Ровно гудел мотор, в наушниках шлемофона, как мыши сеном, шуршали чуть слышно помехи своего радиоприемника. Эти звуки воспринимались Сохатым как желанная тишина у веселой речушки с ее непрерывно булькающим разговором ни о чем и обо всем.
Линия фронта. Терпилов нажал кнопку передатчика, но говорить не стал, молча обозначив рубеж. Сохатый принял его сообщение. Но внутри самолета подошло время нарушить "тишину", и Иван вызвал стрелка:
― Петя! Линия фронта! ― Не успел закончить фразу, как вздрогнул от резко и неожиданно громыхнувшей пулеметной очереди. ― Что случилось?
― Какой-то гад "эрликоном" шутить под нами вздумал. Больше не будет. Капут заработал.
― Может, по своему? ― Иван по местности видел, что летели над чужой территорией, но решил и подначить, и проверить стрелка.
― Такого, командир, у меня не бывает. Свои и чужие окопы и нейтралку я хорошо разглядел.
― Не гоношиеъ лишку, помни: если "мессов" не встретим, то минут сорок над немцами ползать будем, так что и тишину не нарушай, и патроны береги. Как из тыла пойдем в свою сторону, тогда и душу отведем. Постреляем.
― Хватит патронов, не беспокойся. Запасный боекомплект на полу лежит.
― Сказано маскировку соблюдать, значит, без нужды не палить!
― Понял, командир, ― в голосе стрелка слышится обида: не похвалили за уничтоженный вражеский расчет да еще и внушение сделали.
Терпилов уводил "Илы" на юго-запад прыжками: то прижимал машины к снегам, пряча себя и заглушая звук работающих моторов близкой землей, то поднимаясь метров на сто пятьдесят, чтобы осмотреть пересечение очередной дороги.
Сохатый с удовольствием повторял маневры своег9 ученика, улавливая в них не показные выкрутасы, а обдуманную расчетливость, ― ни одна дорога, имеющаяся на карте, не пересечена на малой высоте, а внимательно осмотрена им сверху.
…Уже больше двадцати минут носились Терпилов и Сохатый над дорогами и балками, но передвижения войск, заслуживающего внимания, не обнаружили. У Сохатого росло неудовлетворение полетом, хотя он и понимал, что отсутствие или присутствие войск для разведки одинаково важно. Увиденная ими россыпь ротных колонн, двигающихся больше от фронта в тыл, а не наоборот, слабая накатанность дорог, пустынная железная дорога и разъезды склоняли Сохатого к мысли, что он наблюдает простую замену и пополнение обороняющихся фашистских войск. Как будто перегруппировкой не пахло.
― Командир, ― в наушниках голос Терпилова, ― дошли до конца. Разворачиваюсь обратно. Маршрут ― наперекрест первому. Разреши через пять семь минут начать "охоту". Если "мессеры" на шум взлетят, то не догонят.
― Согласен! Только не увлекайся. Бей, что попадет, а задержка над хорошей целью ― максимум до десяти минут, на две-три атаки. На повторные атаки заходы выполняй "ромашкой" или "восьмеркой", посмотришь, что лучше пойдет.
Разворот… И опять под самолеты понеслись забеленные снегом низины и балки, обдутые ветром до черноты макушки холмов и гребни увалов, дороги и перелески, станции и деревеньки. "Илы" то всплывали в воздушном океане, то ныряли к самому его дну. Сохатый не видел ни одного солдата, равнодушно созерцающего порхающий полет известных своей страшной опасностью машин: движение на дороге останавливалось, человечки, одетые в грязно-зеленую форму, разбегались, падали в придорожные кюветы, наиболее решительные пытались стрелять.
Конвульсии самообороны мгновенно глохли в огне самолетных пушек и пулеметов, в грохоте разрывов и визге осколков, в шумовом обвале полета штурмовиков, выходящих из атаки . на высоте десяти ― пятнадцати метров. Всякий раз, как только Сохатый видит направленное в его сторону оружие, а иногда и сверкающий язычок пулеметного огня, он чувствует, как его тело напрягается и отвердевает, готовясь принять возможный удар. И тут же в мозгу встречная вспышка: "Ни хрена ты, фриц, с моей броней не сделаешь, да и не попадешь! А я тебя, как вошь, придавлю. Не убью, так в собственном дерьме от страха вываляешься!!"
В тот же миг левая рука с сектора газа мотора как бы сама по себе перебрасывается на ручку управления самолетом, большой палец враз попадает на пулеметную гашетку и слегка утапливает ее. И на это до автоматизма заученное движение два пулемета "ШКАС" со злобным рыком за полсекунды выплевывают шестьдесят пуль. В это же время правая рука отпускает управление самолетом, молниеносно находит рукоятку закрытия бронезаслонки воздушного масловодорадиатора, захлопывает ее и снова берет ручку управления. Только после этого Иван смотрит в прицел и определяет ― успеет ли со второй очередью, уже пушечной.
Независимо от того, попадает враг в прицел или нет, пулеметы короткими очередями дубасят фашистов по нервам, не давая им прицеливаться, ― Сохатый сам не раз убеждался, что любая стрельба из самолета по земле принимается снизу на свой счет. И если враг не был убит и напуган, а его снаряды шли в самолет Сохатого, то он, не имея, казалось бы, ни времени, ни возможности на маневр, все же успевал послать правую или левую педаль руля поворота вперед, и самолет скольжением уходил в сторону от идущей в него трассы.
