— Знаю, — перебил его Эмби. — Может, причина именно в этом. Мне осталось всего ничего, и я хочу найти этому остатку самое достойное применение.
— Вы же неплохо устроились, док, волноваться вам вообще не о чем. Теперь, когда вы больше не учитель, можете расслабиться. Жить в свое удовольствие.
— Я обязан разобраться, — сказал Эмби.
— В чем?
— Пока не знаю. Наверное, в том, что происходит.
Оба умолкли и уставились на великолепный блестящий трейлер. Из соседнего дома доносился звон кастрюль и сковородок, перемежаемый резкими окриками.
Мирт собиралась что было сил.
5
В первый вечер остановились в заброшенном лагере через дорогу от закрытой фабрики.
Лагерь был немаленький и выглядел так, словно трейлеры разъехались всего пару дней назад. В пыли виднелись свежие следы протекторов, ветер гонял по территории клочки бумаги, земля под водонапорными колонками еще не просохла.
Джейк и Эмби, устроившись в тени трейлера, смотрели на ту сторону дороги, на безжизненные здания.
— Странно это, — начал Джейк, — что они закрылись. Видите вывеску? Это пищевка была. Похоже, делали сухие завтраки. Может, завтраки перестали покупать? Вот закрылась фабрика.
— Может, и так, — ответил Эмби. — С другой стороны, кое-какой рынок для сухих завтраков должен был остаться. Достаточный, чтобы фабрика продолжала работать хотя бы в половину мощности.
— Думаете, тут что-то произошло?
— Судя по виду, ничего тут не произошло, — сказал Эмби. — Кочуны просто снялись с места и уехали.
— Видите громадный дом — вон там, на холме?
— Ага, вижу, — кивнул Эмби.
— Может, там душнила живет?
— Может, и живет.
— Интересно, каково это, быть душнилой? Сидишь себе и смотришь, как остальные надрываются, а к тебе денежки текут. И никакой нужды. Что пожелаешь, то у тебя и будет.
— Наверное, у душнил тоже проблем хватает.
— Мне бы их проблемы, все до единой, да на годик-другой. Я бы только и делал, что до потолка прыгал от радости. — Джейк сплюнул в пыль и поднялся на ноги. — Пойду пройдусь. Может, кролика подстрелю или белку. Компанию не составите?
— Составил бы, да устал немного, — покачал головой Эмби.
— Впрочем, пустая затея. Рядом с таким лагерем, поди, всю дичь перебили.
— Вот посижу, отдохну, — сказал Эмби, — а потом схожу на прогулку.
6
Это и правда был дом душнилы. От него буквально разило деньгами. Высокий, широкий, ухоженный, а вокруг — здоровенный участок с цветами и кустами.
Эмби сидел на каменной стенке, окружавшей территорию поместья, и смотрел вниз — туда, откуда пришел, на фабрику, на заброшенный лагерь, на одинокий свой трейлер посреди огромной вытоптанной площадки. Дорога, петляя, уходила за горизонт, белела в лучах летнего солнца и была совершенно пустой: ни грузовика, ни трейлера. А раньше, думал он, все было совсем иначе. Раньше дороги кишели всевозможными автомобилями.
Теперешний мир сильно отличался от прежнего; Эмби игнорировал его уже тридцать лет, и за эти тридцать лет мир стал для него совсем чужим. Эмби закрылся от него и утратил его; теперь же он хотел обрести его снова — но обнаружил, что мир стал непонятным, а местами и страшноватым.
— Добрый вечер, сэр, — сказали у него за спиной.
Обернувшись, Эмби увидел человека в твидовой паре и с курительной трубкой: извечный образ сквайра из английской деревушки.
— Добрый вечер, — ответил он. — Надеюсь, я не нарушил ваших границ.
— Вовсе нет. Как вижу, вы остановились под холмом. Очень рад соседству.
— Мой напарник ушел на охоту, а я решил прогуляться.
— У вас смена?
— В смысле?
— Смена лагеря. Раньше это было частое явление. Сейчас уже реже.
— То есть переезд со стоянки на стоянку?
— Именно. Насколько я понимаю, это процесс обустройства. Не понравилось в одном месте, отправляетесь на поиски другого.
— Период потрясений уже закончился, — сказал Эмби. — В наши дни каждый, наверное, уже нашел свое место.
— Быть может, вы правы, — кивнул душнила. — Быть может, так оно и есть. Я слабо в этом разбираюсь.
— Я тоже, — сказал Эмби. — Мы только что выехали. Мой университет закрылся, вот я и решил купить кибитку, а соседи отправились со мной. Первый день в пути.
— Мне иной раз думается, — сказал мужчина, — что неплохо бы пуститься в небольшое путешествие. Когда я был совсем мальчишкой, мы выезжали в долгие автомобильные туры, бывали в разных местах; но теперь ездить почти некуда. Раньше ночевали в специальных постройках, они назывались мотелями. А вдоль дороги — то кафе, то бензоколонка, то автосервис, и так каждую милю. Теперь же перекусить и заправить машину можно лишь в лагере, а кочевники, насколько я понимаю, не очень охотно продают еду и топливо.
— Но мы не путешествуем, мы хотим примкнуть к лагерю.
