Ланге прищурился от попавшего в глаз дыма. Сосед справа. Одутловатый, молчаливый саксонец Бользен. Стреляный волк. Если что и есть, будет молчать. Но при успехе отрапортует первым и себя выставит как истинного героя. Пусть и успех-то будет с кончик крысиного хвоста. Ланге, думая о своем коллеге, непроизвольно поморщился. Он не любил Бользена.
Ну да бог с ними. А что, собственно, у него самого? Кое-что есть. Ланге держит «полковника» в своем резерве. Как откармливают гуся? Раскрывают клюв и насильно вставляют кишку, через которую забивают зоб зерном. Вот так и он набьет зоб «русского гуся» своей агентурой при помощи группы «полковника». Вот когда пригодится «тихая банда». Она и станет «кишкой».
Беспокоило одно. Не слишком ли много ошибок наделал «полковник»? Считать русских недоумками Ланге склонен не был. Но и он не дурак. Пока они нащупают «полковника» – пройдет время.
Надо действовать. Сегодня должен появиться человек из болот. С ним-то и уйдет на ту сторону эмиссар. Как только от него будет получен сигнал о благополучном прибытии и готовности принимать гостей, пойдут другие, которых пошлют из центра. Только плохо, что подготовка «Фауста» еще и на треть не закончена. Но – некогда. Ту часть адресов, которую он не успел заучить, надо будет зашифровать и дать с собой.
Ланге снова закурил. Глубоко затянулся и лишь после этого резко и быстро снял трубку полевого телефона.
– Здесь Ланге! Это вы, Штаубе? Да-да, все нормально… Нет, мне этого пока не надо. Вы же знаете, я сейчас решил бросать пить… Да-да… Ладно, вы сейчас же подберите комплект формы русских для нашего общего знакомого… Нет, лучше офицерскую… Род войск?.. Ну-у-у, это слишком, давайте лучше общевойсковую… Да нет, не выше капитана, куда ему… Да, да, не дорос еще… Что? Пехотный обер-лейтенант? Думаю, самое подходящее. И подберите все, что там полагается: русские часы, папиросы, белье… Проследите… Как переслать? Никак. Я сам с ним приеду… Разумеется, и документы. К пяти должно быть готово.
Положив трубку, он с минуту подумал, потом снова поднял ее и назвал еще один номер.
– Здесь Ланге! Сегодня отправляем «Фауста». Я не советуюсь с вами, а приказываю!.. Надо бы различать… И никаких «но»! Сегодня!.. Скоро вылет «фазанов»… На месте объясню…
Итак, машина закрутилась. Надо будет подготовить все распоряжения и приказы.
Ланге переоделся в штатское. Он торопился. Понятие «день» уже исчезло. Теперь время надо считать по часам…
Живунь
Возвращаясь из леса, Алексей не ожидал увидеть Паисия. Несколько дней назад он уехал в Белую Вежу.
– Алексей? Здравствуйте, здравствуйте… – Паисий стоял у крайней хаты, словно кого-то поджидая.
– Как поездка? – скорее из вежливости, чем из любопытства, спросил Алексей.
– Прекрасно. Новая власть хочет повсеместно открыть школы. Представляете, преподавание на белорусском языке! И книжки мы будем читать тоже белорусские! Только вот опасаюсь, что в связи с последними событиями, – Паисий кивнул в ту сторону, где чернело пепелище Акимовой хаты, – детей не слишком охотно в школу отдавать будут.
– Ну уж не так все страшно. На детей бандиты, наверное, нападать не будут?
– Как сказать… Слухи разные доходят: то там кого повесят, то здесь спалят. Здесь-то никто не объявлялся? – Паисий вопросительно посмотрел на Алексея.
– Тихо…
– А в городе, знаете ли, интересные перемены, – продолжал учитель. – Молодежь, по-моему, первая их улавливает. Вот мне любопытно было бы побеседовать с вами, Алексей. Вы ведь явление своеобразное: представитель, так сказать, будущей художественной мысли нашего края. И сами вышли из простых слоев. Может, если время позволяет, ко мне зайдем? Самоварчик поставлю, потолкуем…
Алексей так и не понял, что же конкретно желает услышать собеседник. Ясно было, что ему хотелось пообщаться. Вреда от этого он не видел и потому приглашение принял.
Паисия, несмотря на его странные, не всегда понятные для мужиков речи и поступки, в деревне уважали. Росту он был среднего и лицом не особенно вышел – скуластенький, с маленькими глазками, прятавшимися за толстыми стеклами очков в простой проволочной оправе. Но было в глазах столько участия и мысли, что это делало его по-своему привлекательным. Много лет назад он вернулся сюда, как люди говорили, успев даже в университете поучиться.
Аккуратный дом учителя стоял возле рощи. На небольшом участочке еще оставалась какая-то огородная зелень.
– Заходите, заходите, – чуть манерно пригласил он Алексея.
Для холостяцкого деревенского жилья – а Паисий жил бобылем, – комнатка, куда хозяин пригласил гостя, была очень аккуратно убрана и обставлена скорей по-городскому. Письменный стол, полки с разными книгами; кроме обычной лавки – два стареньких деревянных стула. В общем, уютно с мужской точки зрения.
