после голодовки? Восемьдесят катти? Девяносто?
- Я понесу тетку, - нехотя сказал он. - А ты бери ребенка,если не боишься. И портфель мой тоже возьми.
Риса поколебалась, потом кивнула.
Сопровождаемый удивленными взглядами прохожих, Кирис свзгроможденной на спину попрошайкой с трудом доковылял до входа в больницу.Большой приемный покой со стойкой регистратуры и сиротливо стоящей у стеныскамейкой пустовал. Вообще здесь не наблюдалось никого, кроме сторожа, мирнодремлющего на стуле в углу. Разбуженный пронзительным скрипом двери, он сладкозевнул, протер глаза и уставился на вошедших.
- Куда? - хрипло спросил он. - Закрыто все. Мест нет.
- Женщина умирает, сэрат дэй, - нетерпеливо сказала Риса. -Ей нужна срочная помощь.
Сверток с мертвым ребенком она прижимала к груди, хорошохоть лицо ему закрыла тряпьем. И как только ей не противно? Взмокший Кириссгрузил свою ношу на скамью (тетка никак не отреагировала, только опятьзашевелились губы) и устало выпрямился, преодолевая желание плюхнуться прямо нагрязный истоптанный пол.
- Сказано же - нет мест! - сердито откликнулся сторож. -Куда принимать?
- Сэрат дэй, немедленно позовите врача или еще кого-тоответственного. Пусть он решает.
Сторож недовольно пожевал губами, подумал, затем подошел кстойке регистратуры и поднял огромную трубку древнего телефона. Он несколькораз покрутил диск, видимо, дождался ответа и сказал:
- Тесса Фьюченца, тут опять пришли...
Затем он молча покивал, положил трубку и, шаркая, поплелся ксвоему стулу. Только устроившись на нем поудобнее и уже прикрыв глаза, онсоизволил бросить:
- Сейчас спустятся. Ждите.
Кирис сжал кулаки. Врезать бы ему как следует! К подобраннойна улице побирушке можно относиться как угодно, но здесь же больница, карраха!Мог бы хоть немного повежливее! Риса, однако, только кивнула в ответ ипоблагодарила. Нервы у нее, что ли, железные, унижаться перед такой скотиной,держа мертвого младенца в руках?
Пару минут спустя дверь в дальнем углу покоя распахнулась, ив помещение быстрым шагом вошла монашка в зеленой рясе. Даже в полутени черногоклобука под ее глазами отчетливо виднелись мешки, а лицо выглядело сухим иизможденным.
- Я пасанта Фьюченца, заместитель директора больницы. Слушаювас, дети мои, - устало произнесла она.
- Женщина примерно двадцати пяти лет, сильное физическое инервное истощение, - быстро проговорила Риса. - Алкогольной зависимости нет. Отчетливовыраженная гипогликемия, мозговая активность на грани необратимого коллапса. Уровеньинсулина и щелочной показатель крови более-менее в норме. У вас есть отделениеинтенсивной терапии, сэрат дэйя?
- К лицам духовного звания, дитя мое, положено обращаться"тесса". Она твоя родственница?
- Нет. Мы просто нашли ее на улице.
- И не пожалели сил, чтобы принести сюда, дитя? Такое делаетвам честь. Мало кто сегодня способен не остаться равнодушным к чужой беде. Ноя, боюсь, ничем не могу вам помочь. Больница переполнена, и несчастную простонекуда положить. Да если и найдем место, что мы можем сделать? У нас нет дажепростых лекарств, а интенсивная терапия... Боюсь, я слабо представляю, о чемречь.
- Но ведь у вас больница!
- Не столько больница, дитя мое, сколько приют дляумирающих. Мы молимся за них, но Господь не всегда отвечает на наши молитвы. Ау тебя в руках ребенок?
- Он мертв, тесса Фьюченца.
- Ох...
Монашка осенила себя косым знамением, прикоснулась квисящему на груди простому стальному Стабилону, сложила руки и замерла, шевелягубами.
- Да пребудет его душа в садах наслаждений, - наконец вслухсказала она. - По крайней мере, в наших силах позаботиться о похоронах.
- Он мертв, тесса, - в голосе Рисы скользнули нетерпеливыенотки. - Ему уже ничем не помочь. Сначала следует позаботиться о живых.
- Как я уже сказала, дитя...
- "И выйду я к людям, и принесу покой Ваххарона их душам, а покойбальзама - их телам. И не уйдет отвергнутым никто, алчущий исцеления".
- Ты цитируешь Постулат святого Мессера... - прошепталамонашка, снова осеняя себя знамением. - Ты веруешь в Ваххарона, дитя мое?
- Я атеист, тесса. Но я твердо знаю, что вступившим на путьслужения людям слово "бесполезно" следует забыть раз и навсегда. Есть долг, всеостальное неважно.
- Впервые в жизни меня сумела так устыдить неверная, темболее юная девушка... - монашка опустила взгляд. - Спасибо, дитя, что напомниламне о долге. Я постараюсь найти койку, но ничего сверх того не обещаю.
- Я помогу, тесса. У вас найдется штатив для капельницы?
- Да. Но...
- Вы кормите больных?
- Не слишком вкусно, дитя, но кормим. От голода у нас неумирают.
- Я знаю, как оказать первую помощь. Но она сильно истощена,и ей потребуется хорошее питание.
- Ты так хорошо разбираешься в медицине? Как тебя зовут?
- У нас нет времени на пустые разговоры, тесса. Мы должныотнести ее в палату.
Монашка вздохнула.
