— Как и у всех нас, мистер Шталь, — кричит ему вслед уборщик, — но к чему теперь это вспоминать.
Теперь мы расселились по всей стране. Старые, умирающие или уже умершие. Мы почти приспособились к нелепости повседневной жизни первого десятилетия двадцать первого века.
Хотя иногда мы подолгу вспоминаем прошлое.
Ради хроник.
Ради наших собратьев.
Ради наших детей, которые приводят своих детей навестить нас в домах престарелых.
Мы живём так, как должны — в затихающей славной медлительности жизни с её неизменными процессами: удовольствие от пищи, посаженной и выращенной прямо у тебя за порогом дома.
Порядочность.
Общность.
Уважение к старым традициям.
Мы рассказываем всем, кто слушает, но, в основном, напоминаем самим себе, что некогда жили в прекрасном маленьком городке в прекрасной маленькой долине, где жизнь была яркой, насыщенной и медленной.
И однажды кто-то спросит нас: «Почему нельзя вернуть всё, как было?»
И мы им ответим: «Жертвы».
«Больше никаких жертв».
И они кивнут нам с пониманием, тем особым снисходительным кивком, которым стариков одаривает молодёжь, понятия не имеющая, что мы имеем на самом деле в виду.