– Стой! – вскрикиваю я.
Он не бросает трубку, но ничего не говорит в ответ. Я знаю, что все испорчу, но ничего не могу с собой поделать. С этим человеком я никогда и ни в чем не сдерживаюсь.
– Ты правда устроил с ними тройничок?
Наступает долгая тишина, прежде чем он отвечает:
– Да.
Все это время я, как обычно, предполагала, что он так говорит специально, чтобы задеть меня. Как бы не так. Может быть, Джо и правда движется дальше. Я знаю, что он изо всех сил пытался бороться с этим, когда Дом был в центре внимания.
– Это все, что ты хотела спросить?
– Д-да, – с трудом произношу я.
Он кладет трубку.
Я отставляю телефон, беру подушку из своей любимой кровати и начинаю громко орать в нее. Прооравшись, я спускаюсь по лестнице. Я чувствую себя опустошенной. Как будто если я побегу трусцой, все мои внутренние органы будут звенеть в моем теле, как копейки в полупустом мешочке.
Папа и Донна сидят на террасе. Раздвижная дверь к ним открыта. Они пьют чай со льдом и планируют внезапный отпуск. Думают поехать в Мексику. Лететь меньше, чем на Гавайи, и билеты не такие дорогие.
– К тому же, – слышу я, как папа говорит в конце их разговора, – если мы понадобимся Эвер, то будем неподалеку.
И мое искореженное, только что собранное воедино сердце разбивается снова.
Я откашливаюсь, чтобы заявить о своем присутствии.
– Она позади меня, да? – Папа вздрагивает от неожиданности.
Донна поворачивает голову, одаривая меня легкой улыбкой:
– Ага.
– Теперь у меня неприятности? – Он оборачивается, чтобы посмотреть на меня.
Я качаю головой, направляясь в их сторону.
– Нет, но они должны быть у меня. За все, через что я заставила тебя пройти.
– Иногда мне и правда хочется посадить тебя под домашний арест. В свое время я не так часто прибегал к этой силе, как стоило бы, – отец задумчиво трет подбородок.
– Я всегда была хорошей девочкой. – Я слегка толкаю его в плечо, затем наклоняюсь, чтобы поцеловать в щеку.
– Верно. Увы, родители и дети не всегда играют на равных. Тебе может сойти с рук гораздо больше, чем мне.
Я сажусь напротив них. Донна, должно быть, видит на моем лице встревоженность, потому что она резко встает и потягивается.
– Пойду попробую новые бомбочки для ванны, которые мне подарил Дилан. Приятно вам провести вечер.
Остались только мы с папой, и хотя я уже представляла, что дам страху одолеть себя, я замечаю, что вполне могу выдержать его пристальный взгляд. Настал момент истины.
– За последние пару месяцев я кое над чем работала. Отчасти я делала это для собственного успокоения, чтобы пережить то, что случилось с мамой. Но в то же время это и благодарность ей, ведь она верила в то, что я делаю.
Он слегка кивнул.
– Я сделала эскиз нового надгробия для нее. Знаю, что у нее уже есть одно. Понимаю, что меня не было рядом, когда вы выбирали из того, что есть, и я виновата. Но я подумала, может быть… если бы ты дал мне шанс…
Отец откинулся на спинку кресла, сцепил вместе пальцы, постукивая ими по губам:
– Шанс, говоришь…
Он не будет со мной церемониться. По какой-то причине мне даже приятно это понимать. Он больше не обращается со мной как с фарфоровой вазой. Значит ли это, что я стала сильнее?
– Я подумала, может, ты позволишь мне заменить надгробие. Я возьму на себя все расходы. Найму художника. Сама за все заплачу. И затем я поставлю свое надгробие поверх прежнего, да так, что ничего не будет демонтировано или потревожено.
– Ты думаешь, она хотела этого? – настороженно спрашивает он. Он воспринимает мой вопрос со всей своей серьезностью. В конце концов, речь идет о его покойной жене. И они с папой были без ума друг от друга.
– Хотела, – я на нервах сдираю лак с ногтей. – Мама всегда считала, что то, как я расписываю надгробия, – это круто. Она показывала мои эскизы своим клиентам и кураторам. Думаю, она бы оценила такую благодарность ей за все. Хотя нет, – я нахмурилась, – не думаю, а знаю. Она говорила мне, что будет рада, если я сделаю такую же и для нее, когда она покинет нас.
Тем не менее он не дал мне желаемого ответа. Наверное, я добралась до самой глубины души отца. Там, где хранится его ныне покойная жена.
Кажется, он в глубоком раздумье.
– Стоило бы сначала взглянуть на сам эскиз. Ренн тоже наверняка захочет оценить.
– Да без проблем, – говорю я ровным тоном. – Сейчас увидишь. Готова выслушать ваши предложения.
Он коротко кивнул.
– И все?
– Да.
Он встал со своего места. Похлопывает меня по плечу.
– Я тобой горжусь, Эвер. Да ты, оказывается, гораздо сильнее, чем я думал. Ты явно похожа на свою мать.
Наступила среда, на часах одиннадцать сорок пять утра, и я уже хочу домой.
Я стою возле входа на станцию Монтгомери-стрит, у лестницы, ведущей вниз к поездам.
