– Все будет тип-топ, шеф.
– На двоих делай. Потрапезничаем вместе.
– Сначала я воды хозяйке натаскаю.
– Натаскай. А я пока отдохну. Нет, сначала умоюсь. Посмотри тут за моими шмотками, чтоб не сперли, – Ахилл разделся донага и неторопливо пошел к речушке. Влез в воду по горло, посидел с минуту и с шумом выскочил. Потерся песочком, помылся и довольный вернулся к избе. – Полотенчик найдется?
Мурлов подал свое полотенце.
– Слушай, а я тебя раньше не встречал здесь. Ты чей будешь? Кто отец?
– Димитрос я, – ответил Мурлов. – А отец – Никол из Воловьих жил.
– А, знаю, – сказал Ахилл. – Торговец.
– Нет. Ремесленник.
– Не воин. Все равно. А ты?
– Я? Учусь.
– На воина?
– Не знаю еще. Если призовут на два года…
– Не знаешь? А учишься.
– А ты будто бы знал?
– Я? Знал. Я еще под стол пешком ходил, а уже знал, что буду воином, буду героем, что меня убьют стрелой. Вот сюда, – он похлопал себя по бронзовому напятнику. – Кстати, отсюда пошло выражение «душа в пятке». Я его никогда не снимаю, – он снова похлопал себя по напятнику. – А все равно убьют сюда. Судьба. С нами пойдешь завтра?
– Куда?
– Куда поведут.
– Это привычно. Пойду. Веревку с собой брать?
– Зачем веревку? Копье дадим. Ладно, вздремну немного. Укрой меня чем-нибудь. А как сжарится – буди. Не церемонься. Не смотри, что я царь.
Мурлов накинул на Ахилла простынку от мух, натаскал в бачок воды, почистил картошку и стал жарить лук и мясо на огромной сковороде. Все это выделила Дуся, когда узнала, что Ахилл пожелал отведать в ее доме жареного мяса. Она послала Мурлова в погреб за бутылью вина и маринованным чесноком.
– Ты жарь мясо, а я соберу на стол, – сказала она.
Приготовив трапезу, Мурлов с трудом разбудил Ахилла. Тот мычал и отворачивал голову.
– Кушать подано! – сказал Мурлов.
– А? Ага-а…– сказал грек и сел, растрепанный, весь в ссадинах и кровоподтеках. Глаза у него были мутные, как с похмелья.
– Дай я тебя смажу, – сказала хозяйка. – Вон весь побитый, как пес.
– Смажь, – охотно согласился Ахилл. – Я свою мазь Главкону отдал. Ему здорово досталось.
Хозяйка смазала Ахилла зеленкой, йодом, каким-то кремом. Ахилл морщился, но, похоже, легкая боль и пощипывание доставляли ему удовольствие.
– Добрая смазка. Ты мне дай чего-нибудь в дорогу, – попросил он хозяйку. – А в другой раз я тебе чего-нибудь подарю. Сейчас, извини, растратился, издержался в дороге.
Сели за стол, накрытый просто, но щедро.
– Женщина Дуся, принеси, родная, два стакана или две кружки. Из горла как-то надоело в походе.
Хозяйка вынесла из избы две литровые эмалированные кружки.
– Добрая посуда. Глоток полновесный получается.
– Полновесно литровый, – дополнил Мурлов.
– Да, полновесно литровый, совершенно верно. Я тебе уже говорил, что ты, как Гомер? Вообще большому куску рот радуется. С устатку по кружечке, по другой…
Ахилл опрокинул в кружку бутыль. Красное вино ударило в кружку, но в последний момент Ахилл ловко перевел струю в соседнюю, не пролив на стол ни капли. Вторую тоже налил доверху так, что даже мениск приподнялся над краем кружки.
– Мастер же ты разливать, – сказал Мурлов.
– Дело нехитрое. Привычка, брат. Поразливай с мое – с закрытыми глазами будешь так разливать. Хочешь, с закрытыми разолью? Видел бы ты, как Диомед льет. Артист. Хозяин гостя спрашивает: «Любишь прошлогоднее вино?» – «Люблю», – говорит гость. «Тогда приходи на следующий год». За этот миг – он не повторится, – сказал Ахилл, поднимая кружку.
В вине были сладость и терпкость винограда и легкая горечь каких-то добавок.
– Горечь слышишь? Самое цимус. Это какой-то особый сорт винограда. Надо у хозяйки узнать, – сказал Ахилл.
– А я думал, это косточки раздавленные.
– Не только.
– А ты что, вино водой не разбавляешь? – спросил Мурлов.
– А кто тебе сказал, что я разбавляю вино водой?
– Да так, знаю…
– Это, наверное, какой-нибудь сладкоречивый Одиссей разбавил тебе мозги водой…
«Я не ошибся насчет Одиссея», – подумал Мурлов.
– Ты, наверное, и девку обхаживаешь три дня, прежде чем потоптать ее?
– Мне вечера хватает.
– А-а. А то я уж подумал, что вам в детстве всем ведерные водные клизмы три раза в день ставят, – Ахилл повторил цирковой номер с разливанием, только теперь уже с завязанными глазами. Снова кружки были полным-полнехоньки, так что их нельзя было приподнять, не расплескав вина.
– Далеко ходили? – спросил, отдуваясь, Мурлов. Он прислонился к стене, так как его неудержимо клонило вперед и вбок. Слово «ходили» у него не прозвучало, но Ахилл услышал.
– Да нет. В этот проклятый Илион. Через горы вон туда до моря, а потом на кораблях налево.
– И долго идти?
