Как только она все выяснила, подает знак официанту принести нам еще парочку коктейлей и несколько рюмок, чтоб наверняка.
– То есть в твоей жизни творилось вот такое, а ты даже трубку не поднимала, чтобы посоветоваться со своей ненаглядной подружкой? Чем я так, черт возьми, провинилась перед тобой?
– Кстати, об этом.
Сглотнув, я выкладываю ей всю правду. Что мне было стыдно ей звонить. Ужасно неловко. Что я испарилась из ее жизни, потому что она задавала слишком много вопросов. И еще, что она оказывала мне любовь и поддержку, которых я, как мне казалось, не заслуживала.
– Салем стал для меня наказанием. Все, чего я хотела, – это ускользнуть из поля зрения и чуть ли не раствориться. Я ходила на работу. Ела. Мылась. И так каждый день. Все это время я думала, что лишь караю саму себя. Я не понимала, что таким образом отстраняю от себя всех, кто обо мне беспокоится. Прости. Прости меня, пожалуйста, Пип. Я чувствую, что следующие десять лет мне нужно потратить на одни только извинения перед окружающими за то, как я себя вела.
Пиппа дуется, разглядывая свои ногти.
– Десять? Нет. Вот месяца унижений будет вполне достаточно. И напитки за твой счет, кстати. Так или иначе, ты виновата в этом, хоть и не до конца. Когда я услышала, что случилось с твоей мамой, я понятия не имела, как себя вести, что тебе сказать. Я чувствовала себя совершенно не подготовленной. Я думала, что если буду заваливать тебя вопросами и сообщениями, ты сразу увидишь, что я переживаю. Я не думала о том, каково это – быть на твоем месте. Именно об этом я и должна была подумать в первую очередь.
– Тогда мы были так молоды, – говорю я Пиппе.
Она берет мою руку, наклонившись через стол. Официант принес нам два свежих коктейля.
– Ты-то и не взрослела, Эв. И мне жаль, что ты потеряла Дома, искренне жаль, но тебе еще есть ради чего жить.
Слезы катятся по нашим щекам.
– Да что б меня. – Пиппа быстро вытирает уголки глаз. – Ты мне испортила макияж, сучка.
Я смеюсь в ответ.
– Еще с Рождества, когда я впервые узнала, что Джо и Дом родные братья, то все, что я хотела сделать, это позвонить и сказать тебе. Я была уверена, что ты скажешь мне, как дальше жить. Как поступить правильно.
– Надо было. Я бы не отказалась от твоего решения. Как будто в мыльной опере живем, ей-богу.
Смех снова пробивается сквозь слезы.
– Что бы ты мне ответила тогда?
– Правду я бы тебе сказала, вот что. Джо, что называется, «форЭвер». Ну типа «Для Эвер», игра слов такая, – она улыбнулась. – Дом был чисто в роли заместителя. А ты в свою очередь была его заместителем. Ты должна была бороться за Джо. Тебе следовало идти за своим сердцем, а не на поводу у своих страхов.
– Он больше не хочет иметь со мной ничего общего. – Я прерывисто вздохнула.
– Говорить с ним пробовала?
Киваю головой в ответ:
– В лучшем случае он был немногословен, в худшем – откровенно отнекивался.
– Возможно, он одумается.
– А может, и нет.
– Со временем притупляется даже самая острая боль.
Конечно же, она права.
Она абсолютно права, и сейчас я задумываюсь о том, какой была бы наша жизнь, если бы я позвонила Пиппе сразу после Рождества и все ей рассказала.
Как я подозреваю, единственная причина, по которой Дом хотел меня, кроется в том, что я рази-тельно отличалась от Сары. Я была ее полной противоположностью. Мне не грозил никакой переезд, никакие большие дела. Я была его зоной комфорта, а он – моей. И именно то, что вселяло в меня уверенность и придавало безопасность нашим отношениям, а также то, насколько мы были надежны друг для друга, обернулось крахом.
Я бы ради этого порвала с Домом. Он бы остался с Сарой.
В тот день он бы не пошел мне за тампонами.
Он был бы в целости и сохранности.
Где-то, в параллельной вселенной, Дом и Сара, Джо и я ходим на двойные свидания. Вместе проводим праздники. Любим тех, кого призваны любить.
– Я поняла, зачем ты здесь. – Пиппа посасывает соломинку. – Ты заблуждаешься. Но ты ни в чем не виновата. Наши судьбы уже заранее расписаны. Не ты писала сюжеты для Дома и Барби.
Хотелось бы верить в это. Но было бы все так просто.
Зима медленно перетекает в весну. Я больше не сижу взаперти в своей комнате, хотя и оставляю за собой право время от времени предаваться приступам жалости к себе.
Поначалу я выхожу из комнаты, так как Донна дает мне обязанности по дому. Стирка, покупка продуктов, уход за садом, все в этом роде. Когда я возмущаюсь и говорю, что я только и делаю, что работаю, она называет меня Золушкой.
– Полагаю, это делает тебя той самой злобной мачехой, – однажды, складывая старое и рваное папино белье, я показываю ей язык.
– Ты так действительно думаешь? – она с комичным видом выпучила глаза. – Вот здорово! Быть добрым второстепенным персонажем всегда занудно.
Папа советует мне подумать о следующем шаге в моей жизни. Мне уже двадцать пять, а я живу бесплатно, занимаясь домашними делами, как подросток. Но мысль о том, чтобы выйти на улицу и узнать, что я на самом деле собой представляю, все еще держит меня на мушке.
