Я прощупывал ее весь вечер — небольшими прикосновениями то тут, то там, чтобы получить ее реакцию на меня. Она ни разу не отпрянула. Я склонен заключить, что те рубиновые серьги действительно что-то изменили, хотя она и вернула подарок. Но даже с учетом стимула ее поведение не похоже на то, что я привык ожидать от женщины. Глаза Василисы не отрываются от моих, пока я большим пальцем смахиваю остатки канноли с ее губ и продолжаю поглаживать пухлую губу даже после того, как лакомство исчезло.
Время замирает, пока мой палец обводит ее рот, и в это время мой телефон начинает вибрировать на столе от входящего сообщения, тем самым разрушая чары.
— Спасибо, — бормочет она и быстро выпрямляется.
— В любое время. — Забавляясь выражением замешательства на ее лице, я ухмыляюсь и беру телефон. Это сообщение от Гвидо о том, что несколько людей Калоджеро были замечены в Катании сегодня вечером. — Боюсь, нам пора уходить.
— Да, конечно, — заикаясь, произносит она. — Я оставила диагностическую программу на сервере, который починила вчера. Она должна быть закончена к нашему возвращению, и я смогу возобновить работу.
— Как бы мне ни хотелось провести вечер, наблюдая за твоей работой, придется подождать до завтра. Мне нужно ехать в Катанию, как только я тебя высажу. — Я поднимаюсь и снимаю пиджак, протягивая его перед собой.
Василиса смотрит на пиджак, который предлагаю, потом снова на меня, приподнимая бровь.
— Я не замерзла, спасибо.
— У тебя мурашки по всем рукам, — рычу я. — Надень его, или это сделаю я. Сейчас же, пожалуйста.
Ворча что-то по-русски, она поворачивается и просовывает руки в рукава. Когда она снова оказывается передо мной, я обвожу ее взглядом, восхищаясь видом моей маленькой плутовки в пиджаке. Я очень не терпим, когда дело касается моих личных вещей, особенно одежды. Позволить кому-то надеть что-то из моих вещей — это слишком интимно. А я не люблю интимности. Но видеть Василису в моем огромном пиджаке оказывает на меня такое же воздействие, как и то, что она носит мои рубашки. Я мгновенно становлюсь твердым, как гранит.
Каждый мужчина, который увидит ее сейчас, будет знать, что она моя. От этой мысли мой член еще больше набухает и болезненно ноет за молнией брюк. Может, мне стоит выбросить всю одежду, которую я ей купил, и пусть она снова ходит только в моих рубашках?
— Знаешь, наша сделка завершилась бы гораздо быстрее, если бы ты позволил мне оставить ноутбук и работать в течение дня, — говорит она, пытаясь загнуть рукав и щуря глаза.
— Именно. — Я аккуратно убираю руку Василисы и начинаю закатывать рукав для нее. — Сколько ты выпила?
— Всего два бокала. Может, три. — Она пытается высвободить руку, но при этом пошатывается. Я мгновенно обхватываю ее за талию, чтобы удержать на месте.
Прижимаю ее к своей груди, глядя на вино, оставленное на столе. Бутылка почти пуста, а я выпил только полбокала. Полагаю, она решила напиться, чтобы выдержать пару часов, глядя на мое обезображенное лицо. Она не первая. Одна из моих прошлых спутниц всегда напивалась перед встречей со мной.
Я убираю руку с талии Василисы и делаю шаг назад.
— Пойдем.
Василиса едва успевает сделать два шага, не покачнувшись. Черт. Я снова обнимаю ее, а затем подхватываю на руки и прижимаю к своей груди. Когда ее лицо всего в нескольких дюймах от моего, я жду, что она закричит или вздрогнет. Но, как и в ту ночь в саду камней, она лишь хлопает своими длинными ресницами. Ее расфокусированный взгляд встречается с моим, и я вспоминаю, что тогда она тоже была пьяна. Может, в этом причина отсутствия ее реакции.
— Можешь закрыть глаза, если тебе так будет легче, — предлагаю я.
Уголки ее губ подрагивают, и коварная улыбка озаряет ее темные очи. Она обхватывает меня за шею и наклоняется ближе, касаясь кончиком своего носа моего.
— Извини, Рафаэль, но ты не такой уж и высокий. Мой страх высоты проявляется только после того, как я окажусь на высоте двадцати футов от земли.
Я делаю глубокий вдох, борясь с желанием завладеть этим дерзким ртом. Я хочу ее. Желаю ее так, как никогда не хотел никого раньше. А я не сдерживаюсь, когда чего-то хочу.
— Один миллион, — говорю я, глядя в ее темные глаза.
Василиса нахмуривает брови.
— Один миллион?
— Сумма, которую ты получишь за этот поцелуй, — рычу я и прижимаюсь к ее губам.
Василиса
Я не в состоянии мыслить. Могу лишь ощущать.
Его вкус. Тепло, разливающееся по моей груди. Самое притягательное пламя, сжигающее меня изнутри. Рафаэль целует меня с такой страстью, что я не могу даже вдохнуть, но кому, черт возьми, нужен воздух? Я обнимаю его за шею, сжимая изо всех сил, и отвечаю ему поцелуем, словно это конец света. Так и есть. По крайней мере, для меня.