Самолеты прошли уже половину обратного пути, но по-прежнему несли в себе бомбы, а под крыльями реактивные снаряды ― достойной цели для них пока не попадалось.
― Командир, ― интонация Сережи вопрошающая и нетерпеливая, ― может, пора главным калибром?
― Ты сейчас командир, ― Сохатый ухмыльнулся, ― тебе и решать. Я ― как скажешь! Поднимись повыше, оглядись как следует!
Иван хорошо представлял состояние Сереги. Тот не имел права вернуться домой с неизрасходованными боеприпасами, не хотел присутствовать на воспитательной беседе, у комэска. На реплику Сохатого Терпилов не ответил, но самолет ведущего начал уходить вперед. Серега дал обороты мотору, и Сохатому, чтобы не отставать, пришлось сделать то же самое. Примерно еще полминуты "Илы" брили над снегом, прежде чем Сергей послал машину вверх и затем положил ее в разворот.
"Молодец, ― обрадованно отметил Иван, ― на восходящей спирали всю округу осмотрит и примет решение". Он перешел на левую сторону от самолета Терпилова, чтобы не мешать ему в правом развороте да и самому лучше видеть: теперь самолет ведущего и земля были с одной стороны. Заканчивался виток спирали, когда Сохатый увидел на обочине дороги у небольшого лесочка колонну автомобильных тягачей с артиллерийскими орудиями на прицепе. Машин было штук двенадцать. Крякнул удовлетворенно; "Что и требовалось! Везет Сереге! Наверное, не видит. Скажу сейчас…"
― Командир! Вижу авто и пушки! Атакуем эрэсами!
― Будет сделано, Сережа! Я левую половину колонны, тебе ― правую! Заходи на бомбометание левым разворотом!
Самолет Терпилова, увеличивая крен, пошел в пикирование. Сохатый, наблюдая за передним "Илом" и целью, тоже вывел свою машину на прямую атаки. Пикирующий впереди самолет стрельбе не мешал.
Довернул чуть машину, увеличил угол пикирования, и два рядом стоящих тягача начали быстро увеличиваться в прицеле. Подумал: "Пора!" Первая пулеметная очередь ― недолет, вторая ― ближе… Теперь как раз!
Большой палец правой руки утопил два раза нижнюю большую гашетку на ручке управления, и из-под крыльев его машины в реве пламени унеслись к земле четыре реактивных снаряда ― двести е лишком килограммов стали и взрывчатки.
Взгляд от прицела вверх: самолет Сергея уже снова забирался в небо. Иван в наборе высоты догнал самолет лейтенанта.
― Сережа, я на месте. Справа!
― Вижу, командир! Моя левая половина цели! Твоя ― правая!
Стрелок Ремизов слушал разговор летчиков и после того, как они замолчали, вступил в разговор с Сохатым:
― Командир, там бомбить уже нечего. Влупили по первое число, на полигонную пятерку.
― На поиски другой цели, Петя, ни времени, ни бензина. Добьем этих и домой. Зенитный огонь был?
― Не видел. Наверное, прошляпили, а сейчас разбежались которые уцелели, стрелять будет некому.
Новая атака. Терпилов закончил снижение и боковую наводку самолета на цель на высоте пятидесяти метров. Глядя в прицел, ждал, когда тягачи и пушки появятся на нужной ему отметке для сброса бомб. С такой высоты промазать было просто невозможно. Времени было достаточно, и он учел и величину рикошета бомб от земли, и длину серии из шести осколочно-фугасных пятидесятикилограммовых бомб.
На пикировании Сохатый разглядел, что его половина колонны разбита, и решил свои бомбы положить вдоль колонны. Он отвел свой "Ил" чуть вправо, а потом довернул его на цель. Все машины и орудия после такого маневра легли на осевую черту прицела. Теперь "Илы" летели на колонну сходящимися курсами, но перспектива пересечь линию пути самолета Терпилова после того, как он уже сбросит бомбы и пройдет цель, ― не беспокоила Ивана: он видел впереди идущего, а замедление на взрывателях в семь секунд обеспечивало полную безопасность.
Самолет ветром чуть уносило с дороги в сторону, и Иван довернул его. Прошло несколько секунд, и машина Сохатого вышла на расчетную дальность. Сброс… Нажата кнопка автомата. Бомбы ушли.
Но Сохатый не успел осмыслить итога своих действий: перед носом самолета выросли фонтаны земли, клубы дыма, через рокот мотора прорвался грохот взрывов, "Ил" подбросило, с металлическим лязгом ударило чем-то, завалило на крыло. Еще, еще и еще!…
Первая мысль: "Взорвались боеприпасы в колонне… Нет, бомбы Сережи!"
Вырвав машину из ада, Иван почувствовал сладковато-приторный запах сгоревшей взрывчатки, горько-кислую землю на зубах, очки от попавшей в кабину пыли и гари затуманились, и он снял их.
― Петя, как ты?
Молчит. Или убит, или радиотелефон разбит…
― Сережа! Как у тебя?
― Хвост побит. Лететь можно, Сами целы? Как у вас?
― Досталось. Не знаю, как мотор. Лечу. пока. Пошли напрямую к линии фронта.
Сохатый подвел свою машину совсем близко к самолету Терпилова.
― У меня стрелок молчит, видишь его?
― Не видно. На вашей машине снизу здорово побиты фюзеляж, крылья и моторная броня. Снизу течет что-то.