Из последних сил Альварес поднял меч, буквально балансируя на краю бездны.
– Убей его! – приказала графиня демону.
– Увы, госпожа! У него – меч Габорима…
– И что же?! Убей его! Или забери его душу! Ты обещал служить мне! – воскликнула демоница так, что последние осенние листья упали с деревьев.
Альварес не успел ни помолиться перед смертью, ни сообразить: что же произойдёт в следующий момент? Он обхватил обеими руками пламенеющий клинок, там, где светилась печать Габорима, ладони обожгло, затем некая мощная неведомая сила разлилась по всему телу.
– Хочешь битвы! – закричал Альварес, обращаясь к Арастоту. – Ты её получишь!
Арастот рассмеялся: деревья содрогнулись и закачались.
– Я не могу сражаться с тобой!
– Тогда забери душу Изабеллы де Монтей!
– И этого я тоже не могу сделать! Она – моя госпожа, я поклялся служить ей вечность.
«Что за демоны пошли! – это мне могу, то не могу…» – пронеслось в голове Альвареса.
– Габорим!!! – взревел дон Альварес, даже не надеясь на его появление. – Помоги мне!!!
Бастард Сворд завибрировал в руках Альвареса и едва не выпал. Из разверзшейся бездны появилась сначала голова змеи, она осмотрелась; затем – чёрная кошачья, и, наконец, – человеческая.
– Кто призывал герцога Тьмы? – прошипело змеиное начало демона, обдавая страшным смрадом всё живое и, высовывая длинный язык, раздвоенный на самом кончике.
– Я!!! – уверенно ответил Альварес.
– Я помню этот меч, скреплённый моей личной печатью, – сказала человеческая голова демона, весьма приятной наружности. – Что ты желаешь смертный?
– Забери с собой душу маркизы де Монтей!
В этот момент демоница начала слабеть, она упала: видимо действие браслета ослабевало…
– Думаю, моя помощь тебе уже не понадобиться… – констатировал Габорим.
От тела Элеоноры отделилась прозрачная оболочка маркизы де Монтей. Она подошла к Арастоту, села ему на загривок и… они растворились в бездне.
Альварес не верил своим глазам: вероятно Хуан ранил графиню серебряным клинком! И откуда только его взял?! Несомненно, это всё предусмотрительный профессор… Или может, сыграла роль украденная золотая унция, нарушившая баланс между душой и телом?
– Меч! – прошипела змеиная голова демона. – Ты призвал меня, желая помощи! Я выполнил свою часть договора, и теперь пламенеющий клинок возвратится туда, где и был когда-то выкован.
Змея приблизилась к Альваресу, по его телу пробежали мурашки, зелёные бездонные глаза чудовища, казалось, проникали прямо в душу. Она открыла огромную пасть, исторгая страшное зловоние, её огромные длинные жёлтые клыки источали яд, язык извивался. Альварес в последний раз взглянул на меч и, замирая от страха и отвращения, положил затем прямо в пасть змее.
Та зашипела и отпрянула, заняв своё место рядом с другими головами.
– Надеюсь, ты знаешь о плате за мою услугу, – промурлыкала кошачья голова.
Честно говоря, Альварес об этом ничего не знал, но догадывался…
– Габорим, ведь не я заключал с тобой договор, – попытался он изменить ход событий.
– Мне безразлично, – ответила человеческая голова демона. – Ты призвал меня – договор свершён! Стороны получили то, что хотели: я буду ждать твоего последнего часа…
Габорим исчез в бездне, через мгновенье она затянулась. О былом присутствии демонов напоминал лишь зловонный запах серы.
Хуан постепенно приходил в себя, когда он открыл глаза: не было ни демонов, ни призрака маркизы де Монтей. Он попытался сесть – в голове ещё шумело, перед глазами слегка расплывалось – затем машинально нащупал кинжал, лежащий тут же рядом с ним на земле и, сжав его крестовину, слегка пошатываясь, направился к дону Альваресу.
Тот же склонился над прекрасной Элеонорой, пытаясь привести её в чувство, растирал ей виски. Девушка почти не дышала, её лицо покрывала мертвенная бледность. Дон Альварес прильнул ухом к её груди: сердце всё же билось. Затем он осмотрел плечо графини: из него сочилась кровь, но рана была не опасной.
– Господин… прелат, – еле слышно позвал Хуан и, тут же поняв свою оплошность, ретировался: – Дон Альварес!
Идальго обернулся: перед ним, покачиваясь, словно листок на осеннем ветру, стоял телохранитель.
– Хуан, хвала Всевышнему, – ты жив! Помоги мне…
Дон Альварес снял плащ, завернул в него Элеонору, поднял её на руки, словно былинку, и подошёл к лошади.
– Хуан, ты сможешь удержать её, пока я сяду в седло?
Телохранитель уверенно кивнул и принял драгоценную ношу. Вскоре дон Альварес, верхом на лошади, сжимал в своих объятиях графиню.
– Как ты себя чувствуешь, Хуан? – всё ещё беспокоился идальго.
– Благодарю вас, господин, всё впорядке: в голосе немного шумит… А так с Божьей помощью…
– Клинок, которым ты ранил Элеонору – серебряный? Идея профессора?
Хуан утвердительно кивнул.