– Нет. Полтора месяца плюс-минус неделя. Это если из Троады. Признаться, осточертела мне вся эта Атридова затея. Да она мне и с самого начала не внушала доверия. Обещал горы золотые, а вышел шиш с маслом. Что в окрестностях награбим, то и хорошо. Баб и тех не осталось. Хорошо, эти дуры амазонки вздумали воевать с нами.
– Полтора месяца – многовато времени.
– А что с ним делать? Солить? Не все ли равно, где его провести – в новых краях и путешествиях или у себя дома? Ты-то везде один, а?
– Не знаю, – ответил Мурлов. На него нашло вдохновение. – Когда нас трое, мы в настрое, а раз в настрое, что нам Троя!
– Гигант! Спиши слова. Гимн будет. Но ты не воин. Не умеешь считать. Нас тут не трое. Посчитай лучше – четверо. Ты Гомер. Иди учителем. Благороднейшая, доложу тебе, профессия. Плохо – ученики сволочи – могут убить. А то смотри, пошли завтра с нами. Я тут тропинку одну ищу, к островам кое-каким…
– Вы что, завтра уходите? – у Мурлова рассеялся в голове туман, и мысли вновь нашли друг друга.
– А что тут дольше делать? Пришли, проведали. Все на своем месте.
– Погуляли бы, отдохнули.
– Ты прямо, как мама, – помрачнел Ахилл. – Впрочем, как мама – не знаю. А дом, друг мой, не для отдыха и гуляний. Пойдешь с нами?
– Ребят надо предупредить. На верхней улице им туговато будет без меня.
– Предупреди. Конечно, нехорошо уходить, не предупредив. Царь у вас кто?
– Царь?.. Леонид… Ильич, наверное.
– Это тот, что с Фермопил?
– Нет, этот на фермах не пил. У него дач хватает.
– У него надо отпрашиваться? Смотри, могу словечко замолвить, по-свойски, по-царски.
– Отпрашиваться? У него? Зачем? Для него все равно, есть я, нет меня, здесь я, не здесь я, под Троей или у черта на куличках, живой, мертвый, грязный, пьяный…
– Плохой царь. Да и какой царь? Пустое место, – сказал Ахилл. – Боюсь, что и ты такой.
– Почему?
– Какой царь, таково и войско.
– Проверь. Я не люблю напрасных слов.
– Ты сам себя проверишь. А насчет троих ты верно сказал. Три – золотое число. Меня еще Хирон учил: на три любое число делится, без остатка. Хоть бутылка, хоть кувшин, хоть бочка. Хоть жизнь – детство, зрелость, старость. Не у всех, правда, – помрачнел грек.
После третьей кружки стены заходили, как живые, закружились, забаловались… Если сейчас произвести обратное арифметическое действие и умножить кружение стен на три кружки, получишь точно Вселенную, со страшной скоростью завивающуюся в спираль.
– А вот теперь можно и с девушками побаловаться, – сказал Ахилл. – Как тут у вас, много пленниц? Может, поделитесь? Заимообразно. На обратном пути рассчитаемся.
– Одна.
– Всего? Вы что, голубые?
– Мы все красные. Нам местных хватает.
– Местные? – не переставал удивляться Ахилл. Создалось впечатление, что царь спустился на землю не с гор, а прямо с неба. – Да где вы их тут нашли? Тут все до одной – дочери достопочтенных граждан. И без их согласия, я имею в виду отцов, как можно?
– Очень даже можно. Нам вполне хватает согласия девушек. Если ты заходишь ко мне в дом выпить вина, не пойдешь же ты за разрешением в милицию?
– Не пойду, – согласился Ахилл. – Я никогда в нее не хожу. Она сама ко мне ходит. И пьет вместе со мною. О, времена, о, нравы! – произнес Ахилл. – Где я это слышал? А, неважно!
– Ну, так как? По девушкам идем или…
– Нет, сперва они пусть по нам походят голыми ногами. Люблю, когда по спине и позвоночнику девки ходят. Ух, как распрямляет! Давай, зови местных, раз пошла такая пьянка. Мне эту, Сонику, она на верхней улице живет, крупная такая, хорошенькая. Как она ходит, как ходит!
– Нет Соники, – сказал Мурлов.
– Похитили? Умерла?
– Замуж вышла.
– Жаль. Хорошая девушка была. А сейчас превратится в ведьму.
– Хорошая. Жаль.
– А ты-то чего жалеешь? Ты, гляжу, пострел, везде поспел.
– Долго, что ли, умеючи.
– А ты, случаем, не знаешь, где она?
– Где-где, у геологов, – машинально сказал Мурлов и спохватился, что сболтнул лишнее.
– У геологов? У этих собак? – взвился Ахилл. – Идем!
– Куда? Зачем? – взял его за руку Мурлов.
– Идем! – сказал Ахилл, вырывая руку.
– Почему ты геологов собаками называешь?
– Они живут по своим законам, а баб таскают наших. Я зол на них!
– Подожди, фонарь возьму.
– Хорошая вещь. Надо будет под Илион взять. А то посты, и те толком не проверишь.
«Занятно будет, когда Шлиман фонарь найдет, а какая-нибудь спектроскопия определит ему возраст в три тысячи лет, – подумал Мурлов. – Потом фонарь попадет в музей, и о нем будет рассказывать посетителям экскурсовод или музейный сторож».
Через час были у геологов. Мурлов едва поспевал за длинноногим вождем. «Хорошо, копье не взял, – подумал Мурлов. – Разнес бы сейчас всю хату к чертовой матери».
– В этой избе? Или там?
– В этой.
Ахилл пнул ногой дверь, та слетела с петель. Он ворвался в избу и, направив фонарь на кровать, заорал дико:
– Руки вверх!
– Чего ты орешь, фриц недорезанный? – спокойно спросила кровать. – Зашел, будь гостем. Да не свети ты в рожу, а то засвечу сейчас.