«Оборона, — думал он, глядя на рубильник. — Она нужна, чтобы никого к себе не подпускать, чтобы уберечь свое жилье от любого оружия, как существующего, так и воображаемого оружия, с которым может прийти гипотетический недруг.
Оборона не даст недругу войти, но она же не даст тебе выйти. Конечно, это не стопроцентно, но…»
Вебстер пересек комнату и остановился перед рубильником. Протянул руку, взялся за него и медленно надавил.
Он знал, что сработает.
Рука ускорила свое движение, довела рычаг до упора.
Снизу, откуда-то издали, донеслось мягкое, глухое шипение, это заработали механизмы. На шкалах дрогнули стрелки, отошли от нулевой риски. Вебстер опасливо, кончиками пальцев коснулся ручки регулировки, повернул ее, и стрелки за стеклом поползли. Уже уверенней Вебстер крутил ручку, пока стрелки не дошли до предела.
Он резко повернулся, твердым шагом вышел из комнаты, запер за собой дверь, двинулся вверх по крошащимся ступенькам.
«Только бы получилось, — думал он. — Только бы получилось…»
Его шаги убыстрялись, в голове стучала кровь.
Только бы получилось!
Вебстер помнил, как загудело далеко внизу, когда он сдвинул рубильник. Значит, оборонительная техника — по крайней мере, ее часть — все еще исправна.
Но все же — получится ли задуманное? Что, если оборона не пропускает врагов, но и не выпускает людей?
Что, если…
Выбравшись на улицу, он обнаружил, что небо успело измениться. Солнце от земли отгородила серая металлическая хмарь, город тонул в сумерках, лишь слегка оживляемых автоматическими уличными фонарями. Щеку лизнул слабый ветерок.
В камине лежал черный волнистый пепел. Вебстер пересек комнату, взял кочергу и принялся остервенело орудовать ею.
«Все, — подумал он, когда от исписанных листов и плана не осталось следа. — Кончено. Это была последняя ниточка».
Без плана, без сведений о городе, добытых Вебстером по крупицам за двадцать лет, никто не разыщет ту потайную комнату с рубильником и шкалами под единственной лампой.
Никто не поймет, что произошло. Если и догадается, то не будет уверен. Да если и будет уверен, то уже ничего не сможет изменить.
Тысячу лет назад все было бы иначе. В ту пору человек смог бы разгадать любую загадку, получи он хоть малейший намек.
Но человек изменился. Он утратил прежние знания и былые навыки. Его разум обрюзг. Человек проживает день за днем, не видя смысла в своем существовании, не имея перед собой блистающей цели. У него остались только пороки, которые ему самому кажутся добродетелями, — без них де человек не стал бы тем, кто он есть. Он сохранил непоколебимую веру в собственную исключительность, в то, что лишь его жизнь имеет значение. Он по-прежнему мнит себя венцом творения, закоснев в заносчивости и эгоизме.
Снаружи донесся топот бегущих ног, и Вебстер резко отвернулся от камина, скользнул взглядом по темным стеклам высоких и узких окон.
«Взбудоражил я их, — подумал он. — Разволновались, засуетились. Ломают голову, что происходит. Из века в век носу из города не казали, а теперь вообще лишились такой возможности — и протестуют, и негодуют».
По его лицу расползалась улыбка.
«Глядишь, до того расшевелятся, что решат действовать. Крысы в крысоловке порой такие ловкие трюки проделывают… если раньше с ума не сходят.
Может, люди и выберутся наружу… Что ж, пусть попробуют. Если сумеют выбраться, то вернут себе право на власть».
Он направился к двери. Постоял в проеме, глядя на висящую над камином картину. Отдал ей честь неловким движением руки, тоскливо простился без слов. Потом вышел на улицу и направился к холму — тем же путем, что и Сара несколько дней назад.
В Храме Вебстера встретили вежливые, заботливые роботы, их поступь была мягкой и чинной. Отвели его туда, где лежала Сара, показали соседний отсек, забронированный ею для него.
— Вы, наверное, захотите выбрать сон, — сказал робот. — Мы можем показать много образцов, можем сделать любой коллаж на ваш вкус. А еще…
— Спасибо, — перебил его Вебстер. — Сон мне не нужен.
Робот понимающе кивнул:
— Как скажете, сэр. Вы желаете только переждать определенное время.
— Ну да, — подтвердил Вебстер, — можно и так сказать.
— И какой же срок?
— Гм… — протянул Вебстер. — Как насчет вечности?
— Вечности?!
— Вполне подходящее слово. Я мог бы сказать «бесконечность», но ведь разница невелика. Стоит ли спорить из-за синонимов?
— Я понял, сэр, — сказал робот.
Да, спорить нет смысла. Все уже решено. Нельзя рисковать. Скажешь «тысяча лет», а по пробуждении размякнешь и вернешь рубильник на место.
Этого не должно случиться. Пусть ничто не мешает собакам, пытающимся добиться успеха там, где потерпели неудачу люди. Ведь пока существовал человеческий фактор, у собак не было шансов. Вернув себе власть, люди вмешались бы в их эволюцию и все испортили. Они бы смеялись над коббли, говорящими за стеной. Они бы не допустили одомашнивания и развития дикой земной живности.
