— Ну и что с того?
— А вот предположим, что денежных деревьев у него много…
— Дерево было только одно. На заднем дворе его особняка.
— Давай допустим, что их у Меткафа уйма. А то, что на заднем дворе, — только ради карманных денег, когда он в городе.
— То есть ты собрался ехать к нему на ферму?
— Сначала найду круглосуточную заправку. Нужен бензин, а еще карта автодорог, чтобы разыскать этот Миллвилл. Голову даю на отсечение, у Меткафа при ферме есть сад. Мейбл, ты только вообрази: тьма-тьмущая деревьев, ряд за рядом, и у всех ветки ломятся под тяжестью денег.
4
Старый владелец единственного на весь Миллвилл магазина (тут и промтовары, и продовольствие, и аптека, а в углу еще и почта) задумчиво оглаживал серебристые усы.
— Ну да, — сказал он наконец, — типчик по фамилии Меткаф приобрел здесь ферму, это за рекой, на взгорье. Переименовал ее, теперь это «Счастливый холм». Вот скажи мне, незнакомец, это кем же надо быть, чтобы дать ферме такое названьице?
— Люди горазды на всякие глупости, — ответил Дойл. — Может, объяснишь, как мне туда добраться?
— Это просьба?
— Конечно это просьба. Самая что ни на есть…
— А ты приглашен? — осведомился старик. — Меткаф тебя ждет?
— Вот это вряд ли.
— Значит, ты туда не попадешь. Ферма обнесена прочным забором, а у ворот охрана — для нее даже сторожка поставлена. Ни за что не пропустят, если Меткаф тебя не ждет.
— Я все-таки попытаюсь.
— Что ж, незнакомец, пожелаю тебе удачи в безнадежной затее. Никак не возьму в толк, почему Меткаф так себя ведет. Народ здесь добрый, дружелюбный. Раньше никто не додумался обнести свое ранчо восьмифутовой проволочной изгородью, да еще и колючку поверху пустить. Да если б и захотел, разве мог бы себе это позволить? Не иначе Меткаф очень сильно кого-то боится.
— Может, и так, — сказал Дойл. — Покажи-ка мне дорогу.
Старик достал из-под прилавка бумажный пакет, а из кармана жилетки выудил огрызок химического карандаша и аккуратно послюнил грифель. Разгладил пакет испещренной печеночными пятнами рукой и приступил к тщательному рисованию.
— По мосту через реку, сразу упрешься в большак… Влево не сворачивай, там дорога просто тянется вдоль берега… Вот, ныряешь в эту лощину, доезжаешь до крутого холма и вот тут — влево, а через милю будет ранчо Меткафа.
Он снова смочил кончик карандаша и нарисовал грубый прямоугольник.
— Вот она, ферма, — пояснил старик. — Владение не из мелких. Меткаф купил четыре фермы и объединил их.
В машине дожидалась раздраженная Мейбл. Дойла она встретила упреком:
— Ты все время себя обманывал, нет у него никакой фермы.
— Она в нескольких милях отсюда, — возразил Дойл. — Как себя вела ролла?
— Похоже, опять проголодалась. Колотится в багажнике.
— С чего бы ей проголодаться? Пару часов назад столько бананов слопала…
— Может, соскучилась по общению. Ей там так одиноко.
— У меня слишком много дел, чтобы еще и с роллами нянчиться, — проворчал Дойл.
Он сел за руль и вывел автомобиль на пыльную улицу. Прогромыхав по мосту, тот, вопреки указанию владельца магазина, не въехал в лощину, а повернул налево и покатил вдоль реки.
Если верна нарисованная на бумажном пакете карта, прикинул Дойл, то этим путем можно подобраться к владениям Меткафа с тыла.
Пологие склоны холмов сменились кручами, густо поросшими деревьями и кустами. Ехать по вьющейся трассе становилось все труднее. Машина углубилась в узкий дол, по дну которого петляла уже не автомобильная дорога, а скорее тележная, вдобавок неезженная уже много лет.
Дойл съехал на обочину, вышел из машины, вгляделся вдаль.
— Чего стоим? — спросила Мейбл.
— Я пошел, — ответил Дойл. — Подберусь к Меткафу с черного хода.
— Ты же не бросишь меня здесь?
— Скоро вернусь.
— Столько комаров! — пожаловалась Мейбл, яростно хлопая себя по щекам.
Дойл двинулся вперед, и Мейбл окликнула его:
— Здесь же ролла!
— Из багажника ей до тебя не добраться.
— Но она так громко стучит! Кто-нибудь поедет мимо и услышит.
— Сомневаюсь, что по этой дороге ездили в последние две недели.
Жужжали комары, Дойл безуспешно отмахивался.
— Мейбл, послушай, — взмолился он, — ты же хочешь, чтобы я поскорее закончил с этим делом, правда? Ты же ничего не имеешь против норковой шубки? И бриллианты не презираешь?
— Пожалуй, что нет, — признала она. — Только ты возвращайся поскорее, ладно? Очень уж неохота сидеть тут одной в потемках.
Он развернулся и пошел по дороге.
Кругом царила зелень — густая, вялая, блеклая зелень сухого лета. И было тихо, если не считать комариного зуда. Дойлу, выросшему среди бетона и асфальта, чудилось, будто в этой зеленой тиши лесистых холмов его подстерегает неведомый враг.
Он прихлопнул комара, пожал плечами и сказал:
— Нет тут ничего опасного.
