Сознание вернулось через несколько секунд. Клубок темных фигур откатился в сторону. Он видел всех чуть со стороны. Голова ныла, в ушах звон. И казалось, что это гудит натянутый воздух от тех ударов, что наносили друг другу люди.
Рябов поднялся, постепенно приходя в себя, потянул за шнур выбитый из рук пистолет. Что же его так удивляет? Тишина! То есть не совсем полная тишина – стоны, вскрики и мат были слышны отчетливо. Но никто не стрелял. Ладно, они сами не стреляли, чтобы попытаться взять «болотных гостей» живыми и не спугнуть возможную подмогу. А те почему?
Но тут Рябов отвлекся от этих размышлений. Кто-то, судя по шинели и фуражке, свой, но почему-то с немецким автоматом, вырвался из толпы и метнулся в сторону. «Куда? Из боя, паскуда! Ладно, разберемся».
…Схватка закончилась. Все как-то устало остановились и стали приводить себя в порядок, вяло перебрасываясь фразами. Лишь один, в короткой куртке, перекатывался посередине поляны, громко стонал, выдавливая из себя вместе с именем святой девы самые грязные ругательства. На поляне остались стоять только свои. Кто-то, долговязый, в солдатской шинели, лежал поодаль. Рябов повернул его. Это был парнишка, что разбудил его всего двадцать минут назад. Петр Николаевич попытался нащупать у него пульс…
– Товарищ Рябов!
К Петру Николаевичу подошел Коломиец. Он ждал распоряжений.
– Немедленно помочь раненым и отправить в госпиталь. Что болото?
– Движение не замечено. Все секреты целы.
– Пленные?
Коломиец смущенно замолк, потом не слишком убедительно сказал:
– Один.
– Этот, что ли? – Рябов кивнул на того, что минуту назад катался по земле и которому сейчас пытались делать перевязку. Однако было ясно: долго не протянет.
– Что же, всех поубивали? – рассерженно спросил Петр Николаевич.
– Нет! – уже четко ответил Коломиец.
– Как нет?
– Одного просто не хватает.
И тут Рябов понял. Понял, кто это был в нашей шинели с немецким автоматом на шее, что метнулся в сторону села. Так вот почему они, подлецы, не стреляли, а ножами работали. Вывести им надо было его. И время растянуть. Все Барковский рассчитал. И людей своих положил ради одного.
Надо спешить. За несколько минут не мог далеко уйти.
– Вот что, Коломиец. Быстро. Несколько человек здесь оставь. Остальные за мной. – Разбитые губы припухли и болели. Приказной тон выдерживать было сложно.
Рябов выхватил пистолет и кинулся к деревне. Сзади глухо хлопали сапоги красноармейцев.
– Цепкой, цепкой давай… – распорядился Петр Николаевич, помахивая пистолетом, – во все закутки смотри. В нашей форме он… Живым брать…
Одышка мешала произносить длинные фразы.
Показались первые хаты. И вдруг все заметили прихрамывающую фигуру, которая метнулась за один из домов. Рябов выстрелил, стараясь попасть по ногам.
– Давай! – Рябов кинулся к дому.
Оттуда полоснула короткая очередь из автомата. Пули прошли совсем близко. «Во, подлец! – успел подумать Рябов. – В бога душу его мать. Чуток бы пониже взял и…»
– Подтягивайся, – скомандовал Петр Николаевич, – сейчас брать будем!
Он, рывком добежав до дома, прижался к стене. Цепляясь шинелью за паклю, торчащую из пазов, дошел до угла и, чуть согнувшись, выглянул.
Прихрамывающая фигура быстро приближалась к костелу. Рябов снова выстрелил. Мимо.
Рядом, припав, на колено, боец устанавливал прицел.
– Давай, бей. Только по ногам!
Скуластый красноармеец молча кивнул и стал прицеливаться. «Ну же, ну», – про себя торопил его Рябов. Парень мягко нажал курок. Грохнул выстрел, и с головы хромого слетела фуражка. Петр Николаевич даже испугался.
– Вот закончим операцию, я тебе покажу, откуда ноги растут. На всю жизнь у меня запомнишь, – прошепелявил он разбитыми губами растерявшемуся бойцу.
– Виноват, – пробормотал тот, – исправлюсь.
Хромой добежал до костела и скрылся за массивной дверью.
«Попался! – подумал Рябов. – Даже если отсюда выскочит, второго кольца секретов не миновать. Попался, голубчик!»
Дверь оказалась тяжелой и скрипучей. «Петли не могут смазать, служители культа», – зло подумал Петр Николаевич. Крадучись, он вошел в костел, держа пистолет на изготовку. За ним, чуть пригнувшись, протиснулся скуластый красноармеец.
Высокие узкие окна, казалось, не пропускают, а наоборот, задерживают серый свет. Полустертые во мраке линии нескольких рядов скамей, широкий проход между ними и в глубине – слабое ровное свечение тяжелым, золотым цветом алтаря. Все это да ряды аляповатых фигурок святых вдоль стен в другой обстановке навели бы на грустные размышления о бренности сует земных. Но у Рябова была одна мысль: «Где прячется враг?» И Рябов решился. Он оттолкнулся от стены, сделал несколько шагов и сразу же бросился на каменный пол. Как и рассчитывал, тотчас поверху прогремела очередь. Сзади застонал боец. Петр Николаевич быстро привстал, низко сгибаясь, чтобы не было его видно за высокими спинками скамей, выволок раненого за дверь. Оказавшись на воздухе, опустил бойца на руки подбежавшим и вытер холодный пот.
