— О детях не волнуйся, они будут обеспечены всем необходимым, а твоя жена немедленно получит квартиру в Москве.
Отца покупали, обещая ему высокое звание и общественное положение, но он, за что я его уважаю, никогда собою не торговал. Как-то я напомнил ему этот случай:
— Может, зря ты, пап, не согласился, глядишь, был бы сейчас многозвёздным генералом.
Он улыбнулся:
— Мой однокашник, толковый офицер, но такой же, как и я, «сельский хлопчик», учась вместе со мной в академии, пошёл именно таким путём, и женился на дочери самого N. И он назвал мне имя человека, из ближайшего окружения товарища Сталина.
Действительно, его оставили при академии, он защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации, но выше полковника так и не поднялся. Жил в квартире своего знатного тестя, правда того уже не было в живых, но прежние знакомства и связи остались. Его тёщу и жену сильные мира того неизменно приглашали на разные мероприятия и посиделки, его же не звали никогда. На одной лестничной площадке с ними обитал один из высших руководителей нашего государства времён товарища Брежнева, и не было такого случая, чтобы этот большой чиновник, пересекаясь в подъезде с мужем дочери самого N, хотя бы кивком отреагировал на его «здравствуйте».
Мой товарищ мог проводить жену до высокопоставленной двери, но войти в эти двери он не мог, в глазах тогдашней советской знати мой товарищ так и остался «сельским хлопчиком».
У нас дома, на одной из книжных полок уже много лет стоит фотография из 1948 года. На ней двое молодых солдат, а между ними в простом белом платьице, держа их обоих под руки, стоит моя мамочка. Один из этих солдат, с двумя медалями на груди, — это мой папа, а второй — Женька Войтович, это мама его так называет. Женька на год старше отца, на той фотографии ему 23. У него только орденов пять штук, геройский был парень, сам из Бреста. Хотя орденами тогда удивить кого-либо было сложно, за мамой ухаживал даже один Герой Советского Союза. — Саша, — рассказывала мне мама. Герой-то он, может, и герой, спорить не стану. Только, прости меня, Господи, какой же он был глупый, еле я от него избавилась.
Женька мечтал стать офицером, только вот, имелся в его коротенькой биографии изъян, во время войны его близкие три года прожили на оккупированной территории.
И, невзирая на ордена, ему во время мандатной комиссии так и намекнули. Танкист всё поверить не мог, что ему, Женьке Войтовичу, свой первый орден получившего за Сталинград, в неполные семнадцать лет, и не доверяют:
— Я же на фронте с 42-го, при чём здесь мои родители!?
На вступительных экзаменах он у них там тридцать четвёрку, словно бабочку, танцевать заставил, вот каким асом был, а оказалось, не нужен…
А моего отца приняли, мама говорит, командир дивизии за него особо ходатайствовал, и это, несмотря на штрафбат, и на те же три года под оккупацией.
Но на той фотографии до времени их поступления в военное училище оставался ещё целый год. Калининградская область, моя мама по комсомольской путёвке приехала работать в один из тамошних горкомов комсомола. До этого она жила в Подмосковье, и всегда была активисткой, даже когда в 1939-ом отца арестовали. Никто тогда не стал за него заступаться, самому можно было пропасть, а она, несовершеннолетняя девочка, ещё почти ребёнок, начала добиваться приёма у самого товарища Калинина.
Два года писала по разным инстанциям, и, в конце концов, своего добилась. Это звучит почти как фантастика, но перед самой войной её, школьницу, вызвали в приёмную Калинина. Там ей сообщили, что дело отца пересмотрено, и его освобождают.
Когда он вернулся из лагеря, уже вовсю шла война. Мой дед, ему тогда уже было за шестьдесят, и без того маленького росточка, был настолько измождён, что его даже не взяли в московское ополчение.
Немец подходил к столице, и на оборону Москвы забирали всех. Собрали тогда у них оставшихся в городе стариков и мальчишек, пятнадцати — шестнадцати лет, и построили на центральной площади. В ополчение забрали всех, кроме моего деда.
Лейтенант прошёл вдоль строя, оглядывая своё воинство, и наконец, остановился на самом левом фланге, где и стоял недавний заключённый. Долго смотрел на него, и потом сказал: — Отец, иди домой.
Летом дедушка собирал по берегу речки раковины беззубок, дома их варили и ели, а ещё младший мамин брат таскал потихоньку с работы крахмал. Он замешивал из него лепёшку и клеил на тело в том месте, где обычно не обыскивают.
Чтобы выжить, нужно было работать, и мама пошла на железную дорогу. На удивление, ей предложили хлебную должность, она стала учётчиком на приёмке вагонов с углём. Уголь тогда был самой что ни наесть первейшей ценностью. Топливо получали точно так же по карточкам, как и хлеб. В первую очередь он предназначался для военных заводов, пекарен, госпиталей.
И сразу же вокруг неё появились какие-то люди, предлагали за уголь и вещи, и мануфактуру, и продукты. Оказывается, в стране, даже в военные годы, найти можно было всё, только это всё было не про всех. Дед тогда сразу предупредил:
— Дочка, смотри, с этими людьми будь осторожна, если что, в лагерь ты поедешь, а туда лучше не попадать.
