Секунду Джон пялился, "Что произошло, я не понимаю?"
Она потрясла головой, слезы прожигали кожу на ее ледяных щеках. "Это был мой день рождения. Я никогда не говорила тебе, потому что была уверена, что стану светлой. И не хотела чтобы ты беспокоился, но в полночь…"
Сарафина не могла закончить. Он знал, что она собиралась сказать, он видел это в ее глазах
— Это наверняка ошибка, — она обращалась как к Джону так и к себе, — я все еще тот же человек. Говорят, что будешь чувствовать себя по другому, когда тебя выберет Тьма: ты забудешь о людях, которые тебе дороги, но я не забыла, и никогда не забуду
— Я думаю, что это происходит постепенно …., — голос Джона затих.
— Я могу бороться с этим! Я не хочу быть темной, клянусь.
Это было слишком много: ее мать отвернулась от нее, ее сестра зовущая ее, потерять Джона.
Сарафина не могла вынести больше горя. Она сломалась, осела всем телом на пол.
Джон опустился на колени рядом с ней, заключая ее в свои объятия. "Ты не Темная. Мне все равно, какого цвета твои глаза".
— Никто не верит в это. Моя мать даже не пустила меня в дом, — Сарафина задохнулась
Джон поднял ее. "Тогда мы уедем сегодня вечером." Он схватил рюкзак и начал запихивать в нее одежду.
— Куда мы поедем?
“Я не знаю. Мы найдем куда. ” Джон застегнул сумку и взял ее лицо в свои руки, смотря в золотые глаза.
“Это не имеет значения. Пока мы вместе.”
~~*~~***~~*~~
Мы снова оказались в моей спальне, в яркий полдень. Видение исчезло, унося девушку, у которой не было ничего общего с Сарафиной. Книга упала на пол
Лицо Лены было в слезах, и на секунду, она выглядела в точности как девушка в видении.
— Джон Ид, был моим отцом
— Ты уверена?
Она кивнула, вытирая лицо руками.
— Я никогда не видела его фотографию, но бабушка сказал мне его имя. Он казался таким реальным, будто был еще жив. И они действительно выглядели влюбленными.
Она протянула руку, чтобы поднять книгу, где она упала, открытая обложкой кверху, заломы на ее корешке доказывали как много раз она была прочитана.
— Не трогай ее, Ли
Лена подняла ее, "Итан, я читала ее, и так не случалось ни разу. Я думаю, что сейчас это произошло потому, что мы дотронулись до нее одновременно."
Она открыла книгу снова и я мог видеть темные линии, где кто-то подчеркнул предложения и обвел фразы. Лена заметила, как я пытался читать через плечо.
— Вся книга так, размечена как карта. Хотела бы я знать куда она приведет
— Ты знаешь куда она ведет. — мы оба знали — к Абрахаму и темному огню, к Великому Рубежу тьме и к смерти
Лена не отрывала глаз от книги.
— Эта строчка — моя любимая: " Я изогнута и сломана, надеюсь, в лучшую форму.
Мы оба были изогнуты и сломаны Сарафиной.
Стала ли результатом этого лучшая форма? Стал ли я лучше после всего этого? Стала ли Лена?
Я думал о тете Пру, лежащей на больничной койке, о Мэриэн, перебирающей коробки сожженных книг, обугленные документы и размытые фотографии. Работа ее жизни разрушена.
Что если людей, которых мы любим, будут сгибать, пока не сломают и не оставят без формы вообще?
Я должен найти Джона Брида, прежде чем все будут настолько сломлены чтобы их можно было собрать обратно.
Двадцать шестое сентября. Приемные часы
На следующий день тетя Грейс выяснила, где тётя Мерси прячет ее кофейное мороженое в холодильнике. На второй день тетя Мерси узнала что тетя Грейс его ест и установила трехуровневую сигнализацию. На третий день я играл в Скрэббл с Сестрами весь день, с их немыслимыми словами я был побит окончательно: я даже не спорил что ДАНУ это одно слово, ХЛОПОК это глагол, а НАДУВАЮЩИЙ — это прилагательное, ну а ЕСЛЕНЫЙ как одна из форм ЕСЛИ
Меня сделали.
Однако была та, которой не было здесь. Та кто пахла как медь и соль и соус "красный глаз". Та, что возможно собрала бы слово ЧЕРТОВ-ДУРАК, тогда как была наиболее далека от этого. Та кто могла в одиночку нарисовать карту практически всех Туннелей Магов на Юге.
Несколькими днями позже я больше не мог этого выносить. Поэтому когда Лена настояла на том, чтобы увидеть тетю Пру, я не отказался. По правде говоря, я хотел ее увидеть.
Я не был уверен в каком состоянии будет тетя Пру. Будет ли она выглядеть как будто она уснула на диване? Или она будет выглядеть так как это было в машине скорой помощи? Не было способа узнать, и меня мучили чувства страхи и вины.
Больше всего на свете я не хотел чувствовать себя одиноким.
