Но вместе с началом XIX века в Германии началось пробуждение расового и исторического сознания, стремление создать новую Империю вместо старой…
Евреи, прежде всего, не творцы, они торгаши и посредники. А первоисточник, возможно, был в Египте, этом великом сфинксе мировой истории. Разве и христианство не было в конечном счете египетским изделием?
Душа и дух
Если тело и жизнь неразделимы, то не требуется больше никакой «субстанциальной души». Понятие души настолько отягощено мифическими и метафизическими представлениями азиатского происхождения, что от него надо отказаться. Его корни – не германские. То же самое относится и к «духу». Ибо что такое душа или дух как демиургическая, отделимая от тела, противопоставляемая плотной материи тонкая, исходящая из высших сфер «первоматерия», если не существует ни высших, ни низших сфер и никаких промежуточных существ, ни ангелов, ни демонов, ни чертей, ни добрых и злых духов, душ и потустороннего мира, а ориентированные на «дух» и «душу» магические и разрушительные способы воздействия разоблачены как исходящие от восточной религии с ее иллюзорным бегством от жизни? То, что разумно можно было бы назвать духом и душой, чувства, воля, сознание, мышление – это произведения и функции жизни, столь же неразрывно связанные с телом, как и сама жизнь.
Повсюду, где дуализм противопоставляет душу телу и дух – материи, все способы воздействия – воспитание, исцеление и вся связанная с ними магия – направлены на уничтожение тела, на обесценивание и уничтожение природы. «Духовные упражнения», герметические, магнетические, гипнотические, сомнамбулические, теософские, йогические, психоаналитические, психологические и психиатрические методы – все хотят освободить душу, якобы заключенную в теле, как в тюрьме. Своим исцелением души они делают больными тело и жизнь, отрывают от расовых корней. Они восходят к гностическому бегству от мира и самообожествлению. Служа универсалистским целям, они обесценивают и разлагают все конкретные, естественно-исторические формы.
Направленное на умерщвление тела и разрушение природы во имя спасения души манихейство полностью раскрыло себя в упражнениях Лойолы. Человек должен сам смотреть на себя, как на некую язву, спуститься в ад, услышать вопли и стенания, почуять запах серы. Он должен понять, что его душа заключена в теле, как в тюрьме, и что он обречен на жизнь в одной юдоли плача с неразумными животными. Он должен вслед за Христом спуститься в материальный мир из высших сфер, быть распятым на кресте материи, победить зло, Дьявола и дьявольскую природу и достичь в итоге полного тождества с Христом.
Но тот, кто умерщвляет плоть, уничтожает жизнь, волю, расу. Но этого как раз и хотят иллюминаты, гностики и манихеи. Но что потом делать со своей призрачной душой, своим астральным телом? Вращаться в высших сферах? Где? И зачем?
Греки «Илиады» знали двойную систему воздействия, мусическую и гимнастическую, но эта двойственность не имела ничего общего с метафизически-мистической, которую под нее позже подвели: с двойственностью тела и души. Гимнастические и мусические упражнения были в равной мере ориентированы на человека в целом, на тело и жизнь, а не то чтобы гимнастический метод предназначался для тела, а мусический – для души. Это уже выдумки орфиков, которые обесценив тело, обожествили душу. Оба метода различались только методами воздействия и органами восприятия. В одном случае это был слух, в другом – осязание; в одном случае речь, пение, музыка, в другом – видимые и осязаемые движения. Даже платоновская иерархия ценностей, основанная на дуализме тела и души, не соотносит гимнастику с телом, а музыку – с душой. Мужество, храбрость, рассудительность, чувство меры, справедливость – высшие ценности платоновской этики – характеризуются всю жизнь членов общества, гоплитов, а не качества отделимой от тела души. Ибо что могла бы сделать эта душа с мужеством и храбростью перед лицом врага, если бы тело в этом не участвовало по принципу: «Дух животворит, плоть же не пользует нимало», свойственному только мифически-метафизическому дуализму Востока.
То, что сказано о воспитании, относится и к медицине всех обладающих расовым сознанием и волей к историческому творчеству, т. е. политических народов. Различие между целителями тела и души стирается, как мы не видим этого различия уже в образе Хирона. «Психические болезни» выделяются тогда в особую группу только по внешним признакам, а не потому, что в основе их лежит какой-то особый принцип. Здоровой или больной всегда можно назвать только жизнь человека в целом, и врач, в зависимости от ситуации, применяет то один, то другой способ воздействия, а то и все вместе. Путей много, цель одна.