Идти было нелегко. Дорога накренилась, взбираясь между холмами по сухому руслу ручья, усыпанному валунами и галькой, и беспорядочно виляя от обрыва к обрыву. Дойлу приходилось карабкаться то на один крутой бережок, то на другой. Он пытался двигаться по руслу, но получалось еще хуже — через каждую сотню шагов приходилось огибать скопление валунов или перелезать через них.
А комары вели себя все агрессивней. Дойл обвязал шею носовым платком, а шляпу натянул как можно глубже. Дал насекомым смертный бой — уничтожал их сотнями, но на смену погибшим прилетали новые.
Он хотел прибавить шагу, но дорога не дала ему такой возможности. Обливаясь потом, Дойл присел отдышаться; тотчас накинулись полчища мстительных комаров и согнали его с места.
Лощина сужалась и виляла все пуще, идти становилось все труднее.
За очередным поворотом путь оказался перекрыт — между двумя толстыми деревьями, выросшими на крутых берегах, образовалась настоящая плотина из туго сплетенных между собой ветвей и лоз.
Пробраться через этот заслон не представлялось возможным. Он протянулся не меньше чем на тридцать футов — сплошная стена, полностью перекрывшая русло, высотой от восьми до пятнадцати футов, а за нею валуны, и щебень, и грязь, нанесенные кипучими ливневыми потоками.
Хватаясь за что попало руками, ногами копая ямки для опоры, Дойл карабкался на обрыв. Ему удалось добраться до края препятствия. Там густо росли кусты, и пришлось сквозь них протискиваться, превозмогая боль в конечностях. Дойл отломил увесистую ветку с листьями, чтобы дать отпор зудящим комариным эскадрильям.
Потом он сидел на краю обрыва, тяжко, судорожно дыша и дивясь тому, что ухитрился влипнуть в столь невероятную ситуацию. Это совсем не его тарелка, не из того он теста вылеплен, чтобы подвергаться столь суровым испытаниям. Его представления о природе никогда не выходили дальше ухоженного городского парка.
Но вот он здесь, в этих диких дебрях, пробирается по неведомым холмам туда, где, возможно, растут денежные деревья. Ряды и ряды денежных деревьев.
— Ни ради чего, кроме денег, — сказал он себе, — я бы на такое не пошел.
Дойл обернулся и вгляделся в стену из ветвей и лоз, и с удивлением обнаружил, что ее толщина всего-то фута два, причем повсеместно. И обращенная к вершине холма сторона ровная и гладкая, словно отшлифованная, хотя нигде не видно следов применения инструментов.
Он напряг глаза, и стало понятно, что это не случайное скопление валежника, за многие годы принесенного рекой. Это живые растения, переплетенные так прихотливо, что кажутся одним целым… Это и есть одно целое, и оно было таковым еще до того, как уперлось краями в деревья!
«Вот интересно, кому по силам такое проделать? — подумал Дойл, восхищенно качая головой. — Это какие же надо иметь терпение, целеустремленность и мастерство!»
Ему доводилось слышать о том, что индейцы делают запруды для ловли рыбы, сплетая друг с другом кусты. Но этот ручей давным-давно высох, да и индейца не встретишь на сотни миль окрест.
Он попытался рассмотреть узор плетения и убедился, что нет никакого узора. Все свилось-перевилось совершенно хаотично, срослось в одну непроницаемую массу.
Мало-мальски отдышавшись и восстановив силы, Дойл пошел дальше, преследуемый тучей голодных комаров.
Лес уже редел, сквозь кроны тут и там проглядывало синее небо. Сделался поположе склон. Дойл хотел было побежать, но изнуренные мышцы бурно запротестовали, и он продолжил движение полушагом-полутрусцой.
Он достиг почти горизонтальной поверхности и наконец выбрался на поляну, которая плавно взбиралась к округлой травянистой макушке холма. Здесь, уже не сдерживаемый лесом, дул западный ветер, он прогнал комаров, остался лишь крошечный роек самых упорных.
Дойл достиг вершины и распластался на траве, пыхтя, как выдохшийся от бега пес.
Впереди, не далее чем в сотне ярдов, виднелась ограда фермы Меткафа.
Сияющей металлической змеей она тянулась через покатые холмы и овраги. А перед ней стелилась широкая лента растительности в пояс высотой — зеленовато-серебристая под жгучим солнцем трава. Как будто кто-то вспахал полосу земли и засеял ее в надежде на урожай. Дойл щурился, вглядываясь в растения, но они были слишком далеко — не распознать.
Еще дальше на гряде холмов лоснились красные крыши в окружении пышных древесных крон, а к западу от построек виднелся сад: аккуратные ряды.
Только ли в воображении причина того, подумал Дойл, что силуэты этих деревьев похожи на силуэт дерева, увиденного им ночью в саду при городском доме Меткафа? А еще того, что эти деревья кажутся чуть зеленее других и что это зелень новехоньких купюр?
Он лежал на траве, и ветры пальца теребили мокрую от пота рубашку. В голову лезли мысли о законности растущих на деревьях денег. Они ведь не могут считаться фальшивыми, поскольку образовались сами, а не были изготовлены. И если эти купюры абсолютно идентичны легальным, которые печатает правительство, кто и в каком суде докажет, что они ненастоящие? Дойл слабо разбирался в законах, но был уверен, что ни в одном кодексе не найдется статьи на такой вот случай. Слишком уж он, этот случай, фантастичен, чтобы законодатели могли его предусмотреть.