Новое устройство общества, новое мировоззрение, новый образ жизни, новый подход к вековой социальной проблеме… Нет, это новое уже не сгниет, заразившись от протухшего человеческого мышления.
Пусть вечерами после работы собаки сидят кружком и беседуют о людях. Пусть вновь и вновь звучат древние сказания. И пусть человек остается богом. Так будет лучше всего.
Ведь боги не ошибаются.
Крылья над Гуадалканалом
Мейсон первым заметил «зиков» и сказал в переговорное устройство:
— Над нами три крысоловки, Стив. Готовятся напасть.
Пилот задрал голову. Наконец он обнаружил три крошечных пятнышка.
— Ладно, пусть думают, что мы их не видим. Разберемся, когда они сбавят высоту и пойдут в атаку.
Мейсон сидел за пулеметом и, прищурившись, следил за вражескими «зиками» на фоне заходящего солнца. Фостер невозмутимо управлял «Грумман эвенджером». Самолет то и дело потряхивало. Справа лежала береговая линия Гуадалканала: сплошная зелень джунглей, полоска белого песка. А дальше глубокая синева океана.
— Да, интуиция старика не подвела, — спокойно произнес Фостер. — У них база на острове. Иначе как объяснить, что желтомордые сволочи появляются из ниоткуда и исчезают в никуда? Наверняка эти малыши только что стояли на взлетном поле.
Мейсону не хотелось поддерживать беседу. «Зики» приближались. Один ушел в крутое пике.
— Началось! — выкрикнул Мейсон и приготовился стрелять.
Фостер продолжал вести «эвенджер» заданным курсом — казалось, целую вечность. Второй «зик» нырнул следом за первым, третий свернул в сторону. Мейсон терпел, вцепившись в пулемет. Фостер, ясное дело, не будет дожидаться, пока японцы расстреляют его машину.
Так, с секунды на секунду…
«Эвенджер» вдруг ожил, задрал нос и, завывая «райт-циклоном», пошел вверх — в противоположную сторону от пикирующего врага.
Первый «зик» отчаянно дернулся, пытаясь зайти в хвост американскому самолету. От разворота под таким острым углом он едва не развалился на части. Мейсон без труда совместил прицел со световым пятном пропеллера, подпустил японца ближе и нажал на гашетку.
Пули пятидесятого калибра угодили в стальной винт, и «зик» отцепился от «эвенджера». Световое пятно рассыпалось на бесформенные куски металла, обтекатель расслоился, плексигласовую кабину изрешетило блестящими осколками. И тут же в левом крыле «эвенджера» добавилось дырок: мимо промчался второй «зик» с дымящимися пушками.
Заговорили крыльевые пулеметы «груммана». Мейсон развернул турель.
Продолжая набирать высоту, «эвенджер» с обоих крыльев лупил по третьему «зику». Тот шел навстречу.
На дулах вражеских пулеметов замерцали злобные огоньки, и «эвенджер» слегка тряхнуло, когда в фюзеляж угодили пули.
Мейсон прильнул к прицелу, повернул пулемет, приготовился стрелять, но в этот момент «грумман» дал очередь из синхронизированной с пропеллером пушки, вздрогнул от отдачи и вышел из зоны поражения.
Японец на мгновение завис в небе, после чего одно из крыльев закувыркалось в сторону океана, а самолет накренился и с воем пошел вниз, рассыпаясь. Сперва он потерял кусок второго крыла, потом хвостовое оперение. Наконец, с креплений сорвался мотор и фюзеляж перешел в режим свободного падения.
Но Мейсон не отвлекся на это зрелище. У него были другие дела.
— Где третий? — крикнул он в переговорное устройство.
Очевидно, Фостер не знал ответа и поэтому промолчал.
Но гадать пришлось недолго.
Мейсон выпрямился, обвел глазами небо, и в этот момент на «эвенджер» обрушился стальной ураган. За пару секунд он вырвал из крыльев множество металлических заноз, изрешетил хвост и разбил плексиглас нижней турели.
Японец зашел снизу, а теперь болтался справа, набирая высоту с явным намерением удрать.
Мейсон крутнул пулемет в его сторону, и «зик» оказался в прицеле — само собой, по чистой случайности.
Не преминув ею воспользоваться, Мейсон нажал гашетку.
Пятидесятый калибр распорол крысоловку от носа до хвоста, и фюзеляж японца сделался похож на решето.
Еще секунду «зик» набирал высоту, а потом завихлял, завис и отправился в долгий путь к океану.
Мейсон ликующе потер руки и заявил:
— Ну вот и все.
Еще не договорив, он понял: что-то не так. Теперь «циклон» звучал иначе, словно у него разыгралась икота.
— Стив! — крикнул Мейсон. — Стив, ты как?
— Нормально, — ответил Фостер, — а вот мотор не очень. Похоже, горючее не поступает.
— Топливопровод? — предположил Мейсон.
— Угу, — согласился Фостер. — Последняя обезьяна слегка подпортила нам жизнь.
— Зато ей досталось куда сильнее, чем нам, — сказал Мейсон.
Фостер склонил голову набок. Похоже, о чем-то задумался. Мотор продолжал захлебываться икотой.
— Как тебе вон тот пляж? — спросил Фостер.
Мейсон внимательно посмотрел вниз:
— Если надо, сажай, но тут уж как повезет. Колесо может налететь на камень. Или уйти в песок. Или еще чего случится.