Это какая-то ошибка. Я не в состоянии вернуться туда. Одна часть меня – та самая, из-за которой меня уже давно надо забрать в психушку, – боится, что я попаду на ту же кровавую сцену, которую оставила позади все эти годы назад. Столько крови было. Столько воплей. Столько полицейской ленты было кругом. И тот поезд прямо смотрел мне в глаза, словно ожидая от меня действий.
Я натыкаюсь на ближайший мусорный бак и выблевываю туда весь свой завтрак. Вытираю рукой лоб, на котором выступил холодный пот. Мимо меня проходит какая-то парочка. Девушка, глядя на меня, прищуривается. Я слышу, как она говорит: «Вроде бы не похожа на бездомную, но их, видимо, теперь стало так много, что трудно точно определить».
Я слишком плохо ориентируюсь в пространстве сейчас, чтобы беспокоиться о мнении окружающих. Я вся дрожу. У меня ничего не получится. Но у меня нет другого выбора.
Бросила взгляд на свои наручные часы. Одиннадцать пятьдесят три. Время для меня не играет никакой роли. Ничто не мешает мне попасть на станцию сию же минуту. Ну или окажусь там в двенадцать тридцать, если уж на то пошло. Но я не хочу выходить за рамки дозволенного. При каждом малейшем изменении возникает угроза.
Шатаясь из стороны в сторону, я вспоминаю вчерашний ужин, когда я показала папе, Ренну и Донне свой эскиз маминого надгробия. Кажется, им понравилось. Сегодня утром я обзвонила знакомых и разузнала насчет скульпторов, которые работают с гранитом. Это влетит мне в копеечку, но результат того стоит.
Одиннадцать пятьдесят девять, пришло время встретиться с прошлым.
Я крепко держусь за перила, спускаясь по лестнице. Мимо меня движется огромное скопление людей, не подозревающих и не интересующихся моей душевной болью. Оказавшись внутри, я оперлась о колонну. Делаю глубокий вдох, пропитанный потом, мочой и тормозной пылью от стальных колес поездов.
Вот я и на месте.
В метро.
Буквально в полуметре от того места, где все произошло.
Это то самое место, сделавшее меня той, кто я есть. Переломный момент в моей жизни. Именно из-за этого места я ношу на душе груз вины. Всю ненависть к себе. Врожденное чувство отрицания всего вокруг. Что ничего не будет в порядке. Что хорошо уже больше никогда не будет. Что время не лечит. Это лишь заставляет себя чувствовать так, будто я попала в замкнутый круг.
Это то самое место, где я лишила себя жизни.
Ну, одно из них. За гибель Дома тоже отвечаю я.
Меня снова тошнит, но, к счастью, я уже опорожнила желудок, и рвать больше нечем. Платформа просто кишит людьми. Электронное табло над моей головой сообщает о скором прибытии следующего поезда, через две минуты.
Достаю телефон, настраиваю его в районе груди так, чтобы запечатлеть и свое лицо, и вывеску позади меня, после чего делаю снимок для Джо. Я бледна как смерть и выгляжу физически нездоровой. Конечно, не совсем так, как мне хотелось бы, чтобы Джо увидел меня, но, по крайней мере, он не сможет учуять запах блевотины, исходящий из моего рта.
Я заглядываю на рельсы. Они выглядят такими обычными. Такими неприметными. Просто куча раскаленной стали. Не видно ни пятен крови, ни человеческих останков, ни большого знака «Здесь погиб некто». Моя трагедия была тщательно вычеркнута с лица Земли. Теперь она живет только лишь в моей голове. Пронзительный скрип приближающегося поезда оглушает меня. Я прижимаюсь к колонне, закрыв глаза. И тут воспоминания нахлынули на меня разом, с огромной силой. И впервые я позволяю себе полностью погрузиться в них. Вернуться в прошлое и заново пережить эту сцену.
Милая, хватай меня за руку. Ну давай же.
Не могу, мам. Мне больно. У меня так сильно болит лодыжка.
Прошу тебя. Давай помогу. Я слышу, как приближается поезд.
Затем меня отбрасывает в безопасное место. На платформу. А потом огляделась вокруг и заметила, что ее там больше нет.
Как только поезд прибыл, я рыдаю. Плечи трясутся, колени подгибаются. Люди смотрят. Поезд останавливается напротив меня. Двери открываются. Я не смогу. Я не в силах войти. Разворачиваюсь к лестнице, ведущей наверх к остальному миру. Черт с ним, я домой. Я с этим не справлюсь.
– Эвер, – слышу чей-то голос.
Я поднимаю глаза, вытирая слезы.
А там, передо мной, в поезде стоит Джо. В своих поношенных «ливайсах». Со взъерошенными темными кудрями, которые украшают мое любимейшее лицо во всем мире. С сигаретой, заткнутой за ухо. Такой красивый, привлекательный и, главное, живой. Он протягивает мне руку.
– Т-ты что здесь делаешь? – произношу я, заикаясь.
– Пока не сядешь в этот поезд, не узнаешь. А ну-ка… – Он поворачивает свое запястье, чтобы взглянуть на невидимые часы. – Сейчас же.
Я запрыгиваю в поезд за секунду до того, как захлопываются двери. Падаю в его распростертые объятия. Он прижимает меня к себе и укрывает под мышкой, словно заботливый старший брат. Он не сводит с меня глаз:
– Привет, незнакомка.
– Ты приехал сюда, чтобы посмотреть, как я сажусь на поезд?
Он закатил глаза.
– Не делай вид, будто по телику сейчас показывают что-то годное. В этом нет ничего особенного.