и означает «Я – сила, действующая за Древом Существования». Наяна дал настолько ясное объяснение, что я решил, что нет необходимости задавать ему дальнейшие вопросы. Каждое слово, исходящее из его уст, обладало ясностью и праведностью священных писаний.
И хотя он был великим ученым и тапасвином, он направлял к Бхагавану всех, кто приходил к нему, со словами: «Учеба у него из первых рук имеет особый эффект». И Бхагаван, со своей стороны, обычно посылал к Наяне тех, кто подходил к нему с вопросами о традиционном богослужении, поскольку тот был общепризнанным авторитетом в этом предмете. Таковы были отношения между Учителем и его именитым учеником. У меня было много возможностей убедиться в особом отношении Бхагавана к этому образованному поэту-ученику, с самой ранней юности посвятившему всю свою жизнь тапасу.
В 1929 году Наяна четыре месяца жил в небольшой постройке, крытой черепицей, находящейся перед храмом Ганапати в Палакотту. В течение этого периода у меня была редкая возможность жить с ним и служить ему. Он был очень простой человек, обходился очень немногим, так что служить ему было одно удовольствие – не требовалось вообще никакого напряжения. Обладая естественным внутренним равновесием, он всегда был расслаблен, обширные познания и острый ум не мешали этому. Все ощущали теплоту его дружелюбия и атмосферу чистоты и умиротворения вокруг него.
Было неудивительно поэтому, что Бхагаван Рамана, несмотря на его равное видение, относился к нему с особенным уважением и любовью. Выражалось это по-разному. В ранние годы Бхагаван обычно один, без помощника, совершал прогулки через Палакотту. Тогда он часто заглядывал к Наяне и проводил с ним несколько минут. Дружеское отношение, которое Бхагаван проявлял к своим близким последователям, было таким трогательным! Но в конечном счете важным было совсем не то, что он делал или говорил. Именно его великолепное присутствие, озарявшее все вокруг, притягивало всех нас к нему.
Бхагаван был против всякого расточительства или ненужных трат. «Как ты разжигаешь огонь в своей печке?» – спросил он меня однажды.
Я сказал, что использую скрученный кусочек старой ткани, который макаю в керосин. Улыбаясь, он отругал меня за то, что я впустую трачу керосин, в то время как огонь легко разжечь с помощью нескольких сухих веточек и листьев, которых много вокруг, или ненужной бумаги.
В другой раз он увидел на полу в комнате Наяны несколько маленьких кусочков бумаги, размером приблизительно один на шесть дюймов, и спросил его, нужны ли они ему. Наяна ответил, что это ненужные обрезки.
Бхагаван сказал: «Я могу сшить эти обрезки вместе, и получится маленький блокнот размером с большой палец, в нем можно будет что-нибудь записывать».
Наяна засиял, тронутый такой экономностью, а я, чтобы избавить Бхагавана от этого труда, сказал, что сделаю это.
Понимая мой мотив, Бхагаван отметил: «Хорошо, но только покажешь мне блокнот и то, как ты его используешь».
Я пообещал так и сделать, и Бхагаван оставил эту тему, так как был уверен в моей искренности. Как только Бхагаван ушел, я сделал крошечный блокнотик из обрезков бумаги и записал в нем 108 стихов «Индра Сахасра Нама Стотры» и семь ее заключительных стихов, написанных Ганапати Муни в 1929 году. Эта работа содержит тысячу имен Индры, отобранных из «Риг Веды». Наяна составил этот перечень имен, не добавив никаких других слов. «Индра» здесь, конечно, – Высшее Бытие, а не Индра из пуран, который благодаря заслугам поднимается до божественного состояния, но снова падает.
Бхагаван оценил глубокое духовное значение этих имен, когда их читали ему вслух во время работы над этой стотрой. На следующее утро, когда я показал Бхагавану крошечный блокнот, мелко исписанный именами Индры, он, по своему обычаю, тщательно изучил не только содержание блокнота, но и то, как он выглядит.
После этого он воскликнул удовлетворенный: «Ты сдержал свое обещание и использовал эти обрезки наилучшим образом!»
К сожалению, я как-то потерял тот бесценный блокнотик, который Бхагаван держал в собственных руках. Не стоит и говорить, как я буду счастлив, если найдется это утерянное сокровище.
Однажды вечером Наяна спросил Бхагавана о лесах, которые тогда еще оставались на Аруначале и вокруг нее, сказав, что он был в лесах в других частях Индии, но не здесь. Бхагаван, сама благожелательность, тут же предложил показать их ему.
Он сказал с сияющей, почти мальчишеской улыбкой: «Наяна, на Аруначале нет и дюйма земли, по которому не ступали бы эти ноги, пока я жил на горе, особенно во время жизни в Вирупакше. Я поднимался на все вершины и спускался во все долины. Я бродил по такой лесной глуши, куда не смеют заходить даже лесники».
Одним облачным днем, несколько дней спустя, я, как обычно после обеда, пошел к Бхагавану. Он сидел один. Увидев меня, он спросил, что делает Наяна и удобно ли ему будет пойти на прогулку в лес. Я ответил, что Наяна что-то пишет, но будет прыгать от радости и с удовольствием оставит свое занятие, услышав о предложении Бхагавана.
