Пока она была в уборной, я обвинила Джо в том, что он положил все, что нашел, в ее корзину. Он помотал головой.
— Она все нашла сама. Не знаю, как ей это удается, она ведь охотится так беспорядочно, но находит неплохие образцы.
Позже мама рассказала мне, что помолилась Богу и сказала Ему, что если Он покажет ей, где лежат антики, то она никогда больше не будет роптать на свою судьбу, от которой ей приходилось так страдать.
— Должно быть, Он согласился, — сказала мама, — потому что мне не пришлось особо усердно их выискивать. Они просто лежали на берегу и ждали, когда я их подберу. Не знаю, почему ты поднимала такой шум, когда ходила на охоту, и день за днем тратила на это все свое время. Находить антики совсем не трудно.
Мне хотелось поспорить с ней, но я не могла себе этого позволить, поскольку сама больше не охотилась. И правдой было то, что мама, когда выходила, всегда наполняла свою корзину. С глазами у нее был полный порядок, просто она не хотела этого признать.
Все это изменилось 12 мая 1820 года. Я стояла за столом на Кокмойл-сквер, показывая морские лилии супружеской чете из Бристоля, как вдруг прибежал мальчишка с пакетом для Джо. Он хотел, чтобы я заплатила за него шиллинг, потому что пакет был больше обычного письма. Шиллинга у меня не было, и я чуть было не отослала мальчишку обратно, когда увидела на пакете тот самый почерк, который жаждала увидеть все эти месяцы. Почерк его мне был знаком потому, что я, точь-в-точь как учила меня этому мисс Элизабет, показывала ему, как заполнять этикетки для каждого из образцов, которые он нашел: начинать с описания образца, потом давать его Линнеево название, если таковое имеется, сообщать, где и когда он был найден, в каком слое скальных пород, а также приводить любые другие сведения, которые могли бы оказаться полезными.
Я выхватила у мальчишки пакет и уставилась на него. Почему он адресовал письмо Джо? Они ведь никогда не выказывали друг другу особой приязни. Почему он не написал мне?
— Нет, Мэри, ты не получишь его, если не заплатишь. — Мальчишка потянул за пакет.
— Пока что у меня нет шиллинга, но я как-нибудь раздобуду. Оставь его мне, и я буду тебе должна, идет?
Вместо ответа он снова потянул к себе конверт. Я прижала его к груди:
— Не отдам. Я ждала это письмо несколько месяцев.
— Так это от твоего жениха, что ли? — презрительно ухмыльнулся мальчишка. — От того старичка, с которым ты гуляла все лето, а он тебя бросил?
— Заткни свой рот, щенок! — Я повернулась к джентльмену, зная, что если поднимать такой шум перед покупателями, то никаких антиков не продашь. — Простите, сэр. Вы решили, что вы хотите купить?
— В самом деле, — ответила леди за своего мужа. — Мы возьмем криноиды, сколько их выйдет на шиллинг, — улыбнулась она, протягивая монету.
— Спасибо, мэм, очень вам признательна! — Я протянула шиллинг мальчишке. — А теперь убирайся!
На прощание тот сделал грубый жест, и я снова извинилась перед покупателями. Хотя леди проявила тонкое понимание ситуации, криноиды она выбирала очень долго и тщательно, а мне приходилось сдерживать свое нетерпение. Потом мне пришлось заворачивать их покупки в бумагу, а муж захотел, чтобы я перевязала сверток бечевкой, и она у меня запуталась, так что я думала, что вот-вот сойду с ума от всего этого. Наконец все было готово и они ушли, а леди на прощание шепнула:
— Надеюсь, в письме хорошие вести.
Тогда я наконец прошла в дом и уселась в пыльной мастерской с пакетом на коленях. Снова прочла адрес: «Джозефу Эннингу, эсквайру, Лавка древностей, Кокмойл-сквер, Лайм-Реджис, Дорсетшир». Почему он написал моему брату? И почему это пакет из коричневой бумаги, а не просто письмо? Почему он не прислал его мне?
Поскольку начинался прилив, было ясно, что Джо и мама вернутся через полчаса. Но я не понимала, как смогу просидеть с этим письмом даже такую малость, ожидая, когда они придут. Это было непереносимо.
Я посмотрела на пакет. Затем перевернула его, сосчитала до трех и взломала печать. Джо рассердится, но я ничего не могла с собой поделать. Я была уверена, что на самом деле письмо предназначено лично мне.
Наряду со сложенным письмом там лежала брошюрка размером с те учебники, по которым я училась грамоте в воскресной школе. На обложке значилось:
небольшой, но качественной коллекции окаменелостей животного происхождения из формации голубого лейаса в Лайме и Чармуте, Дорсетшир, составленной главным образом из костей, иллюстрирующих остеологию ихтиозавра, или протеозавра, и образцов зоофита, называемых пентакринитами, которая находится в собственности полковника Бёрча и которая будет продана на аукционе мистером Баллоком в Египетском зале на Пикадилли в понедельник, мая 15-го дня 1820 года, ровно в 1 час пополудни.