Тогда же на маму, как на учётчика дефицита, обратил внимание и один из секретарей горкома партии. Однажды её пригласили на какое-то партмероприятие, а потом позвали за стол.
Тогда, зимой 1942 года, она узнала, как выглядит икра и что на свете бывают разные мясные деликатесы. Каково было ей всё это видеть, если только перед самой войной их большая семья впервые вдоволь наелась белого хлеба. Кстати, перед войной самыми зажиточными, кроме партийных работников, считались ещё учителя и врачи с инженерами.
Секретарь подсел к ней и говорит:
— Деточка, ты держись меня. На твоём месте, да с моими связями, ты каждый день будешь так кушать.
Мама, выждав момент, накинула на себя своё ветхое пальтишко, и бегом домой. Так и не довелось ей в тот раз узнать вкус чёрной икры. Но секретарь в покое не оставил. Однажды специально нашёл и предупредил:
— Отец-то твой положенную десятку ещё не отсидел, так что, смотри, девочка, станешь упорствовать, завтра же папа снова поедет в тайгу лес валить.
Что было делать? Искать помощь в самом городе? Но кто станет ссориться с всесильным секретарём горкома, и тогда она решается на отчаянный шаг и едет в Москву. Раз секретарь пригрозил репрессировать отца, она и надумала пойти на Лубянку. Утром следующего дня мама уже стучала в дверь заведения, название которого в те годы старались всуе не поминать.
На удивление, в здании на Лубянке к ней отнеслись очень хорошо. Маму принял молодой военный, внимательно выслушал и заверил:
— Девушка, не волнуйтесь, езжайте к себе домой, и работайте спокойно, никто вас не тронет.
Потом, уже восстанавливая события того дня, мама рассказывала, что не успела она из Москвы вернуться, а секретаря горкома партии уже арестовали. И больше его уже никто и никогда в городе не видел.
После войны маме предложили поехать работать в новообразованную тогда Калининградскую область, бывшую Восточную Пруссию. Бабушка, узнав о предложении, сказала:
— Дочка, поезжай, тебе замуж выходить надо, там много ребят, а здесь у нас одни калеки.
Там моя мама и познакомилась с моим будущим отцом и его другом Женькой. Женька был человеком основательным, хозяйственным, и на свидания с моей будущей мамой всегда приносил ей что-нибудь покушать, а отец носил цветы.
Внешне Женька был таким же, как и все, ничем особо не выделялся, зато отец в молодости был красавцем. Это обстоятельство маму и смущало, она не могла поверить в его искренность. На её руку и сердце были и другие претенденты, в том числе и офицеры, но эти двое парней ей нравились больше остальных. Только за обоих одновременно не выйти, выбирать нужно одного, но которого? Помог случай.
В секторе учёта, где работала моя мама, пропал чистый бланк комсомольского билета. Эти бланки учитывались, как документы строгого учёта, и понятно, что ей влетело от начальства. В тот же вечер они договорились встретиться с Женей. Увидев её заплаканное лицо, он стал спрашивать о причине слёз. А когда девушка рассказала о своей беде, отругал её точно так же, как и остальные.
В этот вечер он, собираясь в командировку, думал сделать ей предложение, но, получилось, что вместо предложения отругал. Потом, уже прощаясь, предупредил, что вернувшись из поездки назад, он должен сказать ей что-то очень важное для них обоих. Женька уехал, а мама, проводив его, осталась страдать. И вот надо же было в этот самый момент, возвращаясь с вокзала, ей случайно встретиться с моим будущим папой. Тот, как и его друг, увидев заплаканные мамины глаза, принялся её утешать.
Мама вновь рассказала о своей беде, а он в ответ улыбнулся:
— Нашла о чём расстраиваться, не плачь, плюнь на все эти бумажки и выходи за меня замуж.
Мама тогда подумала, что во всей этой случившейся с ней истории пожалел её только один единственный человек. Вообще, он очень добрый, и почему она этого раньше не замечала? В этот момент она особым женским чутьём поняла, что выйдя замуж за этого парня, будет счастлива. Несмотря на броскую внешность, он надёжный и порядочный человек, и ему можно довериться.
Расписывали тогда в день подачи заявления. Взяв документы, они пошли в загс, и вышли из него уже мужем и женой. Шёл 1949 год.
Так что, когда Женька вернулся из командировки, ему уже не пришлось ломать голову в поиске нужных слов, чтобы признаться моей мамочке в переполнявших его чувствах.
Но на их свадьбе он был, и подарил большой флакон пахучих духов. Мама рассказывала, что свадьбу они делать не хотели, и тогда их друзья решили организовать её сами. Раздобыли чемодан разных деликатесов, закупили спиртное и все, как один, дарили духи или одеколон.
Подарки стояли на комоде в коробке, а утром папа неосторожно задел эту коробку, и она упала на пол. Разбились все флаконы с одеколонами и духами, не уцелел ни один даже самый маленький пузырёк.