Когда мы возвратились на корабль, нам пришлось подождать, пока рулоны хоть немного оттают, но даже так мы вынуждены были работать в перчатках. Теперь, при хорошем освещении, стало видно, что рулоны представляют собой множество скатанных вместе отдельных листов. Последние казались изготовленными из какого-то необычайно тонкого металла или пластика. От тепла они так и норовили свернуться, поэтому, расстелив на столе, мы прижали их по краям разного рода тяжестями.
На первом листе содержались схемы, чертежи и некое подобие спецификаций, на схемах и полях. Естественно, спецификации были для нас китайской грамотой (впрочем, впоследствии некоторые удалось расшифровать, и наши математики с химиками получили в свое распоряжение ряд новых формул и уравнений).
— Чертежи, — проговорил Тайлер. — Строительные чертежи.
— Если так, — заметил Орсон, — значит те диковинки на опорах — приспособления для крепления инструментов.
— Вполне возможно, — согласился Тайлер.
— Может, если поискать другие люки, в них найдутся и инструменты? — сказал я.
— Вряд ли, — ответил Тайлер. — Улетая отсюда, они наверняка забрали все инструменты с собой.
— А чертежи оставили?
— Чертежи не инструменты, после окончания работы они уже ни к чему. Кроме того, чертежи обычно делаются в нескольких экземплярах. Вероятнее всего, мы наткнулись на копии, а оригиналы — у хозяев.
— Чего я не понимаю, — сказал я, — так это того, что именно они тут строили? И почему? При желании Плутон можно охарактеризовать как огромную строительную площадку. Но почему здесь? Что, в Галактике не нашлось более подходящего места?
— Сколько вопросов сразу, — усмехнулся Орсон.
— Давайте посмотрим, — произнес Тайлер. — Может, что и прояснится.
Он скинул первый лист на пол. Тот мгновенно свернулся в свиток. Второй, третий и четвертый листы не содержали ничего интересного, зато пятый…
— Вот это уже кое-что, — проговорил Тайлер.
Мы наклонились над столом.
— Солнечная система, — воскликнул Орсон.
— Девять планет, — посчитал я.
— А где десятая? — спросил Орсон. — Должна быть десятая!
— Что-то не так, — пробормотал Тайлер.
— Планета между Марсом и Юпитером, — сказал я.
— Плутон, выходит, не показан, — произнес Орсон.
— Разумеется, — фыркнул Тайлер. — Плутон не планета.
— Получается, что когда-то между Марсом и Юпитером и впрямь существовала планета, — заметил Орсон.
— Не скажи, — возразил Тайлер. — Она должна была существовать там.
— То есть?
— Они все испортили, — заявил Тайлер, — построили сикось-накось.
— Ты с ума сошел! — вырвалось у меня.
— Пораскинь мозгами, Говард. С точки зрения теорий, которых придерживаются наши физики, я действительно спятил. Они утверждают, что протозвезда возникла на заре мироздания из облака пыли и газа, которое ни с того ни с сего начало вдруг сокращаться. Они вывели целую кучу законов, объясняющих, как все якобы произошло. И то сказать, какому безумцу придет в голову мысль о космических инженерах, что шатаются по Вселенной, создавая звездные системы?
— Но десятая планета? — упорствовал Орсон. — Куда она могла деться? Громадная, как…
— Они запороли проект пятой, — перебил Тайлер, — и одному только Богу известно, что еще. Возможно, напортачили с Венерой. Венера не должна была быть такой, какая она есть; скорее всего, она планировалась как вторая Земля, быть может, с чуть более жарким климатом. А что в итоге? Сущее пекло! И с Марсом тоже все насмарку! Там зародилась жизнь, но у нее не было ни малейшего шанса развиться. А Юпитер? Этакая глыба…
— По-твоему, планеты существуют единственно для поддержания жизни?
— Не знаю. Надо бы порыться в спецификациях. Подумать только: из трех планет с условиями, годными для развития жизни, удалась лишь одна!
— Тогда, — заявил Орсон, — должна быть и десятая, та, которая даже и не планировалась.
— С такими мастерами можно ожидать чего угодно! — Тайлер в сердцах стукнул кулаком по столу, смахнул лист на пол и ткнул пальцем в следующий. — Вот, полюбуйтесь!
Чертеж, на который он указывал, изображал планету в разрезе, так сказать, ее поперечное сечение.
— Ядро, — произнес Тайлер, — атмосфера…
— Земля?
— Возможно. А может быть, Марс или Венера.
Лист покрывали непонятные символы.
— Вид какой-то не такой, — сказал я.
— Да, если говорить о Марсе или Венере. А как насчет Земли?
— Никак.
Тайлер продолжал копаться в чертежах. Он показал нам еще один.
— Атмосферный профиль, — проговорил я.
— Это общие спецификации, — буркнул Тайлер. — В других рулонах, верно, найдутся расчеты конкретно для каждой планеты.
