при произношении слова «Гатлин».
Мэриан поставила свою чашку на стол:
— Подростки — всегда все так катастрофично.
Амма покачала головой:
— Бывает, что что-то предначертано, а бывает, что исполнение требует усилий. Сейчас еще ничего не кончено.
Я чувствовал, как дрожит Ленина рука:
— Они правы, Ли. Все будет хорошо.
Она отдернула руку:
— Все будет хорошо? Моя мать, Разрушитель, пытается меня убить. Видение событий столетней давности прояснило, что вся моя семья проклята со времен Гражданской Войны. Мне исполниться шестнадцать через два месяца, и это все, что ты можешь сказать?
Я снова нежно взял ее за руку, потому что она мне позволила:
— Я видел то же самое. Книга сама выбирает. Может быть, она не выберет тебя, — я хватался за соломинку, раз ничего другого не было.
Амма посмотрела на Мэриан, уронив блюдце на стол. Чашка упала следом.
— Книга? — Мэйкон сверлил меня взглядом.
Я попытался было ответить ему тем же, но не выдержал:
— Книга из видения.
Больше ничего не говори, Итан.
Мы должны сказать им. Самим нам не справиться.
— Это ерунда, дядя Эм. Мы даже не знаем, что эти видения означают, — Лена не собиралась рассказывать, но после сегодняшнего я знал, что должен. Мы должны. Все вышло из-под контроля. Я чувствовал, что тонул и не мог спастись сам, не говоря уже о Лене.
— Возможно, это видение значит, что не все из твоей семьи становятся Темными, даже если они Призваны. А как же тетя Дель? Или Рис? Думаешь, милая малышка Райан станет Темной, когда она уже сейчас умеет исцелять людей? — сказал я, подсаживаясь к ней поближе.
Лена вжалась в спинку стула:
— Ты ничего не знаешь о моей семье.
— Но он не ошибается, Лена, — Мэйкон сердито смотрел на нее.
— Ты не Ридли. И ты не твоя мать, — сказал я так уверенно, как только мог.
— Откуда ты знаешь? Ты с ней не встречался. Кстати, я тоже не встречалась, за исключением ее нападений на меня, которые никто не может предотвратить.
Мэйкон старался быть убедительным:
— Мы были не готовы к такого рода атакам. Я не знал, что она умеет Путешествовать. Я не знал, что она обладает частью моих сил. Этот дар Магом несвойственен.
— Похоже, что никто ничего не знает толком, ни о моей матери, ни обо мне.
— Именно поэтому нам нужна Книга, — теперь я прямо смотрел на Мэйкона.
— О какой книге ты твердишь? — Мэйкон терял терпение.
Не говори ему, Итан.
Мы должны.
— Книга, которая прокляла Женевьеву, — Мэйкон и Амма посмотрели друг на друга. Они уже знали, что я скажу. — Книга Лун. Если она наложила проклятие, то в ней должен быть способ, как его снять. Верно? — комната погрузилась в тишину.
Мэриан посмотрела на Мэйкона:
— Мэйкон…
— Мэриан. Достаточно. Ты уже вмешалась более чем следовало, а солнце поднимется с минуты на минуту.
Мэриан знала. Она знала, где найти Книгу Лун, но Мэйкон предпочитал заткнуть ей рот.
— Тетя Мэриан, где Книга? — я посмотрел ей в глаза. — Вы должны помочь нам. Моя мама помогла бы, а вы ведь не должны принимать чью-либо сторону? — я использовал запрещенный прием, но во благо.
Амма всплеснула руками — редкий знак ее поражения:
— Что сделано, то сделано. Они уже потянули за ниточки, Мельхиседек, так что этот старый свитер будет распущен.
— Мэйкон, есть правила. Если они просят, я Обязана им сказать, — сказала Мэриан и повернулась ко мне. — Книги Лун нет в Lunae Libri.
— Откуда Вы знаете?
Мэйкон встал, собираясь уйти, и повернулся к нам обоим. Его челюсть была сжата, глаза темные и злые. Когда он, наконец, заговорил, то его голос был слышен в каждом уголке:
— Потому что в честь этой книги назван архив. Это самая сильная книга от этого мира до Мира духов. Также это книга, которая прокляла нашу семью, навечно. И уже более ста лет ее местонахождение неизвестно.