– Настоятель Арман здесь неподалёку… лежит, придавленный лошадью, пришлось ранить бедное животное. Думаю, после такого падения он лишится ног и вряд ли сможет ходить.
– Свяжи его, он нам ещё понадобиться. Только от него мы сможем узнать всю правду.
Франциск, увлечённый охотой, не придал значения тому, что фаворитка не стала продолжать безумную скачку: женщина не в состоянии оценить всей прелести парфорса!
Гончие прекрасно знали своё дело: загнав оленя в ложбину и, обложив его со всех сторон. Животное растерянно стояло, растопырив передние ноги, опустив голову и, выпятив вперёд рога, готовое нанести удар любому, кто приблизится к нему.
Один из егерей держал на поводке двух огромных маалосских догов, закованных в панцири, которые защищали спину и, прежде всего, брюхо; на их головах поблескивали специальные налобники, дабы голова не пострадала от удара оленьих копыт.
Другой же – едва справлялся с двумя бордоссами, также облачёнными по всем правилам парфорсной охоты в кольчуги.
Распорядитель охоты дал знак рукой: егеря спустили поводки – доги ринулись к добыче. Маалоссы, которые были экипированы более надёжно, попытались впиться оленю в передние ноги, тот мотнул рогами – один из догов отлетел, но разгорячённый битвой и ведомый инстинктом снова бросился в атаку.
Олень, отвлечённый маалоссами, не имел возможности одновременно отбиваться от бордоских догов, те же, выбрав момент, впились ему прямо в уши, повиснув на них мёртвой хваткой. Олень издал крик, словно раненный человек, из его ушей сочилась кровь… В это момент маалоссы впились в ноги своей жертвы: животное упало, его тело сотрясали судороги.
Герцог Монморанси, искусный и бесстрашный охотник, спешился, извлёк из ножен длинный охотничий обоюдоострый кинжал, и по знаку короля всадил его прямо в сердце оленя. Брызнула алая горячая кровь…
Охотники, возбуждённые погоней и развернувшимся зрелищем, всячески выказывали одобрение и восторг. Даже дамы, раскрасневшиеся и утомлённые безумной погоней, пребывали в эйфории, готовые аплодировать ловкому удару герцога.
В это момент появился всадник, все узнали в нём испанского идальго… Но что же случилось? – идальго без шляпы, видимо потерял во время погони, весь растрёпанный, сжимал в объятиях даму… причём, – фаворитку короля, графиню Элеонору де Олорон Монферрада.
Франциск первым ринулся навстречу всаднику.
– Умоляю, вас сударь! Что произошло? Она жива? – забеспокоился венценосный любовник.
– Жива, просто потеряла сознание. На неё напали двое неизвестных, видимо хотели ограбить – графиня заехала одна слишком далеко в лес. По счастливой случайности я услышал её зов о помощи…
– О! Сударь! – воскликнул король. – Я ваш должник… Как ваше имя?
– Дон Альварес ди Калаорра, испанский идальго, – прелат решил назваться вымышленным именем и играть роль испанца до конца, тем более король его попросту не узнал, слишком мимолётна была их встреча на аудиенции полгода назад.
К лошади дона Альвареса уже подбежали два королевских лейб-медика, приняли столь ценную ношу и тут же осмотрели её.
– Рана не опасна, ни один из жизненно важных органов не задет, – констатировал один из лейб-медиков.
Невольно прелат поймал себя на мысли: «Интересно Франциск был также предупредителен с маркизой де Монтей, прежде, чем отдать её в руки инквизиторов?» И ощутил горечь утраты.
Судьба не была к нему благосклонна. Знание того, что отец, король Франциск I, фактически отправил на верную смерть ни в чём неповинную маркизу де Монтей, его мать… – отнюдь, не придавало желания и далее служить на благо Франции. Прелат чувствовал внутренне опустошение, бесполезность своих стараний, а главное – он начинал ненавидеть короля. И это последнее обстоятельство, напугало его более всего.
Октябрь на юге Франции, в Лангедоке, стоял на редкость тёплым. Рене де Шаперон, теперь уже, в связи с последними событиями, испанский идальго – дон Рене Альварес ди Калаорра де Бланшефор, приближался к своим владениям, щедро пожалованными королём Франциском за спасение фаворитки, располагающиеся почти у отрогов Пиренеев.
Дон Рене Альварес путешествовал один, его телохранитель-оруженосец Хуан удостоился особой чести и поступил на королевскую службу, тотчас снискав уважение и немалый чин лейтенанта гвардии Его Величества; профессор Фернандо Сигуэнса отбыл в Вандом, дабы написать очередной научный трактат.
Его молодой бургундский жеребец, белый, словно свежий только что выпавший зимний снег, был изрядно нагружен. Седельная сумка, доверху нагруженная подъёмными, выписанными самим министром финансов де Бризе по милостивому пожеланию короля, в размере десяти тысяч су серебром, мелодично позвякивала.
Вскоре дон Рене Альварес достиг верхнего течения реки Од, на горизонте показалось поместье Ренн-де-Шато и холм Ле-Безу с возвышающейся сторожевой башней.
Некогда, в лучшие времена, в Ле-Безу располагался гарнизон тамплиеров, охранявших путь из Лангедока в королевство Арагон, идущий через Пиренеи на Сантьяго-де-Капостеллу, куда беспрестанно следовали паломники, дабы приложиться устами к гробнице Святого апостола Иакова.