Кем бы я ни стала, для моей мамы это будет практически чужой ребенок, а стать таким человеком – значит, в некотором смысле, по-настоящему и окончательно отпустить ее.
Этим, кстати, я делюсь со своим новым психотерапевтом Линой, с которой я вижусь дважды в неделю. Причина следующая: проблемы в жизни.
С Пиппой мы видимся как минимум раз в неделю. Я зависаю с Ренном и его друзьями, когда они поблизости. Созваниваюсь с Норой для подведения еженедельных итогов. Теперь она живет с Кольтом. Они планируют свою свадьбу, и на днях она спросила, буду ли я присутствовать.
– Ты что, шутишь? После всего, что я тебе устроила, мне нужно подписать нехилый чек. Конечно, я приеду, – отвечаю я.
Когда я спрашиваю Нору, поддерживают ли они связь с Джо, она отвечает:
– Не-а. Он не ответил ни на один мой звонок. Кольт тоже пытался до него дозвониться. Я сомневаюсь, что он вообще хочет что-то от нас услышать, Эв. Но я видела его на днях на улице.
– Когда? Где? С кем? – донимаю я ее вопросами.
На другом конце линии наступает неловкое молчание, прежде чем она говорит:
– Мне не стоит…
– Рассказывай, Нора, – почти рявкнула я на нее.
Она вздыхает.
– Я видела его возле аптеки. С какой-то девушкой. Брюнеткой. Он обхватил ее плечо рукой.
От этих слов становится так больно, что я провожу остаток дня, сжимая грудь, чтобы не дать сердцу вырваться наружу. Джо пытается жить дальше. А почему бы и нет? Мы не можем быть вместе. Я встречалась с его братом. К тому же в последний раз я обидела его, когда мы проводили время вместе. В итоге я ушла. Снова.
На мой двадцать пятый день рождения семья устраивает праздник в стиле Хэллоуина, хотя на дворе июнь. Донна приглашает Дилана и Эштона, с которыми к этому моменту я уже неоднократно виделась. Ренн дарит мне доску для серфинга из Малибу, сделанную вручную и оформленную в готической тематике:
– Дарю тебе этот подарок, так как ты уже давно не торт и тебе нужна досочка для новичков, и так как я люблю тебя настолько, насколько можно быть честным с тобой по этому поводу.
За последние шесть лет это первый персонализированный подарок от него, и я так тронута, что даже не даю ему пощечину за его хамство.
Донна вручает мне полное собрание классических произведений Джейн Остин в твердом переплете.
Папа же покупает мне два билета на концерт группы, которую я не слушаю уже как лет с шестнадцати, но он хотя бы попытался.
Я весь день жду сообщения от Джо. Не дождавшись его, я решаю написать сама. Ничего не могу с собой поделать. Я так по нему скучаю. И, похоже, лучше нам от этого не станет. Это все равно что вспоминать о Доме или даже о маме.
И речь идет не только обо мне. Я переживаю и за него тоже. Да, он самодостаточен – так было всю его жизнь, – но он только недавно потерял брата, и мои старания не принесли ему облегчения.
Эвер: Сегодня мне исполнилось двадцать пять. Как относишься к празднованиям после смерти Дома?
Не получая ответа, я отправляю еще одно сообщение, понимая, что нервы у меня сейчас на пределе.
Эвер: Знаешь, иногда я так много думаю о тебе, что не могу спать по ночам. Пожалуйста, скажи, что с тобой все в порядке.
Через некоторое время он отвечает.
В порядке все. С днем рождения, Эв.
Мое сердце забилось так быстро, что аж в глазах помутнело. Он ответил мне. Хоть и не развернуто, но главное, что мой план работает.
А еще он тискается с брюнетками по всему Салему и не хочет связываться ни с тобой, ни с твоими друзьями, напомнила я себе с умным видом.
Эвер: Пишешь роман?
Джо: Ты знаешь мой ответ.
Эвер: Тебе лучше?
Джо: Смотри последнее сообщение.
Эвер: Когда у тебя день рождения? Ты никогда мне не говорил.
Ему скоро исполнится двадцать шесть. Я помню, что он почти ровно на год старше меня.
Джо: 10 августа.
Эвер: Что я могу для тебя сделать?
Джо: Гребаный хребет для себя.
Невероятно, но меня воодушевляет то, какое сообщение я вижу, а не то, что он меня подколол.
Эвер: Не думаю, что хребет здесь как-то поможет. Я думала, что ты не хочешь связываться со мной, учитывая то, через что мы прошли.
Джо: Твоя логика работает загадочным образом. То, чего хотел или не хотел Дом, сейчас не имеет значения. Его здесь нет, поэтому мы не можем причинить ему какой-либо вред.
Джо: Я же говорил. Предупреждал тебя. Не разбивай мне сердце снова. А ты сделала ровно наоборот.
Я начинаю печатать: «Сейчас ты не влюблен в меня, хоть и когда-то был. А я ушла именно ПОТОМУ, что все еще влюблена в тебя». Звучит слишком навязчиво, слишком честно, поэтому я стираю текст. Затем я печатаю: «Сердце у него, блин, разбито. Ты уже шляешься с другими женщинами по всему городу». Но потом я удаляю и его, потому что не хочу показаться сталкером. В конце концов, я останавливаюсь на всем привычном: