— Они никогда этого не сделают, — сказал Джон, проводя пальцем по спирали своего пресс-папье из наутилуса. — Они могут защитить плезиозавра, но репутацию Мэри обсуждать не станут. Она ведь всего лишь собирает эти кости.
— Всего лишь собирает! — Я остановилась.
Джон был лондонским адвокатом, то есть обладал определенной манерой мышления. У меня, упрямой старой девы из Лайма, был собственный склад ума. Мы не могли прийти к согласию, и никто из нас не мог переубедить другого. Да и все равно это не было моей целью; мне следовало поберечь слова для более влиятельных людей.
Джон не согласился бы сопровождать меня на заседание, поэтому я не стала его об этом просить, но обратилась к своему племяннику. Джонни теперь стал высоким, худощавым юношей, у которого была привязанность к своей тетушке и склонность к озорству. Он никогда не рассказывал родителям о том, как обнаружил, что я тайком выбираюсь из дома, чтобы пойти на аукцион в Музее Баллока, и нас связывала эта совместная тайна. Именно на эту родственную душу полагалась я теперь, в надежде найти помощника.
Мне повезло, потому что Джон и моя невестка собирались куда-то на ужин вечером в пятницу, когда и должно было состояться заседание Геологического общества. Я не сказала брату, на какой день назначено будет заседание, предоставив ему думать, что оно будет на следующей неделе. В пятницу рано вечером я отправилась в постель, сказав, что простуда моя обострилась. Моя невестка поджала губы, выказывая явное неодобрение. Она не любила неожиданных визитов или того сорта проблем, которые я, несмотря на свою спокойную жизнь в Лайме, всегда притаскивала за собой. Она ненавидела окаменелости, беспорядок и вопросы без ответов. Когда бы я ни заговаривала на темы вроде возможного возраста Земли, она сплетала руки у себя на коленях и переводила разговор на что-нибудь другое так скоро, как только позволяла вежливость.
Когда брат с нею ушли на вечер, я прокралась из своей комнаты к Джонни, чтобы объяснить, что мне от него надо. Он замечательно принялся за дело, тут же придумав причину своего отъезда, которая удовлетворила слуг, подогнав к дому кеб и проведя меня в него так быстро, что никто в доме ничего не заметил. Нелепо, до чего же много приходилось мне совершать лишнего, чтобы предпринять хоть какое-нибудь действие, отличное от ординарного.
Однако теперь у меня была компания. Мы сидели в кебе напротив здания Геологического общества, а до этого Джонни вошел туда, чтобы проверить, как обстоят дела, и обнаружил, что члены общества все еще обедали в комнатах на втором этаже. Через окна фасада мы видели горящие там огни и время от времени чьи-то мелькающие головы. Официальное заседание должно было начаться через полчаса.
— Что будем делать, тетушка Элизабет? — поинтересовался Джонни. — Штурмовать крепость?
— Нет, подождем. Они все встанут, чтобы убрали со столов. В это время я войду и отыщу мистера Бакленда. Вскоре он станет президентом Геологического общества, и я уверена, что он меня выслушает.
Джонни откинулся на спинку сиденья и положил ноги на сиденье напротив. Будь я его матерью, я велела бы ему опустить ноги, но удовольствие быть тетушкой в том и состоит, что можно наслаждаться обществом своего племянника, не тревожась о его поведении.
— Тетя Элизабет, вы не сказали мне, почему этот плезиозавр имеет такое значение, — начал он. — То есть нет, я понимаю, что вы хотите защитить мисс Эннинг. Но почему все так волнуются из-за самой этой твари?
Я подтянула перчатки и поправила на себе накидку.
— Помнишь, когда ты был маленьким, мы водили тебя в Египетский зал посмотреть всех этих животных?
— Да, помню, там были слон и гиппопотам.
— А помнишь, ты видел там каменного крокодила, из-за которого я так расстроилась? Того, который теперь в Британском музее и которого стали называть ихтиозавром?
— Да, конечно, я видел его в Британском музее, и вы мне о нем рассказывали, — ответил он. — Но, признаться, слон мне понравился больше. А что?
— В общем, когда Мэри обнаружила этого ихтиозавра, она не знала, кто он такой, но она внесла свой вклад в новый образ мышления о мире. Это было существо, которого никто никогда прежде не видел, которое, по-видимому, больше не существует, оно вымерло — весь этот вид вымер. Такой феномен заставил людей думать, что мир меняется, пускай и очень медленно, а не остается неизменным, как это мыслилось раньше. Как раз тогда геологи изучали различные слои скальных пород и думали, каким образом был сформирован наш мир, и о том, каков его возраст. Теперь уже какое-то время люди гадают, не старше ли мир тех шести тысяч лет, что насчитал епископ Ушер. Один ученый, шотландец по имени Джеймс Хаттон, предположил даже, что мир настолько стар, что у него нет «начала», и что измерить его возраст невозможно. — Я приостановилась. — Может, было бы лучше, если бы ты не упоминал своей матери ничего из того, что я сейчас говорю. Она не любит, когда я начинаю толковать о таких вещах.
