Я покачал головой.
— Это совпадение. С книгами такое бывает.
Она вытащила наугад первую попавшуюся раскрытую книгу и протянула ее мне.
— Попробуй. Открой ее.
Я взял книгу у нее из рук.
— Что это?
— Шекспир, «Юлий Цезарь»
Я открыл книгу и прочитал:
— «…Поверь мне, Брут, что может человек
Располагать судьбой, как хочет.
Не в звездах, нет, а в нас самих ищи
Причину, что ничтожны мы и слабы….»
— И какое это отношение имеет ко мне?
Мэриан посмотрела на меня поверх своих очков.
— Я всего лишь библиотекарь. Я только лишь выдаю тебе книги, но не могу дать ответов, — но все же она улыбнулась. — Что касается упоминания судьбы, то вопрос в том, кто хозяин твоей судьбы: ты сам или звезды над головой?
— Ты говоришь о Лене или о Цезаре? Потому что, мне очень жаль разочаровывать тебя, но я не читал пьесу.
— Я так и знала.
Остаток времени мы провели, копаясь в книгах и по очереди читая друг другу отрывки из них. В конце концов, я понял, зачем я пришел.
— Тетя Мэриан, кажется, мне нужно еще раз сходить в архив.
— Сегодня? А разве тебе больше нечем заняться? В конце концов, купить подарки?
— Я не хожу по магазинам.
— Мудрые слова. А что касается меня, «в целом, я люблю Рождество… По-своему, нелепо, но оно добивается мира и спокойствия. Но с каждым годом нелепости все больше».
— Опять Диккенс?
— Эдвард Морис Форстер.
Я вздохнул.
— Не могу объяснить. Думаю, мне очень нужна моя мама.
— Я знаю. Мне тоже ее не хватает.
Вообще-то я не задумывался о том, как рассказать Мэриан о своих переживаниях, о городе, о том, как все пошло наперекосяк. Но сейчас слова застряли в моем горле, будто мешая прорваться наружу другой личности.
— Я подумал, что, если рядом со мной будут ее книги, может быть, тогда я почувствую то, что было раньше. Может, я смогу даже поговорить с ней. Я попытался однажды сходить на кладбище, но я не почувствовал, что она находится там, в земле, — я уставился на какое-то пятнышко на ковре.
— Я знаю.
— Я не могу себе представить, что она лежит там. Это невозможно. Зачем бросать того, кого вы любили, вниз, в грязь, в одинокую старую яму? Где холодно и грязно, и полно всяких насекомых? Не может быть, что все закончилось вот так вот, после всего, после всего, чем она была…, - я старался не думать об этом, о том, что ее тело превратилось в грязь, кости и прах. Я ненавидел саму мысль о том, что ей пришлось пройти через все это в одиночку, так же, как я в одиночестве прохожу через все это сейчас.
— А как бы ты хотел, чтобы это закончилось? — Мэриан положила мне руку на плечо.
— Я не знаю. Мне или кому-то другому нужно поставить ей памятник, наверное.
— Как генералу? Твоя мама здорово бы посмеялась над этим, — Мэриан обняла меня. — Я поняла, что ты имел в виду. Но она не там, она здесь.
Она протянула мне руку, и я помог ей встать. Мы держались за руки весь путь к архиву, будто я до сих пор был тем самым малышом, с которым она сидела, когда мама работала. Она вытащила толстую связку ключей и открыла дверь. Но не пошла за мной внутрь.
Зайдя в архив, я тут же опустился на стул перед столом моей мамы. Стул моей мамы. Деревянный, со знаками отличия Дюка. По-моему, они дали ей эту штуку на окончание учебы с отличием, или что-то вроде того. Стул не был удобным, но привычным и знакомым. От него пахло старым лаком, тем самым лаком, который, кажется, я пытался отгрызть в детстве, и я сразу же почувствовал себя лучше, чем было за последние несколько месяцев. Я вдохнул запах нагромождений книг, обернутых в поскрипывающий пластик, старых крошащихся пергаментов, пыли и дешевых шкафов для картотеки. Я мог вдохнуть тот самый воздух той самой атмосферы с той самой планеты, на которой обитала моя мама. Для меня это было так, как будто я вновь, семилетний, сижу в ее объятиях, уткнувшись ей в плечо.
Мне захотелось домой. Без Лены мне некуда было больше идти.
Я поднял маленькую фотографию в рамке с маминого стола, практически полностью скрытую за грудой книг. На ней были мои родители в кабинете в нашем доме. Кто-то давным-давно сделал эту черно-белую фотографию. Наверное, для обложки одного из их ранних проектов, когда мой отец еще занимался историей, и они работали вместе. В то время, когда еще у них были забавные прически, уродливые брюки, и счастливые лица. Тяжело было смотреть на фотографию, но еще тяжелее было положить ее обратно. Когда я собрался было положить ее на место, рядом с пыльными стопками книг, кое-что попалось мне на глаза. Я вытащил ее из-под энциклопедии оружия Гражданской войны и каталога местных растений Южной Каролины. Я даже не знал, что это за книга. Я только увидел, что в нее в качестве закладки вложена длинная веточка розмарина. Я улыбнулся. По крайней мере, это был не носок и не грязная ложка для пудинга.