Душнила какое-то время внимательно смотрел на Эмби, а потом изрек:
— По виду и не скажешь.
— Вы такого не одобряете?
— Не принимайте мое мнение близко к сердцу, — поспешил объяснить пояснил душнила, — но я слегка обижен на кочевников. Буквально на днях они закрыли фабрику, снялись с места и исчезли. А я остался. — Он перелез через стенку, сел рядом с Эмби и после минутного размышления продолжил: — Видите ли, они решили все у меня отобрать. По условиям контракта они и так уже управляли фабрикой. Закупали сырье, устанавливали рабочие графики, обслуживали оборудование. Рассчитывали порядок смен, определяли политику производства. А мне приходилось спрашивать у них разрешения, чтобы просто зайти и посмотреть, как обстоят дела. Но им и этого было мало. Знаете, чего они захотели?
Эмби помотал головой.
— Чтобы я отдал им маркетинг. А это последнее, что у меня осталось. И вот они решили ободрать меня как липку. Платить мне процент с прибыли, а от дел отстранить.
— По-моему, это не очень справедливо, — рассудил Эмби.
— А когда я отказался ставить подпись, они собрались и уехали.
— Устроили забастовку?
— Можно и так сказать. Забастовку, причем весьма эффективную.
— И чем вы теперь занимаетесь?
— Жду, когда другие разобьют здесь свой лагерь. Рано или поздно так и будет. Увидят, что фабрика стоит без дела, и заявятся ко мне в гости — конечно, если разбираются в производстве и готовы запустить конвейер. Быть может, мы с ними договоримся. А если нет, буду ждать следующих. Блуждающих лагерей здесь хватает. И роёв тоже.
— Роев?
— Как у пчел. Когда в лагере становится слишком много народу — так много, что с одного контракта всех не прокормить, — от него отделяется рой: обычно это компания юнцов, начинающих взрослую жизнь. С роем проще договориться, чем с отщепенцами, — эти чаще всего представляют собой группу радикалов и мятежников, ни с кем не ладят, а молодежь из роя спит и видит, как бы начать собственное дело.
— Все это понятно, — покивал Эмби. — Ну а как же те, что вас бросили? Неужели у них хватило денег, чтобы запросто сняться с места и уехать?
— Денег у них полно, — заявил душнила. — Они проработали здесь почти двадцать лет. У них такой амортизационный фонд, что на слоне не увезешь.
— Не знал, — сказал Эмби, а про себя подумал, что много чего не знает.
Образ мышления, обычаи… да и терминология оказалась весьма непривычной.
Раньше, когда выпускали газеты, все было иначе: новая фраза, свежая идея уже назавтра становилась общественным достоянием, а силы, управляющие человеческой жизнью, ежедневно являли себя миру — черным по белому. Теперь же не было ни газет, ни телевидения. Осталось только радио; но радио, думал Эмби, не создает иллюзию причастности; в любом случае радио тоже испортилось, и Эмби его не слушал.
Ни газет, ни телевидения, но это еще не все. Не стало мебели, равно как и потребности в мебели, поскольку в трейлере вся мебель уже встроенная. Не стало штор, ковров, напольных покрытий. Радикально уменьшилось число предметов роскоши, ведь в трейлере для них нет места. Не стало деловых и праздничных костюмов, ведь в лагерях не принято было щеголять в дорогих нарядах — во-первых, негде держать объемный гардероб, а во-вторых, кочуны бытовали тесными коммунами и не одобряли формальностей. Если костюмы и были у них в почете, то, наверное, только спортивные.
Не стало банков, страховых компаний и заемных контор. Соцзащита отправилась псу под хвост. В банках и заемных конторах отпала нужда; их заменила касса взаимопомощи, выросшая из зерен профсоюзного движения, что упали на благодатную почву тесных общин. Функции соцзащиты, правительственной поддержки малоимущих и медицинского страхования исполнял профсоюзный фонд здоровья и благополучия, укоренившийся в той же благодатной почве, а концепция «заначки на случай войны», также берущая начало в идеях тред-юнионизма, обеспечивала каждому лагерю статус автономной единицы самоуправления.
Система работала как часы, так как тратить деньги было почти не на что. Мухоловки увеселений, желание наряжаться и украшать жилье — все это осталось в прошлом. Под гнетом обстоятельств бережливость возвели в ранг культовой добродетели.
Теперь даже налогов не платили — по крайней мере, в общепринятом смысле. Органы управления городами и штатами давно затерялись на обочине истории, осталось лишь федеральное правительство, но и оно утратило почти всю свою власть, если сравнивать с тем, что было сорок лет назад. Теперь с людей собирали только смехотворный налог на оборонную промышленность да чуть менее смехотворную дорожную пошлину, а от нее кочуны старались увильнуть всеми правдами и неправдами.
— Раньше было лучше, — посетовал душнила. — С этим тред-юнионизмом они совсем от рук отбились.
— По сути дела, людей связывали только профсоюзы, — объяснил ему Эмби. — Они были лучом света во мраке, единственным осколком логики, последним спасательным кругом. Само собой, люди вцепились в концепцию тред-юнионизма, и профсоюзы стали выполнять функции правительства.