— Не стану я упоминать. Продолжайте.
— Хаттон считал, что мир ваяется вулканической деятельностью. Другие предполагают, что он формируется водой. Позже некоторые геологи взяли элементы обеих гипотез и высказали предположение, что облик мира обусловлен рядом катастроф, самой последней из которых был Всемирный потоп.
— А какое отношение все это имеет к плезиозавру?
— Он является конкретным свидетельством того, что ихтиозавр не был уникальным примером вымирания, что есть и другие — может быть, множество вымерших существ. Это, в свою очередь, подтверждает суждение о том, что мир постоянно изменяется. — Я посмотрела на племянника. Джонни, нахмурившись, смотрел на легкие снежинки, кружившиеся снаружи. — Прости, я не хотела расстраивать тебя такими разговорами.
— Да нет же, это очаровательно, — помотал он головой. — Я просто недоумеваю, почему никто из моих преподавателей не обсуждает этого на занятиях.
— Многих это слишком пугает, потому что бросает вызов нашей вере во всезнающего, всемогущего Бога и вызывает вопросы о Его замыслах.
— А во что веруете вы, тетя Элизабет?
— Я верую… — Мало кто когда спрашивал меня, во что я верую. Это было занятно. — Я предпочитаю понимать Библию фигурально, а не буквально. Например, по-моему, шесть дней из Бытия — это не дни в буквальном смысле, но различные периоды творения, то есть для сотворения мира потребовались многие тысячи лет — или даже много сотен тысяч. Это не умаляет величие Бога; это просто дает Ему больше времени для создания этого необычайного мира.
— А ихтиозавр и плезиозавр?
— Это твари из далекого, очень далекого прошлого. Они напоминают нам о том, что мир меняется. Это, конечно, так и есть. Я вижу, как он меняется, когда в Лайме случаются оползни, которые придают береговой линии иную форму. Он меняется при землетрясениях, при извержениях вулканов и при наводнениях. И почему же я не должна этого видеть?
Джонни кивнул. Было большим облегчением говорить подобные вещи, зная, что их слушают с пониманием, и не опасаясь, что тебя сочтут либо невежественной, либо богохульствующей. Возможно, он был таким непредубежденным благодаря своей молодости.
— Смотрите, — указал он на окна здания Геологического общества.
Свет стали загораживать силуэты людей, по мере того как те вставали из-за столов. Я глубоко вздохнула и открыла дверцу кеба. Джонни выскочил и помог мне сойти, взволнованный тем, что наконец приспело время действовать. Он подошел к двери и решительно постучал. Открыл ему тот же привратник, что и в первый раз, но Джонни вел себя так, словно никогда с ним прежде не говорил.
— Мисс Филпот пришла повидать профессора Бакленда, — возвестил он. Наверное, полагал, что такая твердость тона способна распахнуть любые двери.
Привратник, однако, не был тронут юношеской уверенностью.
— Женщины в общество не допускаются, — ответил он, даже не удостоив меня взглядом. Как будто меня и не было на свете.
Он начал захлопывать дверь, но Джонни упер ногу в косяк, чтобы дверь не закрылась.
— Что ж, в таком случае профессора Бакленда желает видеть Джон Филпот, эсквайр.
Привратник оглядел его с головы до ног.
— По какому делу?
— Это касается плезиозавра.
Привратник нахмурился. Это слово ничего для него не значило, но звучало сложно и по-научному значительно.
— Я передам ему записку.
— Я могу говорить только с профессором Баклендом, — высокомерным тоном ответил Джонни, наслаждаясь каждым мгновением.
Привратник выглядел непоколебимым. Пришлось мне выступить вперед, заставив его наконец взглянуть на меня и признать мое присутствие.
— Поскольку это касается самого предмета того заседания, которое вскоре должно начаться, с вашей стороны было бы разумно проинформировать профессора Бакленда, что мы ждем его здесь, чтобы поговорить с ним.
Я смотрела ему прямо в глаза, со всей той решительностью и твердостью, что открыла в себе на борту «Единства». Это возымело действие: через мгновение привратник опустил глаза и очень коротко мне кивнул.
— Подождите здесь, — сказал он и закрыл дверь у нас перед носом.
Очевидно, успех мой был ограничен, потому что не преодолел заведенного здесь правила, согласно которому женщины не допускались внутрь, но должны были дожидаться на холоде снаружи. Пока мы ждали, снежинки усеивали мою шляпу, накидку и даже ресницы.
Через несколько минут мы услышали шаги спускающихся по лестнице людей, затем дверь открылась, чтобы представить нам взволнованные лица мистера Бакленда и преподобного Конибера. При виде последнего я испытала разочарование: преподобный Конибер был далеко не так доброжелателен, как мистер Бакленд.
Думаю, и они тоже были слегка разочарованы, увидев нас.
— Мисс Филпот! — воскликнул мистер Бакленд. — Какой сюрприз! Не знал, что вы в городе.
— Я прибыла всего два дня назад, мистер Бакленд. Здравствуйте, преподобный Конибер. — Я кивнула им обоим. — Это мой племянник, Джон. Можно нам войти? Здесь очень холодно.