«Тогда иди и скажи ему об этом, и будьте готовы, – сказал Бхагаван. – Я выберусь из ашрама незаметно, чтобы избежать толпы, и встречусь с вами около вашей комнаты».
Бхагаван присоединился к нам несколько минут спустя, и мы втроем [102] направились к лесу. Бхагаван вел нас по местам, не отмеченным на карте.
Мы пошли по второй лесной тропе, минуя выгоны скота на западе от Палакотту. После того как мы прошли мимо красивого небольшого храма Драупади, Бхагаван вывел нас на третью лесную тропу, окаймлявшую склоны Аруначалы на разной высоте. Мы прошли по густому лесу, где ползучие растения оплетают деревья и кустарники. Там было несколько ручьев, некоторые из них пересохшие. Пока мы шли по извилистой и прерывистой тропке, наслаждаясь красотами пейзажа и постоянно меняющимися видами неизменной Аруначалы, небо расчистилось от облаков, на несколько минут пропустив яркий солнечный свет. Зная, что Наяна не может находиться на полуденном солнце из-за одного йогического переживания, испытанного им несколькими годами раньше, Бхагаван отвел нас под раскидистое дерево, стоявшее на краю лесного водоема.
«Смотри, Наяна, – сказал он, – это дерево называется ингуди, оно славится своей прохладной тенью и лечебными свойствами. Оно описывается в „Сакунтале“ и других известных санскритских трудах. Мы называем его нилай на тамильском языке, потому что его тень быстро отражает опасность жаркого солнца».
И пять минут, проведенных под тенью дерева, убедили нас в этом.
Как только снова набежали облака и Наяна мог продолжить путь, Бхагаван отвел нас глубже в лес. Он нашел для нас очень приятное местечко, где мы могли отдохнуть. Это было русло пересохшего ручья под тенью большой скалы. Мы почти не разговаривали. В таких случаях не хотелось нарушать красноречивое безмолвие Бхагавана неуместным разговором или даже мыслями. Его безмолвие было учением, и никто из нас не хотел прервать его.
Во всеохватном присутствии Господа Безмолвия время прошло незаметно. Наконец Наяна заметил, что пора Бхагавану возвращаться в ашрам. Бхагаван сказал, что, если мы подождем еще немного, мы сможем насладиться вечерним бризом. Он добавил, что бриз сделает наш обратный путь очень приятным. Несколько минут спустя действительно начался бриз. В то же время мы услышали, что кто-то идет через кустарники к югу. Я выглянул посмотреть, кто это, и увидел голову Муруганара над кустами, сообщив об этом Бхагавану. Бхагаван, будучи изумительным актером, поставил палец вдоль носа, как он делал, когда удивлялся, и «поразился», как Муруганар проник так глубоко в лес и нашел нас. Муруганар к этому времени заметил нас и услышал наши голоса. Несколько минут спустя он присоединился к нам и простерся перед Бхагаваном в полный рост, а лицо его при этом залилось краской. Бхагаван тут же спросил его, как ему удалось найти нас в таком редко посещаемом уголке леса, где и лесникам вряд ли бы это удалось.
Муруганар объяснил, задыхаясь от эмоций, что присутствовал, когда Наяна изъявил желание увидеть лес. Он слышал, как Бхагаван предложил ему пойти на прогулку, и решил, что тоже хочет пойти с Бхагаваном в лес.
С того дня Муруганар, живший в храме Аруначалешвары в городе, каждый день приходил в ашрам как можно раньше до полудня, предполагая, что именно в это время Бхагаван отправится на прогулку. В день нашего похода, когда Муруганар пришел, Бхагавана не было в холле. Никто в ашраме не знал о его местонахождении. Не тратя время впустую, он пошел прямо в комнату Наяны в Палакотту и обнаружил, что она заперта. Он спросил о нас сторожа храма, и тот сказал, что днем Наяну и меня видели в компании Бхагавана, направляющимися к выпасу скота. Тогда, следуя интуиции, он стал искать путь. То, что он нашел нас, было поразительно, ведь когда он нашел нас, мы были приблизительно в двух милях от ашрама.
Вчетвером мы вернулись к ашраму, не осознавая ничего кроме милости Бхагавана, единственной реальности, которая сияет сквозь все формы и движения и играет в прятки со всеми нами.
Благодать, которую постоянно излучал Бхагаван, чувствовали зрелые приверженцы даже в конце 1890-х годов, когда Бхагаван еще молчал, был еще невозвещенным и малоизвестным. Посещение Ачьютадасы, который был одним из первых, кто узрел величие Бхагавана, подтверждает это. До того как он отрекся от мира, Ачьютадаса был известен как Аббой Найду. Он хорошо играл на мриданге (барабане) и сочинял на тамильском языке замечательные киртаны (духовные песни), которые были одновременно и песнями преданности, и песнями адвайты. Услышав о Шри Бхагаване, он пошел в Гурумуртам, храм, в котором Шри Бхагаван жил недолго в последние годы прошлого столетия. Он сел перед Шри Бхагаваном, погруженным в нирвикальпа самадхи, и стал ждать.
Когда Шри Бхагаван открыл глаза, тот выразил свое почтение, растерев ему стопы, и воскликнул с большим пылом преданности: «Можно быть великим ученым, автором или композитором, и кем угодно в этом мире. Но действительно большая редкость – столкнуться с тем, кто настолько утвердился в