Но я готова сгореть в огне, который он разжег. Непрекращающийся звонок телефона наконец пробивается сквозь мое оцепенение. До этого момента я не замечала, как тихо вокруг. Телефон Рафаэля продолжает звонить в его кармане, но он не обращает на это внимания, продолжая поглощать меня своим поцелуем.
Его запах, тот самый, который теперь принадлежит мне, сводит меня с ума. Я оттягиваю зубами его нижнюю губу и посасываю ее. Из его горла вырывается низкий рык, а затем он кусает меня. Покусывает мои покалывающие губы. Мои пальцы зарываются в его волосы, тянут, взъерошивая их. Он всегда держит волосы идеально зачесанными назад. Яростно контролирует в себе все. Больше нет.
Это великолепно.
Это дико.
Он необуздан.
— Синьор Де Санти, — неизвестный мужской голос прорывается сквозь окружающий меня транс.
Рафаэль замирает, а затем медленно отпускает меня, позволяя сделать первый вдох, кажется, что за несколько часов. Несмотря на то что я держусь за его волосы, он наклоняет голову и смотрит на официанта. Тот стоит всего в нескольких футах от него и вздрагивает. Он словно уменьшается в росте, но протягивает Рафаэлю телефон.
— Potrei ucciderti per questo (Перев. с ит.: Я мог бы убить тебя за это), — рявкает Рафаэль на маленького человека, который выглядит так, будто ему лучше быть где угодно, только не здесь.
— È Guido, Signor De Santi (Перев. с ит.: Это Гвидо, господин Де Санти.), — заикается бедняга. — Dice che è urgente.(Перев. с ит.: Он говорит, что это срочно.)
— Прости, vespetta. Мне нужно ответить, — говорит Рафаэль, осторожно опуская меня на пол, затем выхватывает телефон из рук официанта и начинает кричать на звонившего.
Во время своей угрожающей тирады — как я поняла по тону его голоса, — которая длится не менее двух минут, Рафаэль одной рукой обхватил мою талию, фактически прижимая меня к себе. Я положила ладони ему на грудь, ощущая вибрацию глубоко внутри него и пытаясь собраться с мыслями.
Рафаэль Де Санти поцеловал меня.
И я поцеловала его в ответ.
Боже мой, я сошла с ума.
Глава 11
С последним рыком Рафаэль бросает телефон на стол и скользит рукой по моей спине. Одарив официанта грозным взглядом, он быстро направляется вместе со мной к выходу.
Я не произношу ни слова, пока Рафаэль помогает мне забраться в машину, совершенно потрясенная тем поцелуем. Да и вообще моей реакцией на него. Я одновременно взволнована и потрясена. Мое сердце все еще бьётся со скоростью света, когда он сел за руль.
— Итак… неприятности в раю киллеров? — спрашиваю я как можно более непринужденно. Вдруг мы сможем притвориться, что того сокрушительного поцелуя никогда не было.
Рафаэль поднимает бровь и заводит машину.
— Нет. Это… скажем так, личное.
— А для этого личного дела тоже нужен «Ремингтон»?
— Возможно. Люди Калоджеро Фаццини редко усваивают урок без напоминания.
Я перевожу взгляд на него.
— Дон сицилийской мафии?
— Да. — Он кивает. — А также мой крестный отец.
Я моргаю в замешательстве.
— Но ты сказал, что не являешься членом коза ностра.
— Меня никогда не посвящали в семью. Когда мне было четырнадцать, я сбежал в Штаты вместе с Гвидо.
— Почему?
— Потому что моя мать нарушила омерту.
Я затаила дыхание. Омерта — это кодекс молчания коза ностра. Основной принцип — держать язык за зубами, особенно когда имеешь дело с законными властями или посторонними. Это крайняя форма лояльности — кодекс чести и поведения, в котором большое значение придается солидарности против вмешательства правительства, даже если соблюдение его постулатов включает в себя смертельного врага или личную вендетту. В мафии нарушение омерты карается смертью.
— Коза ностра убила твою мать?
— Предыдущий дон, Манкузо, сделал это сам.
Дрожь пробегает по моему телу.
— Почему ты вернулся в Сицилию?
— Убить Манкузо. — На губах Рафаэля появляется небольшая ухмылка. — Мой крестный отец возглавил семью менее чем через сорок восемь часов после того, как я перерезал Манкузо горло. Тогда мы с Калоджеро заключили сделку: он управляет западным побережьем, а я — восточным. Но, похоже, сейчас он пытается нарушить это соглашение. — Рафаэль останавливается на красный свет и поворачивается ко мне лицом. — А я всегда слежу за тем, чтобы люди выполняли данные мне обещания, Василиса. Имей это в виду.
Я киваю и перевожу взгляд на дорогу перед нами. Кажется, что температура в машине упала, а может, это просто чувство страха, вызванное предупреждением Рафаэля. Я плотнее закутываюсь в его пиджак и остаток пути смотрю на темный пейзаж, мелькающий за лобовым стеклом.
Глава 11
Рафаэль
Двадцать пять лет назад (Рафаэлю 14 лет)
Таормина, Сицилия
— Тело мужчины, которое выбросило на берег недалеко от Палермо, опознано…
Я убираю оставшуюся после ужина еду в холодильник и заглядываю в гостиную. Мой брат сидит на диване и смотрит по телевизору новости, его взгляд не отрывается от ведущего.
— Выключи телек, Гвидо.
— Они нашли мертвого человека! — восклицает брат с широко распахнутыми глазами.