Паисий вошел, перекрестился на красный угол, в котором висела изящная иконка, пригласил гостя к столу и необычайно быстро растопил самовар, который так же проворно закипел.
Пока хозяин суетился, Алексей с большим интересом осматривал небольшую библиотеку. Подбор книг показался ему несколько странным. На полке Паисия, видимо, самодельной, но сделанной с любовью, мирно соседствовали Эразм Роттердамский и Ницше, Маккиавелли и Вольтер, сочинения отцов католической и униатской церкви, Сенека. Рядом с Библией потрепанный томик Толстого, отдельной стопочкой – учебники для начальной школы, новенькие, уже советские.
Алексея этот любитель тесного общения несколько удивил. Отпевает покойника и читает Вольтера. Привычно крестится и держит в библиотечке Ницше. Откуда у него такие книги?
– Интересуетесь?
Алексей невольно вздрогнул. Паисий подошел сзади неслышно. Смотрел сквозь очки с непроницаемой усмешкой.
– Да. Откуда у вас это?
– Читали? – Учитель ласково погладил книги.
– Не все. О многих только слышал.
– Вот и я тоже, – вздохнул Паисий, – не удержался, взял кое-что, когда ходил с мужиками в имение. Все одно бы раскурили. Я полагаю, взять книги – это не грех…
«Вот как? – насторожился Алексей. – Он тоже был в усадьбе! А потом убили Акима. Интересно…»
– Да, молодой человек, – Паисий продолжил разговор за столом, – в удивительное время живем. Испытания великие прошли. Какие еще будут, то неведомо…
– Да разве кто знал свое будущее? Неинтересно.
– Может быть, так. Но хочется знать, что там, за пределом того продвижения, что нам отпущено. Рай вселенский или ад жестокий. Ибо сказал господь: «Истреблю с лица Земли человеков, которых я сотворил… Начнутся болезни, и многие восстенают. Начнется голод, и многие станут гибнуть. Начнутся войны, и начальствующими овладеет страх. Начнутся бедствия, и все затрепещут!» Не находите, что к этому идет? – Паисий испытующе поглядел на Алексея.
– И вы в это верите? В такой мрак?
– Сомневаться человеку необходимо! Так учил Блаженный Августин, – лукаво усмехнулся учитель. – Однако согласитесь: сильно смахивает на то, что несут эти, которые сейчас за кордоном.
– Немцы?
– Вот именно! Только скорее фашисты… А Библия – умнейшая книга, первый учебник человечества. Вы в бога верите?
Алексею в вопросе послышалась каверза. Может, и что-то посерьезнее.
– Верю, понятно. На службы хожу. Посты соблюдаю…
– Ах, если бы хождение на службы и соблюдение постов делали человека лучше! Бог, он ведь что? Он – символ. Главное, чтоб человек, оглядываясь на символ, стремился к совершенству. Духовному обновлению…
Разговор заинтересовал Алексея, но некоторые повороты настораживали. Откровенность – хорошо. А если провокация? Не было же Паисия несколько дней. Как проверишь, что все эти дни он провел именно в Белой Веже?
– Вы, Паисий Петрович, несколько раз повторили «совершенство, совершенство». Где оно, совершенство? Как можно узнать его и показать: вот оно – абсолютное совершенство во всем?
– Абсолютного совершенства нет! И не будет никогда! Зато есть стремление к этому совершенству. Человечество все больше добреет, все больше умнеет…
– Доброты что-то не слишком много я видел, пока по дорогам скитался, – перебил Алексей. – Да и здесь…
– Так сразу все не могут стать добрыми. По нескольку капелек добра каждое поколение в огромное море зла добавляет. Добро – это просто: когда человек может и дает что-то ближнему своему. Не вещи, нет! Душу, тепло свое.
– Сегодня он частицу души отдаст ближнему – он прекрасен. А завтра – другого ближнего на большой дороге разует, разденет и пустит на все четыре стороны. Так что же он есть на самом деле?
– Софистика, чистой воды софистика. Вы сами прекрасно это знаете. Подлец всегда проявит себя: низость, простите за игру слов, непременно окажется на поверхности. И скрыть это будет невозможно.
– Добро побеждает, добро охватывает, растворяет. Можно подумать, зло само добровольно отдаст свои позиции.
– Ни в коем случае. Зло тоже стремится к совершенству. И оно – о, не сомневайтесь – умеет захватывать и души и тела. Средства, полагаю, известны: богатство, которое крепче стен отгораживает человека от других людей. Слава, которую незаслуженно свалили на голову недостойного. Власть – в руках жестокого… Да мало ли… Еще в Экклезиасте сказано об этом.
– Хорошо. Так что же делать?
– Бороться!
– Словами? Поможет ли?
– Не поможет – оружием!
– И, значит, насилием?
– Ну в определенной степени и им… Я думаю, что порядочные люди каждого поколения должны объединяться, чтобы противостоять злу. Принести хотя бы каплю добра в бурное житейское море. Как можно больше добра! Ну а если зло сопротивляется этому, то добро нужно утверждать насилием!
Алексей почувствовал: вот оно, главное! Ничего себе, гуманист! С такими рассуждениями все можно оправдать.
Он так занялся своими мыслями, что вполуха слышал продолжение фразы:
– …но насилием, порожденным, как ответ на насилие. И даже в нем должна сохраняться идея добра: любящих меня – и я люблю…