– Гнездо там, у стены, в амвоне, что ли, – прошептал он едва слышно Коломийцу, что стоял рядом, – не подберешься. Крепко засел, гадина.
– Может, гранатой? – предложил кто-то.
Парень был прав. Гранатой, только гранатой можно выкурить эту нечистую силу из костела. Гранатой и решительными действиями. Так бы Рябов и поступил лет двадцать назад.
Но сейчас он был человек опытный и уже побитый. Он помнил, что везде действовал всеобщий закон – сорвавшаяся инициатива сильно наказуема, а выжидание – неподсудно. Рябов вспомнил одно из последних совещаний, где обстоятельно говорили об отношении к религиозным чувствам местного населения. Вспомнил и инструкцию, которую совсем недавно им прислали…
– Это же костел! – наставительно отрезал Рябов. – Плохо у вас, как я погляжу, поставлена разъяснительная работа. В общем, так, слушай, Коломиец…
Петр Николаевич расставил своих людей, чтобы тот, хромой, выбраться не смог. А сам отправился к ксендзу. Сначала он хотел послать этого служителя культа как парламентера. Потом испугался. Вдруг немец полоснет из автомата? Доказывай потом, что не ты попика шлепнул, если слухи пойдут. Решил просто притащить в костел – пусть дверь запрет и как представитель духовенства местного постоит. Вот вам и политическая символика. Там, глядишь, и Астахов подоспеет. Все легче.
Рябов уже решил отказаться от лавров победителя. Лавры тоже могут колоться. А последнее всегда удобнее предоставлять начальству. Особенно молодому.
Дверь в дом открыла румяная, пышная и томная хозяйка лет тридцати. Зябко кутаясь в накинутый, на плечи яркий платок, она проводила его в комнату. Шагая за ней, Рябов уловил уютный запах трав. «Ромашкой волосы моет. Знает толк! Попик-то, видно, не дурак в этом деле…»
Ксендз, высокий мужчина, с редкими волосами, был уже одет и сидел за круглым столом, покрытым аккуратной скатертью в синий цветочек. Он посмотрел на Рябова, встал, кивком приветствуя его, а потом быстро и властно взглянул на женщину. Та безропотно вышла.
– Слушаю пана пулковника. – Ксендз жестом предложил гостю сесть.
– Я не полковник, – строго поправил Рябов, а сам никак не мог придумать, как обращаться к ксендзу. Святой отец не для работника НКВД. Гражданин? Уж слишком по-граждански. Решил никак не обращаться. Местоимения хватит.
– Но пан есть высокий военный чин, а это для меня – пулковник. – Ксендз говорил почтительно, а сам так и сверлил маленькими глазенками. – Слушаю, пан пулковник!
– Прошу ключи от костела.
– А зачем пану ключи от храма?
Этот вопрос Рябова удивил. Он уже привык, что им лишних вопросов не задают, а делают то, что необходимо.
– Нужны. И вы нам тоже нужны. Пойдемте.
– Это невозможно. Я хвораю…
– Как невозможно? Болеете? – не нравился такой разговор Рябову.
– Так есть, пан, болею.
– Хорошо, тогда дайте ключи.
– И это невозможно. Я… как это… не имею прав. Пан должен понимать. У меня тоже начальники. Невозможно…
Рябов даже сразу не нашелся от удивления. Ну и ну. Работнику органов отказывает. Что-то здесь не то.
И это твердое упрямство в глазах.
Ксендз, воспользовавшись паузой, сам перешел в атаку.
– А зачем пан решил отомкнуть костел? – спросил он все таким же мягко-послушным тоном. А Рябов снова подивился. Что ж он, иезуит проклятый, не знает, что костел не заперт? Крутит, как пить дать, крутит.
– Чем вы больны? – настолько строго, насколько ему позволяли разбитые губы, спросил Рябов.
– Лихорадкой, проше пана… Может, чашечку кавы? Эльзя!
– Не надо, – отрезал Петр Николаевич.
Появившаяся было хозяйка снова неслышно ушла.
– Собирайтесь. – Петр Николаевич устал разводить дипломатию.
– Что? – Ксендз побледнел. Он приказ понял по-своему.
– Собирайтесь, говорю. Берите ключи и пошли. Не так уж здесь далеко. Не убьет лихорадка.
– Я не понимаю пана… – Ксендз тянул время.
– Фамилия? – строго прошепелявил Рябов. С разбитыми губами этот короткий вопрос прозвучал грознее обычного.
Ксендз потерял свою самоуверенность.
– Симковский, проше пана… – промямлил он.
– Так вот, гражданин Симковский, собирайтесь. И побыстрей! Некогда, – Рябов недвусмысленно передвинул кобуру на ремне.
– Это что, арест?
– Нет.
– Но…
– Собирайтесь! – резко оборвал Петр Николаевич. Его расцарапанные пальцы постукивали по крышке кобуры. Ксендз осекся.
– Пусть так. Эльзя, запряги лошадь. Это быстро. – Последние слова снова были обращены к Рябову.
Через несколько минут пара рыжих сытых лошадей, запряженных в легкую телегу, несла их к костелу. Перестук копыт далеко раздавался в округе…
Стук копыт был слышен и в костеле. Это насторожило Генриха Лихера. Что-то пока нехорошо выходит…
Сначала все шло прекрасно. «Полковник» – человек толковый. Чувствуется школа. До мелочей все предусмотрел. Как подойти. Как дальше небольшой группкой пробираться. Даже как избежать возможных внезапных неприятных встреч продумал. А тут эта засада русских… И ногу подвернул.