Гатлинская поваренная книга для юных поваров «Жареные цыплята и соусы». Она сама раскрылась на странице. «Кастрюля пахты с жареными помидорами от Бетти Бартон» — любимое блюдо моей мамы. От страниц шел запах розмарина. Я поднес веточку поближе. Она была совсем свежей, словно ее только вчера сорвали в саду. Моя мама не могла положить ее туда, однако больше никто не стал бы использовать веточку розмарина в качестве закладки. В любимом рецепте моей мамы лежала закладка со знакомым запахом Лены. Может быть, все эти книги действительно пытались что-то сказать мне?
— Тетя Мэриан? Это вы искали рецепт с жареными томатами?
Она просунула голову в дверной проем.
— Думаешь, я бы прикоснулась к помидору, уж не говоря о том, чтобы его готовить?
Я уставился на веточку розмарина в моей руке.
— Так я и думал.
— Кажется, это была единственная вещь, в которой мы с твоей мамой не были единодушны.
— Я могу взять эту книгу? Всего лишь на несколько дней?
— Итан, тебе не нужно даже спрашивать. Это все вещи твоей мамы; здесь нет ничего из того, что бы она не захотела отдать тебе.
Я хотел спросить Мэриан о веточке розмарина в кулинарной книге, но не смог. Я не осмелился бы ни показать, ни рассказать о ней кому бы то ни было. Даже с учетом того, что я никогда не жарил, и, скорее всего, никогда в жизни не буду жарить помидоры. Я засунул книгу подмышку, направившись в сопровождении Мэриан к двери.
— Если я понадоблюсь, я всегда здесь для тебя. Для тебя и для Лены. Ты знаешь. Нет ничего, что я бы для тебя не сделала, — она убрала мою челку с глаз и улыбнулась мне. Это не было улыбкой моей мамы, но это была одна из маминых любимых улыбок.
Мэриан обняла меня и поморщилась.
— Ты пахнешь розмарином?
Я пожал плечами и проскользнул в дверь навстречу серому дню. Может, Юлий Цезарь был прав? Может быть, настало время противостоять моей судьбе и судьбе Лены? От нас это все зависит или от звезд, я не мог просто так сидеть и ждать, когда это все прояснится.
Когда я вышел на улицу, шел снег. Я не мог в это поверить. Я поднял голову к небу и позволил снежинкам падать на мое замерзающее лицо. Огромные белые пушистые снежинки кружили в воздухе, медленно опускаясь вниз. Это вовсе не было ураганом. Это был подарком, или даже чудом: Белое Рождество, прямо как в песне.
Когда я подошел к крыльцу своего дома, там была она — сидела на верхней ступеньке, опустив капюшон. В тот момент, когда я увидел ее, я понял, чем на самом деле был этот снег. Примирение.
Лена улыбнулась мне. В ту же секунду те части, на которые разбилась моя жизнь, встали на место. Все, что было неправильно, исправилось само собой; может быть, не все, но этого было вполне достаточно.
Я сел рядом с ней на ступеньку.
— Спасибо, Ли.
Она прижалась ко мне.
— Я просто хотела, чтобы ты почувствовал себя лучше. Я так запуталась, Итан. Я не хочу, чтобы тебе было больно. Я не знаю, что я буду делать, если с тобой что-нибудь случится.
Я провел рукой по ее влажным волосам.
— Не отталкивай меня, пожалуйста. Я не вынесу, если потеряю еще кого-нибудь из тех, кто мне дорог.
Я расстегнул молнию на ее куртке и обнял за талию, просунув руку под кофту. Я целовал ее, прижимая к себе, до тех пор, пока не понял, что мы растопим снег во всем дворе, если не остановимся.
— Что это было? — спросила она, отдышавшись.
Я снова поцеловал ее и отпустил только тогда, когда совершенно закончился воздух.
— Думаю, именно это называется судьбой. Я хотел сделать это еще с зимнего бала, и теперь не собираюсь ждать дольше.
— Не собираешься?
— Не-а.
— Ну, все-таки тебе придется немного подождать. Я все еще под домашним арестом. Дядя Эм думает, что я пошла в библиотеку…
— Меня не волнует, что ты под замком. Я-то на свободе. Если придется, я перееду к тебе домой и буду спать вместе со Страшилой на его коврике…
— У него есть собственная спальня. И спит он на кровати с балдахином.
— Еще лучше.
Она улыбнулась и взяла меня за руку. Снежинки таяли, приземляясь на нашу теплую кожу.
— Я скучала по тебе, Итан Уэйт, — она поцеловала меня в ответ.
Снег пошел сильнее, заметая нас. Мы его как будто притягивали.
— Наверное, ты был прав. Мы должны как можно больше времени проводить вместе, пока…, - она замолчала, но я знал, о чем она думает.
— Мы что-нибудь придумаем, Ли. Я обещаю.
Она неуверенно кивнула и уютно устроилась в моих объятиях. Я чувствовал, как нас окутывает спокойствие.
— Я не хочу думать об этом сегодня, — она игриво толкнула меня, возвращаясь к жизни.
— Да? И о чем же тогда ты хочешь думать?
— Снежные ангелы. Никогда не делала ни одного.
— Правда? Вы что, никогда не делали снежных ангелов?
— Дело не в самих ангелах. Мы только несколько месяцев прожили в Виржинии, так что я не жила нигде, где бы шел снег.
Через час мы, полностью промокшие, сидели за кухонным столом. Амма отправилась в Стоп энд Стил, и мы пили ужасный горячий шоколад, который я попытался состряпать самостоятельно.