Глава 20Первое декабря. Ведьма
(переводчик: Ирина Ийка Маликова)
Утром понедельника мы с Линком, проехав вниз по Девятому шоссе, подобрали на развилке Лену. Линку нравилась Лена, но он ни за что на свете не приближался к особняку Равенвуда. Для него это все еще был Дом с приведениями.
Если бы он только знал. Каникулы на день благодарения были всего лишь удлиненными выходными, но казалось, что они были куда длиннее, если вспомнить Сумеречную зону на обеде в День благодарения, летающие между Мэйконом и Леной вазы, и наше путешествие к центру Земли без покидания границ Гатлина. У Линка все было иначе — он провел праздники за просмотром футбола, за драками с братьями, и за исследованием сырных шариков на предмет наличия в них лука.
Но, по словам Линка, тучи сгущались и в другом направлении, и этим утром звучало это не менее угрожающе. Мать Линка последние сутки висела на телефоне, утащив его на длинном проводе на кухню и закрыв дверь. Миссис Сноу и миссис Ашер объявились после трех, и все трое исчезли на кухне — Штабе военных действий. Когда Линк зашел туда под предлогом острой нужды в газировке, многого он не услышал, но достаточно, чтобы понять, что его мать ставит точку: «…Мы вышвырнем ее из школы, так или иначе. И ее милого песика тоже».
Это было немного, но я знал миссис Линкольн, а значит, повод для беспокойства был. Не существовало пределов, до которых могли бы дойти женщины вроде миссис Линкольн в усилиях по защите своих детей и своего города от того, что они ненавидели больше всего на свете — от любого, кто отличается от них. Я это знал. Моя мама рассказывала мне истории о своих первых годах жизни здесь. Судя по ее рассказам, она была тем еще криминалитетом, даже богобоязненные церковные дамы сошли бы с ума со скуки, пытаясь обсудить ее проступки. Она ходила в магазины по воскресеньям, игнорирую любые церкви, не проявляя к ним ни любви, ни ненависти, она была феминисткой (миссис Ашер периодически путала ее с коммунисткой), демократом (миссис Линкольн была убеждена, что корнем этого слова является «демон»), и, хуже всего, она была вегетарианкой (что автоматически отменяло все приглашения от миссис Сноу). Кроме этого, а также кроме того, что она не была прихожанкой правильной церкви, не была членом ДАР или Национальной стрелковой ассоциации№, она была аутсайдером.
Но мой отец вырос здесь и считался одним из сынов Гатлина. Так что, когда моя мама умерла, все те же женщины, так осуждавшие ее, сменили мщение на сливочно-какие-то запеканки, на жаркое в глиняных горшочках, на пасту с соусом чили. Как будто оставляли за собой последнее слово. Моя мама возненавидела бы все это, и они это знали. Именно тогда мой отец впервые зашел в свой кабинет и заперся там на несколько дней. Мы с Аммой оставили все эти запеканки тухнуть на крыльце, пока они не пришли и не забрали это все, и не начали вновь осуждать нас, как раньше.
Последнее слово всегда было за ними, и если Лена даже и не подозревала об этом, мы с Линком это знали точно.
Лена сидела в Колотушке на переднем сиденье, зажатая между нами, и писала что-то на руке. Я мог только разглядеть, что слова написаны вразброс, как и всегда. Она писала постоянно, так, как некоторые люди жуют жевачку или накручивают на палец волосы, мне казалось, что она даже не осознавала этого. Я думал, даст ли она мне прочитать хоть одно из своих стихотворений, если оно будет обо мне.
Линк посмотрел ей на руку:
— Когда ты напишешь мне песню?
— Сразу после того, как допишу для Боба Дилана.
— Вот дерьмо, — Линк ударил по тормозам на центральном въезде на парковку. Винить его было не в чем. Вид его матери на парковке до восьми утра действительно приводил в ужас. А она именно там и была.
На парковке было куда многолюдней, чем обычно. И там были родители; если не считать эпизода с окном, то до этого родители появлялись на парковке единственный раз, когда мать Джослин Уокер увела ее из школы на время просмотра фильма о репродукции человека на анатомии. Определенно что-то происходило.