- У нас нет мужчин-санитаров. Боюсь, вака, тебе придетсяпотрудиться еще раз.
- Дотащу как-нибудь... - проворчал Кирис.
И дотащил. Я сильный, твердил он себе все четыре лестничныхпролета и два десятка метров извилистого коридора, я очень сильный. Только наголову долбанутый. Карраха, почему я занимаюсь всякими глупостями? В ноздри билострый запах дерьма, мочи, хлорки и еще чего-то сладковатого и непонятного.Облупившаяся серая штукатурка на стенах, осыпавшийся потолок, переполненныепалаты и кровати, кое-где стоящие прямо в коридоре вдоль стен, вызвали у негоострую тоску. Он всей душой ненавидел врачей и больницы, и сейчас ему хотелосьтолько одного: сбежать.
Но все плохое когда-то кончается. Когда он почувствовал, чтосейчас рухнет без сил, монашка сказала:
- Сюда, вака. Палата мужская, но место и в самом делепоследнее. Хотела я сюда перевести из коридора... - Она осеклась и махнула рукой.
Палата больше походила на чулан: шириной метра в два, длинойв четыре, и узкое оконце под самым потолком. Даже ламп нет, только естественныйсвет из коридорных окон. Кирис свалил свою ношу на узкую кровать из деревянныхдосок, прикрытых тонким матрасиком без простыни и, не удержавшись, сел на полрядом.
- Вот и все, вака, - монашка протянула руки и приняла у Рисысверток с мертвым ребенком. - Мы позаботимся о теле, а ты помоги несчастной, еслизнаешь, как. Врач у нас только один, приходящий, и он должен вот-вот появиться.Я пришлю сестру, она поможет устроить болящую.
- Спасибо, дэйя... тесса, - кивнула Карина. - Мне потребуетсяштатив для капельницы, и еще женщину нужно избавить от грязных тряпок, вымыть ипереодеть в чистое, хотя бы в простую ночную рубаху. И еще нужны одеяло с подушкой.
Монахиня повернулась и ушла по коридору. Кирис поежился,оглядываясь.
- Ну и местечко, - пробормотал он.
На других трех кроватях в палате лежали мужчины. Все они толи спали, то ли были без сознания: двое тихие, а третий все время постанывал ивсхрапывал, блестя полосками белков из-под полуприкрытых век. Укрывающее еготонкое одеяло сбилось и сползло на пол, и в разрезе рубахи большой шрам нагруди, словно от ожога, в полумраке казался багровым.
- Кир, помоги, - попросила Риса. - Нужно ее раздеть.
- Э-э... - Кирис почувствовал, что краснеет. - Я вообще-топарень, если ты не заметила.
- Ну и?
- А она женщина.
- Кир, она умирает. Неважно, женщина или мужчина, условностисейчас неважны. Я должна осмотреть ее и понять, нет ли у нее серьезных травм иповреждений кожи.
- А...
- Хорошо, ты прав. Тогда иди домой. Спасибо, ты и без того оченьпомог.
Кирис помялся. Ему страшно хотелось свалить отсюда намаксимальной скорости, но что-то его останавливало. В конце концов, как такаямелюзга собирается ворочать взрослую бабу, пусть и истощавшую?
- А нас не погонят отсюда? - наконец спросил он.
- Не должны. Кир, если решил остаться, действуй. Если нет,завтра встретимся в школе.
Мысленно пожав плечами, Кирис помог приподнять женщину истащить с нее гору вонючего тряпья, когда-то, вероятно, являвшегося кофтой,блузкой, лифчиком и тому подобной женской сбруей. Потом настала очередь нижнейполовины. Ворочая тело, он старался смотреть в сторону, но его взгляд то и делоцеплялся то за маленькие тощие груди, то за ягодицы и ложбинку между ног. Ушигорели. Он втайне гордился, что давно потерял девственность - некоторыезнакомые девчата, промышлявшие проституцией, иногда затаскивали его в постельпросто так, бесплатно, ради удовольствия потискаться с юнцом. Но одно дело,когда женщина снимает одежду добровольно, и совсем другое - когда раздеваешь еебессознательную, словно силой.
- Все в порядке, - констатировала Риса в конце концов. - Старыесиняки и ссадины - наверное, ее били, но ничего серьезного. Где медсестра? Илипро нас забыли?
В коридоре прозвучали быстрые шаги, и в палате появилсяновый персонаж. Парень на вид лет двадцати или около того, невысокий, ногибкий, в тонкой рубашке, обтягивающей торс, вошел так по-хозяйски, словно егоздесь ждали. Ни слова не говоря, он протянул Рисе белый пластиковый пакет снарисованным на нем трехглазым черепом Хомма. Та так же молча приняла его.
- Я Марик, - сказал парень, обращаясь к Кирису. - Спасибо,что помогаешь.
- Кир, - буркнул Кирис. - Не за что.
Откуда он взялся? Как их нашел? И что принес?
- Марик, поищи медсестру, пожалуйста, - попросила Риса. -Она куда-то делась. Нужны подушка, одеяло, ночная рубашка и штатив длякапельницы.
- Понял, - юноша кивнул и вышел.
- Так... - Риса оглянулась по сторонам. - Надеяться нанормальные условия, конечно, не приходится. Кир, извини, но придется смутитьтебя еще раз.
Она сдернула с себя блузу, обнажившись до пояса (ну почему вее возрасте она не носит лифчик?), села на пятки и расправила одежду передсобой на полу. Кирис понимал, что следовало бы отвернуться, но он не моготорвать взгляд от смутно белеющего в сумраке тела и грудей с маленькимирозовыми пятнами сосков.