С методической точки зрения можно различать физиологию и патологию, но будет разумней, если мы не хотим принести вред, не проводить больше различия между физиологией и психологией, а между физиологией и психиатрией лишь в такой же мере, как между физиологией и патологией. В сфере последовательно биологического мировоззрения психология и психиатрия блуждают, как жалкие призраки, от живых к мертвым и обратно, не зная, кто они сами, что им следует делать и к какому миру они принадлежат, с тех пор как «субстанциальная душа» ускользнула у них из рук и вернулась на свою азиатско-иллюминатскую родину. Но пока существуют обеспечивающие пенсию кафедры психологии, философии и других призраков, нам не удастся избавиться от призраков давно умерших: им искусственно готовят бессмертие Вечного жида. Может быть, в будущем эти кафедры останутся за одними иезуитами, особенно если вымрут психоаналитики. Кроме психологии, есть еще одна жалкая «специальность»: философия, которая тоже больше не знает, зачем она собственно, еще бродит по земле. Именно эти науки сегодня лучше всего отнести к категории психических заболеваний. Их устранение упростило бы все наше национально-политическое бытие и прояснило бы его смысл.
Разве нас, немцев, не влекли всегда дальние странствия с целью найти для себя то-то другое, нежели то, что предназначено нам природой и к чему мы призваны Судьбой? Неужели мы обречены на то, чтобы вечно, даже после великого переворота, в процессе которого мы должны были найти самих себя, вздыхать и стонать под развалинами устаревшего и чужого прошлого? Чужое всегда делало нас больными и слабыми, а возращение домой – здоровыми и сильными, оно возвращало нас к нашей воле, расе и миссии. Когда же, наконец, произойдет необходимое для этого упрощение и прояснение мышления, сознания и понятий? Когда мы сможем, наконец, поставить наше мировоззрение с головы на ноги?
Заключение: вера и воля
Место происхождения всех религий – Азия. Религия чужда нашему расовому типу и сознанию. Ее сфера – иллюзионизм самообожествления.
Соответствует нашему типу и нашей цели для нас, германцев, живая вера в Бога и Судьбу, которая рождает волю и воздействует, как творческая сила, на живую действительность, творя историю и преобразовывая природу. Вера рождает волю и силу, религия их разрушает. Религия враждебна жизни нашей расы; здоровье зависит от веры, воли и силы. Религия со своим колдовством, потусторонним миром и спасением – причина болезней. Вера, сила и воля ниспосылаются свыше вместе с призванием и талантами и делают жизнь здоровой.
Воля определяет дела, при посредстве которых творится история. В этом смысл нашей жизни, назначение германской расы. Экзистенциальная форма воли называется характером. Воля формирует характер, в делах заряженный силой характер находит свое воплощение. Но характер определяется расой и Судьбой.
По мере того, как воля творит историю, благодаря, прежде всего, творческому призванию и своей силе, создается определенная картина истории, которой соответствует картина природы. Обе они в конечном счете связаны с верой. А религии азиатского происхождения со своими магическими средствами воздействия, наоборот, крутятся вокруг души и духа и всегда зовут во враждебный жизни потусторонний мир, нигилистический и в тех случаях, когда он называется истинной и вечной жизнью или сулит пришествие сверхчеловека.
Религия это дело попов, колдунов, психотехников и врачей-магов, а картина истории это, прежде всего, дело политиков, вождей, полководцев и воспитателей. Картина природы – дело ремесленников, врачей, техников. Но обе картины зависят от воли, действующей между полюсами истории и природы, они неотделимы друг от друга и являются полюсами единой картины живого мира. Жизнь это общий знаменатель природы и истории.
Если мы захотим вообще объединить природу и историю в едином мировоззрении, следуя принципу Все-жизни, нам надо будет сначала избавиться от прежнего раздвоения картины природы на механику (физику) и биологию. Этот дуализм возник в результате того, что с XVII века, со времен Галилея, техники, т. е. люди, имеющие дело только с вещественным миром, получили абсолютный приоритет, что выразилось позже в том, что и философия стала технической и механистической. В особой степени это касается всей теории познания, которая, как и натурфилософия, встала на позицию познающего, обладающего волей и действующего субъекта по отношению к вещи: природа считалась мертвой машиной, рассматривалась как «бытие вещей согласно общим законам» (Кант), под чем подразумевался Вселенский механизм. И это несмотря на то, что химия в своем развитии со времен Парацельса намного опередила физику Галилея: она сначала была составной частью учения о живой природе, до того, как сторонники механистического мировоззрения создали сумасбродное представление о мертвой, неживой природе, природе-машине, и исходила из эффективного взаимодействия между врачом и больным. Химия, таким образом, относилась к сфере живой природы. Лишь позже – окончательно после того, как Французская революция обезглавила Лавуазье – физики и техники монополизировали химию для себя, т. е. для математики и техники, и так продолжается до наших дней. Попытка романтической натурфилософии снова вернуть физику и химию в область живой природы, принципа Все-жизни, была неудачной из-за решающего перевеса техники. Это задача будущего. Через единую картину природы мы должны придти к единому мировоззрению на основе принципа Вс