Я попытался вообразить себе, как было дело. Строительная площадка посреди газопылевого облака, инженеры, тысячелетия напролет собиравшие звезды и планеты, творение системы, что должна просуществовать миллиарды лет…
Тайлер утверждает, что строители все перепутали. Может статься, он прав. Но вот с Венерой он, мне кажется, погорячился. Ее, вероятно, создавали по иным спецификациям. Может быть, она изначально мыслилась такой, какой является сейчас. Может быть, миллиард лет спустя, когда человечество исчезнет с лица Земли, что, как мне представляется, произойдет так или иначе, на Венере возникнет новая разумная жизнь.
Нет, с Венерой Тайлер ошибается, да и с другими планетами, пожалуй, тоже. Хотя — откуда нам знать?
Тайлер рассматривал чертеж за чертежом.
— Вы только подумайте! — кричал он. — Эти головотяпы…
Прелесть
Машина была превосходная.
Вот почему мы назвали ее Прелестью.
И сделали большую ошибку.
Это была, разумеется, не единственная ошибка, а первая, и не назови мы свою машину Прелестью, быть может, все обошлось бы.
Говоря техническим языком, Прелесть была Пиром — планетарным исследовательским роботом. Она сочетала в себе космический корабль, операционную базу, синтезатор, анализатор, коммуникатор и многое другое… Слишком многое другое. В этом и была наша беда.
В сущности, лететь с Прелестью нам было ни к чему. Без нас она управилась бы гораздо лучше. Она могла проводить планетарные исследования самостоятельно. Но согласно правилам, при роботе ее класса должны были находиться не менее трех человек. И естественно, отпускать робота одного было страшновато: ведь его строили лет двадцать и вбухали в это дело десять миллиардов долларов.
И надо отдать Прелести должное — она была чудом из чудес. Она была битком набита сенсорами, которые позволяли за час получить больше информации, чем собрал бы за месяц большой отряд исследователей-людей. Она не только собирала сведения, но и сопоставляла их, кодировала, записывала на магнитную ленту и, не переводя дыхания, передавала в Центр, находившийся на Земле.
Не переводя дыхания… Это же была бессловесная машина.
Я сказал «бессловесная»?
У нее были все органы чувств. Она даже могла говорить. Могла и говорила. Она болтала без передышки. И слушала все наши разговоры. Она читала через наши плечи и давала непрошеные советы, когда мы играли в покер. Порой нам хотелось убить ее, да вот убить робота нельзя… такого совершенного. Что поделаешь — она стоила десять миллиардов долларов и должна была доставить нас обратно на Землю.
Заботилась она о нас хорошо. Этого отрицать нельзя. Она синтезировала пищу, готовила и подавала на стол еду. Она следила за температурой и влажностью. Она стирала и гладила нашу одежду, она лечила нас, если была необходимость. Когда Бен подхватил насморк, она намешала бутылку какой-то микстуры, и на другой день болезнь как рукой сняло.
Нас было всего трое — Джимми Робинс, наш радист, Бен Паррис, аварийный монтер роботов, и я, переводчик… которому в данном случае с языками работать не пришлось.
Мы назвали ее Прелестью, а делать этого не надо было ни в коем случае. Потом уже никто и никогда не давал имен этим заумным роботам; они просто получали номера. Когда в Центре узнали, что с нами произошло, повторение этой ошибки стали считать уголовным преступлением.
Но мне думается, все началось с того, что Джимми в душе поэт. Он писал отвратительные стихи, о которых можно сказать одно: изредка в них попадались рифмы. А чаще их вовсе не было. Но он работал над ними так упорно и серьезно, что ни Бен, ни я сначала не осмеливались говорить ему об этом. Наверно, остановить его можно было, только задушив.
И надо было задушить.
Разумеется, посадка на Медовый Месяц тоже сыграла свою роль.
Но это от нас не зависело. Эта планета значилась третьей в полетном листе, и в нашу задачу входила посадка на нее… вернее, в задачу Прелести. Мы при сем присутствовали.
Начнем с того, что планета не называлась Медовым Месяцем. Она имела номер. Но уже через несколько дней мы окрестили ее.
Я не стыдлив, а описывать Медовый Месяц все же отказываюсь. Я не удивился бы, если бы узнал, что в Центре наш доклад до сих пор хранится под замком. Если вы любопытны, можете написать туда и попросить прислать информацию за номером ЕР56-94. За спрос денег не берут. Однако не ждите положительного ответа.
Со своими обязанностями на Медовом Месяце Прелесть справилась превосходно, и у меня голова кругом пошла, когда я прослушал пленку, после того как Прелесть заложила ее в передатчик для отправки на Землю. Как переводчику мне полагалось давать толкование тому, что творилось на планетах, которые мы исследовали. Что же касается поведения жителей Медового Месяца, то его не передашь даже словом «вытворяли»…
Доклады в Центре анализируются немедленно. Но на месте анализировать их куда легче.
Боюсь, что от меня было мало толку. Наверно, когда читали мой доклад, то видели, что я его писал с раскрытым ртом и краской на щеках.
Наконец мы покинули Медовый Месяц и устремились в космос. Прелесть направилась к следующей планете, значившейся в полетном листе.
Прелесть была необычно молчалива, и это должно было подсказать нам, что происходит неладное. Но мы наслаждались тем, что она на время заткнулась, и не поинтересовались причиной ее безмолвия. Мы просто отдыхали.