Типичен этот южнофранцузско-савойский граф де Местр, который на протяжении 40 лет своей жизни сочетал в себе иезуитство, масонство высоких степеней и иллюминатство (он был приверженцем еврея Мартинеса) и при этом сознательно возвышал друидизм. В последнем из своих произведений он говорит о тайне всего этого, в принципе, однородного движения: речь идет лишь о том, кто будет всеобщим божественным господином.
В «Санкт-Петербургских вечерах» (1817) де Местр говорит о принципе иллюминатства, в приверженности которому он сам признавался и, вероятно, имел степень когена: «Их главная догма заключается в том, что христианство, каким мы его знаем сегодня, – настоящая синяя ложа, созданная для простонародья, но «тот, кто хочет» (Сен-Мартен) может подняться постепенно до высшего знания, которым обладали первые христиане, которые были настоящими посвященными… Это учение представляет собой смесь… т. е. Гносис. «Сверхъестественные знания – великая цель их трудов и их надежд; они не сомневаются, что человек может вступить в связь с духовным миром. Это самообожествление путем теургии по гностически-каббалистическому образцу. Этим путем иллюминатов Мартинеса и Сан-Мартена следовали и неокатолики Фурнье и де Местр. Единственное отличие иезуита-неокатолика де Местра от каббалистов-иллюминатов – отвращение последних ко всякой духовной власти и иерархии. Иллюминаты сами хотели быть богами и господами, а не подчиняться богу-папе де Местра. Этот пришедший из Франции и реставрированный галлами по еврейскому образцу неокатолицизм восточного происхождения утвердился в Риме в лице Пия IX и с тех пор курия снова стала прислугой Франции. Праотец этого неокатолицизма – португальский еврей-каббалист Мартинес Паскуалис, отец – иллюминат и иезуит де Местр. Многие реставраторы католицизма шли тем же путем, от аббата Фурнье, аббата Баррюэля и Дома Жерле до Ламенне со товарищи. Из той же иллюминатской и масонской религии вышли почти все вожди Французской революции, включай аббата Сьейеса, Робеспьера и Наполеона. Ею с 1770 года были заражены все высшие слои французского общества, знать и особенно женщины. Та же почва питала позже сенсимонистов и коммунистов, французских литераторов-романтиков и, наконец, «Аксьон франсез». Это многоликий атеизм, который заменяет веру в бога лживой или суеверной, т. е. идеологической магией, называйся она каббалой, теургией, теософией, спиритуализмом или как угодно.
Слабая, обманом лишенная Империи и тем самым расового характера, политической самостоятельности и собственной истории Германия не могла угнаться за галлами-иллюминатами и рождала лишь карикатуры: еврея Лейхта, хозяина кафе Шрёпфера, выкреста барона Хунда, пасторов Роза, криптоиезуита Штарка, иезуита барона Гугомоса, многих коронованных особ и основателей ордена Вейсгаупта и фон Книгге. Все это происходило в рамках масонства Строгого послушания, розенкрейцерства и иллюминатства, часто с католическим уклоном. Однако реставрационное движение впервые расцвело под покровительством княгини Амалии Голицыной, урожденной графини фон Шметтау, посольский дворец которой в Гааге разрывался между Дидро и Казановой. Ее русские родственники рано попали под влияние Мартинеса. Мессианистка Амалия пошла по пути неокатолической реставрации, пытаясь обратить графа Штольберга, Гемстергейса, Якоби, Гаманна, Гете. В этом она особого успеха не достигла, но не все вышеназванные лица смогли избегнуть иллюминатской заразы. Затем пошли романтические основатели религий и реставраторы, которые собирались вокруг иезуита Хофбауэра в Вене, иллюминаты, неокатолики Баадер, Гёррес, К.Л. фон Галлер, Даумер, Рингсайс и все теургические доктора романтической т. н. натурфилософии.
Вокруг толпились иллюминаты-теософы: пасторы Клейкер и Лафатер, врачи Юнг Штиллинг, Шуберт и Кернер, страсбургский кружок теософов вокруг Зальцмана и госпожи фон Беклин, швейцарцы вроде Лафатера, баварцы вроде Эккартсгаузена и баронессы фон Крюденер. Широкий поток лился из этих мутных источников на Германию весь XIX век.
После 1800 года начинается мощное пробуждение немецкого национально-расового самосознания, оборонительное движение против всего чуждого, враждебного, восточного, что угрожало с Запада. Возродилось немецкое мировоззрение с его полярностью природы и истории… Теперь настала пора очистить немецкое жизненное пространство от слоя грязи, оставшегося после прорыва последнего восточного потока из Галлии, от теургии, магии, спиритизма, астрологии, теософии, спиритуализма. Наше бытие – жизнь, наша цель – история, наша сила – вера, наш руководящий принцип – раса. Мы отвергаем восточную идеологию обожествления и сверхчеловечества, древний ложный путь, во всех ее формах и вариациях. Эта идеология называется «религией» по той причине, что в ней нет ни веры, ни Бога, она побуждает человека нарушать в своей гордыне отведенные ему пределы и увлекает его в Небытие. Эта идеология – главная причина искажения реальности, порчи расы и веры, она на протяжении столетий является самым страшным врагом Империи, какого только знала немецкая история.