~~*~~***~~*~~
"Окружная забота" была реабилитационным центром: смесь дома престарелых и места, куда вы поступили бы после жесткой аварии на квадроцикле, или когда ты перевернулся на велосипеде в грязи, врезался в грузовик, или тебя зацепило какой-то большой машиной. Некоторые люди думали, вам повезло, если так случилось, ведь вы могли бы стрясти много денег, если вас сбил правильный грузовик. Или бы вы могли умереть. Или то и другое, как в случае с Дэконом Харриганом, который закончил с хорошим надгробием, в то время как его жена и дети получили все: новую кровлю и домашний батут и начали есть в "Эпплби" в Саммервиле пять ночей в неделю. Карлотон Итон сказал миссис Линкольн, которая сказала Линку, который сказал мне, что проверка приезжала каждый месяц прямо из здания Конгресса из Колумбии, в любую погоду. Вот, что вы получали, когда мусорный грузовик сбивал вас, так или иначе.
Прогулка по "Окружной забое" не заставила меня чувствовать что тете Пру повезло. Даже странная внезапная тишина и сильные кондиционеры не помогли мне почувствовать себя лучше. Все здесь пахло чем-то липким и сладким почти как пудра. Как будто пытались замаскировать плохой запах хорошим. Даже хуже, лобби, коридоры и неровный потолок были выкрашены в цвет "Гэтлинский персик". Как будто целая бадья, налитая соусом "Тысяча островов" по стоимости больше салат — бара, и подкинутая вверх к потолку.
Возможно французский соус.
Лена пыталась подбодрить меня.
Да? Так или иначе я испытываю чувство рвоты.
Это нормально, Итан. Возможно будет не так плохо, как только мы увидим ее.
Вдруг это хуже?
Это было хуже, в дали, примерно в десяти футах. Бобби Мерфи поднял голову от стола. В последний раз я видел его, когда он был в баскетбольной команде со мной, доставал после того как меня бросила на этих танцах сначала любящая-Итана а потом ненавидящая-Итана Эмили Ашер. Я позволил ему это сделать, тоже. Он был университетский разыгрывающий три года подряд, и никто не испортил с ним. Теперь Бобби сидел за стойкой регистрации в униформе персикового цвета, и он не выглядел таким жестким. Он также не рад был меня видеть. Наверное, дело было в том, что на его ламинированном бэдже было написано БУБИ (балбес).
— Привет, Бобби. Думал, что ты в общественном Саммервильском колледже.
— Итан Уэйт. Вот и ты, и я тут. Не знаю кого из нас мне жаль больше. — Он мельком посмотрел на Лену, но не поздоровался с ней.
Разговор как разговор, я был уверен что он в курсе всех последних новостей, даже здесь, в "Окружной Заботе", где половина людей не издавали ни звука.
Я попытался засмеяться, но это вышло больше похоже на кашель, и тишина снова повисла между нами.
— Да, ну раз ты появился, так или иначе. Твоя тетя Пруденс спрашивала о тебе.
Он ухмыльнулся передавая мне планшет с бумагами через стойку.
— Серьезно?! — я замер на минуту, хотя мне следовало быть более осторожным.
— Не-а, просто дурю тебе голову. Вот, просто оставь мне свой автограф и можете отправляться вниз в сад
— Сад? — я отдал ему обратно планшет с бумагами
— Конечно. За жилым крылом, где мы выращиваем хорошие овощи, — он улыбнулся, и я снова вспомнил его в раздевалке
Соберись Уэйт. Позволишь новенькой в юбке помыкать тобой? Ты выставляешь всех нас в плохом свете
Лена наклонилась над стойкой: "Эта фраза когда-нибудь устареет, Буби?"
— Ну не так как эта, — он встал со стула, — как насчет "Я покажу тебе свои а ты мне покажешь свои?", он смотрел на место, где
рубашка Лены изогнулась буквой V на ее груди. Моя рука сжалась в кулак.
Я мог видеть локоны на ее плечах, когда она наклонилась еще ближе к нему, — "Я думаю, что сейчас самое прекрасное время для тебя, чтобы перестать говорить"
Бобби открыл и закрыл рот, как если бы он был сом, застрявший и извивающийся на дне высохшего озера Мултри. Он не сказал ни слова.
— Ну так то лучше, — Лена улыбнулась и взяла наши гостевые бейджи со стойки.
— До скорого, Бобби, — бросил я когда мы уходили
Чем дальше мы шли по коридору, тем слаще и насыщеннее был воздух. Я видел комнаты, которые мы проходили, каждая из которых походила на размазанные полотна Нормана Роквелла, на которых происходили только дрянные вещи, застывшие в маленькие снимки жалкой жизни
Старик, сидящий на больничной койке, с головой завернутой в больничную повязку, делающую ее гигантской и сюрреалистичной. Он был похож на какого-то пришельца, бросающий маленькую йо-йо на металлическом шнурке, вперед и назад. Женщина сидела в кресле напротив него, вышивая что-то на деревянных пяльцах.
Возможно, некоторые из ее вышивок он никогда не увидит. Она не подняла головы и я не замедлился
Подросток лежит в другой кровати, его рука движется через какие-то бумаги, на столешнице стола-подноса из искусственного дерева. Он уставился в никуда, течет слюна, но его рука продолжает писать и писать, как будто он ничего не может с этим поделать. Ручка, казалось не движется по бумаге, а больше похоже на то, что буквы писали себя сами. Может каждое слово которое он написал в этой груде букв, где каждая смешивалась с предыдущей, написанная одна поверх другой.
Может быть это вся история его жизни. Может это был его шедевр. Кто знает? Кого это волнует? Не Бобби Мерфи
Я сопротивлялся желанию пойти взять бумагу и попытаться расшифровать.
Несчастный случай с мотоциклом?