Я изучала эту обложку, даже толком не воспринимая, что там напечатано. Только когда я перелистала страницы каталога и прочла список образцов, о каждом из которых я могла много чего рассказать, а не просто, где он был найден, кое-что начало до меня доходить. Он продавал ее всю, до последнего антика, над каждым из которых я так усердно трудилась. Все пентакриниты, которые он так любил, аммики и рыбьи скелеты, которые мне на самом деле следовало подарить Элизабет Филпот, странное панцирное создание, подобного которому я никогда не видела раньше и которое мне так и не удалось изучить более тщательно с помощью увеличительного стекла сестер Филпот, все фрагменты ихтиков, их челюсти, зубы и позвонки. Теперь все это разойдется незнамо куда.
И конечно же, самый совершенный экземпляр скелета ихтиозавра, который я когда-либо находила, ради которого не ложилась спать ночь за ночью, чтобы как можно быстрее закончить его очистку самым лучшим образом, на какой только была способна. Все это я делала для него, а теперь он собирался это продать, в точности так же, как лорд Хенли продал моего первого ихтиозавра. И опять в этом деле замешан мистер Баллок. В голове у меня шумело так, что я думала, она вот-вот взорвется. Я сжимала каталог в руках, испытывая желание разорвать его в клочки. Так бы я и сделала, если бы он был прислан мне, а не Джо. Я бы все это изорвала и бросила в огонь — и каталог, и письмо.
Письмо. Его я еще не прочла. У меня стучало в висках, и я не была уверена в своей способности прочесть его сейчас. Но я его развернула, разгладила, протерла глаза и снова посмотрела на письмо. Потом начала читать.
Когда я закончила, горло у меня сжалось так, что я не могла глотать, а лицо горело, как будто я бегом одолела всю Брод-стрит. К тому времени, когда вошли мама и Джо, я так сильно рыдала, что не сомневалась, что сердце выскочит у меня из груди.
Из Лондона приходили три дилижанса в неделю, и каждый из них доставлял мне по новой порции головоломки, понять которую можно было, лишь собрав все три части воедино.
Первым прибыл газетный отчет. Обычно у нас не бывало денег на газеты, но на этот раз мама принесла номер домой. «Нам надо все выяснить» — такова была ее логика. Я едва могла переворачивать страницы, так дрожали у меня руки. На третьей полосе я нашла следующую заметку и прочла ее вслух маме и Джо:
— «Вчерашний аукцион, проведенный мистером Баллоком в Египетском зале на Пикадилли, где распродавалась коллекция окаменелостей, принадлежавшая подполковнику Томасу Бёрчу, вышедшему в отставку из гвардии, собрал 400 фунтов. Коллекция включала прекрасный и редкий экземпляр скелета ихтиозавра, который был продан Королевскому хирургическому колледжу за 100 фунтов. Подполковник Бёрч заявил, что собранные средства будут переданы семье Эннингов из Лайм-Реджиса, которая помогала ему в комплектовании его уникального собрания».
Заметка была краткой, но этого было достаточно. Из-за того что я увидела эту новость в печатном виде, у меня похолодели руки.
Мама обычно осторожна с деньгами и не строит для них никаких планов, пока их не получит. Однако упоминание о деньгах в газете сошло для нее за доказательство того, что теперь они никуда не денутся, и она стала обсуждать с Джо, что с ними делать.
— Выплатим все долги, — сказал Джо. — Потом подумаем о покупке дома выше по холму, подальше от моря.
Кокмойл-сквер регулярно подтоплялась то разливом реки, то морем.
— Переезжать я не тороплюсь, — ответила мама, — но вот новая мебель нам и в самом деле нужна. А потом тебе понадобятся деньги, что обустроить приличную мастерскую по обивке мебели.
Они говорили и говорили, строя планы, о которых неделю назад и мечтать не смели. Забавно было видеть, как быстро они забыли о бедности. Я ничего не вставляла в их разговоры, да они этого от меня и не ждали. Все мы понимали, что эти деньги мы получаем благодаря мне. Я исполнила свою роль, и теперь выходило так, словно я королева и могу ни о чем не заботиться, предоставив все заботы своим придворным.
Мне и так не хотелось ничего говорить, потому что я не могла настроиться на обдумывание каких бы то ни было планов. Я хотела только одного: уйти на берег, к утесам, чтобы остаться одной и поразмышлять о том, что означал поступок полковника. Я хотела оживить в памяти тот поцелуй, что он подарил мне, и пройтись мысленным взором по всем чертам его лица, и вспомнить его голос, и все, что он мне говорил, и все те взгляды, которые он на меня устремлял, и все те дни, что мы провели с ним вместе. Вот чем хотела я заняться, сидя за нашим единственным кухонным столом. Но, как говорила мама, мы его скоро выбросим и купим крепкий, добротный стол из мореного дуба, способный потягаться с мебелью лорда Хенли.
Я достала медальон и снова начала носить его на шее. Говорить с мамой и Джо о полковнике Бёрче я не хотела, потому что не знала его намерений относительно меня. Он ничего не сообщал об этом в письме, которое, в конце концов, было адресовано Джо как старшему мужчине в семье, а потому было вполне деловым и официальным. Он хотел соблюсти все формальности. Но какой мужчина даст чужой семье 400 фунтов, не имея никаких определенных намерений?