Евреи-иллюминаты XVIII века внедрили гностико-каббалисти-ческий мессианизм в политический мир Франции. Сен-Мартен был пророком этого мессианизма. Робеспьер и Наполеон – его воплощениями, Великий Восток, неокатолицизм и сенсимонизм – его ответвлениями. Все они вместе образовали восточное эрзац-христианство и создали галльскую политическую идеологию с ее притязаниями на гегемонию вплоть до Клемансо, «Аксьон франсез», Барреса и политики после Первой мировой войны. Все это кончилось в Виши.
Сверхчеловеки
Бог внутри нас
Все, что человек говорит о Боге, было и останется человеческим мнением и определяет только его отношение к Богу, не имея ничего общего с Богом «в себе». Бога нельзя заключить в понятия… Образы служат только указателями на жизненном пути.
Выражения типа «Мое сердце во мне» и «Птица летит надо мной» содержат точные и адекватные понятия расположения в пространстве, а выражения «Бог надо мной» и «Бог во мне» только символизируют личное отношение к Богу и правила личной жизни. Философские понятия «трансцендентного» и «имманентного» имеют точно такой же смысл, что и простые слова «над» и «внутри», но они создают видимость знания там, где на самом деле речь идет только об отношении к вере…
Однако, эти «над» и «внутри» ставят человека перед необходимостью выбора. Если он выбирает «внутри», он обожествляет самого себя, делает из самого себя Бога, либо непосредственно, либо завуалированным способом через сопричастность к божественной сути. Обожествляться могут личность, народ, государство, человечество, разум, дух или природа. Все это мы пережили за последние столетия и тысячелетия. Всюду, где есть притязания на сверхчеловечность, есть определенная, часто личная форма сомообожествления. Пример – Ницше. Весь рационализм это человеческое самообожествление применительно к человечеству, природе, разуму или духу. Это проблема Гегеля и Фихте, а еще раньше – Спинозы: притязания на сверхчеловечность в завуалированной, опосредствованной форме.
Когда рационалист делает разум богом, возможны два варианта: либо человек обладает изначально божественным разумом или разум – только задаток и возможность сделать его путем упражнения тем, чем он предназначен быть, т. е. тем, что он предназначил самому себе. Место божественного бытия занимает тогда становление божества. К этому становлению рационализм прилагает типичную для него идеологию совершенствования – рациональное продолжение методов обожествления. Отсюда все свойственные рационализму теории воспитания и прогресса, представляющие собой секуляризацию и рационализацию религиозных, в частности христианских, догм о спасении и соответствующую практику.
Это указатели путей к обожествлению человека, к богочеловеческому совершенству под лозунгом «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный». Люди в этом или в ином мире становятся как минимум близкими к Богу промежуточными существами, в иерархии которых святые стоят выше архангелов. Принципиальных отличий от Данте здесь нет. О взаимосвязи иезуитов с практикой самообожествления иллюминатов и гностиков, восходящей к Каббале, писал еще Бруно Бауэр в своей статье «Иезуиты» в Государственном и общественном словаре Вагенера 1862 года и видел в этом антигерманский расовый принцип.
Мистика, магия, Каббала, иллюминатство – все это, в конечном счете, разные по методам и практике, но однородные по цели указатели путей к человеческому самообожествлению. Магия и Каббала устанавливают иерархию промежуточных существ в виде духов звезд, над которыми человек может обрести власть с помощью магической и теургической практики, так что они не только будут служить его целям, нарушая законы природы, но и он сам, как говорится в еврейском мифе о рае, «станет, как один из нас», когда отведает плодов от запретного Древа жизни.
От этих «духов» происходит в конечном счете любая метафизика. Превращение «духов» в «Дух», к которому человек сопричастен и силой которого он может способствовать своему самообожествлению – скорее рациональная практика, тогда как верующие в духов больше работают с аскезой, магией и теургией, – делает «Дух» имманентным и в итоге мы имеем всевозможные формы пантеизма с основной догмой сопричастности человека к божественной сути как предпосылке его самообожествления.
Если Гете в последние годы занимал чисто созерцательную позицию как не политический и не трагический человек, то как пантеист он оставался в русле самообожествления, хотя Мефистофель у него иронизирует над Фаустом как над «сверхчеловеком». Но, с другой стороны, Гете верил в Судьбу. Поэтому он сказал: «Не должен человек равняться с богами», поэтому его тянуло к ранним грекам, к Прометею, к орфическим гимнам. Здесь уже не было никакой имманентности, никакого пантеизма, никакого «Бога внутри нас», никакого благочестия в современном смысле слова и никакой религии природы, т. е. религии полей, лесов и лугов…
…У Лютера человек веры «благочестив» в германском смысле этого слова: он чувствует себя избранным, призванным быть первым, быть вождем, прокладывать путь, поэтому, например, рыцаря Георга Фрундсберга могли в те времена называть «благочестивым ландскнехтом»…