Итак, отрочество принесло мне сестру и усиление проявлений трансгендерности (усиление ГД). Но обо всем по порядку.
С рождением сестры мы стали жить уже вчетвером. Поначалу я не мог смириться с тем, что любовь, которую я так страстно желал получить от родителей, мне приходилось делить еще с кем-то. Сейчас я очень люблю свою сестру, но тогда она меня просто бесила.
Мать все время проводила с сестрой, отец работал, я ходил в школу. В школе я неплохо учился и вел, в принципе, обычную мальчишескую жизнь: дрался, учился отстаивать свои права и искал свое место в коллективе. Поначалу меня в школе не воспринимали. Я не знаю, моя ли в этом вина или просто так сложилось, но друзья у меня появились не сразу. Прошел год или может два, прежде чем появился один товарищ, а потом и другой. Но постепенно я влился в школьный коллектив, и все встало на круги своя. Все-таки что-то было в моем характере не таким уж и мальчишеским: я всегда хотел иметь длинные волосы, не был агрессивным, был щупленьким и субтильным и т.д. Помню, как один из моих друзей мне сказал: «Ты кидаешь камни, как девчонка!» Естественно, быть «девчонкой» в глазах друзей я не хотел, поэтому учился все делать по-мальчишески.
Вместе с тем, в нашей семье в начале восьмидесятых произошло несчастье. Отец, который когда выпивал иногда не ночевал дома, зимой в мороз поехал куда-то, чтобы привезти картофель, и видимо с кем-то выпил изрядную долю алкоголя. Мороз тогда был под -40С, отец оказался на улице и уснул, а когда попал в больницу, спасать конечности было уже поздно. Было допущено много ошибок, в том числе и врачебных. В итоге, отец остался инвалидом до конца своей жизни. Отец, до того являвшимся симпатичным мужчиной, вмиг потерял свой привлекательный внешний вид и уважение к себе…
Мне тяжело вспоминать, как отец протягивал ко мне свои поврежденные руки и просил прощения за свои грехи! Мне казалось, что это не мой отец, а чужой человек. Он пугал и страшил меня… Я не знал как вести себя в такой ситуации… Тем более, что на меня действовали установки матери, которая так и не смогла его простить и считала алкоголиком и негодяем.
После этого отношение к нему моей матери окончательно ухудшилось. Она и раньше не проявляла к нему какой-то «пылкой» любви, а теперь у нее появился аргумент: «Вот, я же говорила тебе, что ты помрешь под забором! Благодари меня всю оставшуюся жизнь, что я тебя не бросила!» С одной стороны, все казалось просто и однозначно: «плохой» и «пьющий» муж и «хорошая» и «верная» жена, которая не бросила мужа-инвалида и осталась с ним. Но, честно признаться, сейчас я уже не уверен, что все было так, как это выглядело. И не исключаю того, что мой отец выпивал оттого, что наша семейная жизнь только внешне была нормальной, но каких-то светлых чувств между всеми членами этого социального института уже не было.
У меня складывалось ощущение, что эту семью создавали люди, которые либо не до конца были уверены в своих чувствах, либо спустя много лет окончательно утратили способность испытывать какие-либо эмоции к друг другу, кроме негативных и мрачных.
Тем не менее, несколько лет (наверное, лет пять) отец держался и почти не выпивал. Но, т.к. пьянство – это все-таки часто «следствие», а не «причина», то его загулы продолжились. Мать, видимо, окончательно разочаровавшись в моем отце, полностью от него дистанцировалась. Я вспоминаю, как это было: она ушла в отдельную комнату с отдельной кроватью и там «жила». Нормальные отношения с отцом почти полностью прекратились. Она отвернулась и от родственников отца, предпочитая общаться только со своими родителями. Естественно, интенсивность «промывания» моего мозга на предмет «не быть как отец», «посмотри, на что он похож», «это он во всем виноват», «он все сломал и испортил» превысила все мыслимые и немыслимые пределы. Более того, к этому подключилась и моя бабушка. Вместе они так насели на меня, что я действительно стал думать, что быть «как отец» плохо и омерзительно.
Мои родители мало нас берегли от своих скандалов. Часто ругались прямо в общей комнате. Отец был эмоциональным человеком и, не сдерживаясь, матерился. Мать обижалась и могла не разговаривать с ним неделями. Через меня передавала ему записки. Так она общалась с ним. Но самое тяжелое для меня тогда были слова матери: «Теперь ты будешь за главного в доме, раз отца больше нет!» Зачем мне говорить это было в столь юном возрасте, я не понимаю до сих пор. Как будто мне было легко! Как будто мать пыталась переложить на меня часть своих проблем, забывая при этом, что не я виноват во всем этом и что мне совсем мало лет. Скорее всего, для меня это стало психологической травмой (я не могу судить об этом с профессиональной точки зрения, т.к. прошло много времени, и сейчас мне сложно достоверно сложить воедино все «кусочки» этого «паззла»). Я стал плохо учиться в школе, отношения с друзьями у меня испортились и потом полностью прекратились. Я стал неким «изгоем» в классе. Мне не хотелось идти в школу, и я почти полностью потерял свой авторитет среди одноклассников. От этого мне было еще тяжелее. Может быть, это покажется удивительным и даже странным для моего возраста, но меня начали мучить панические атаки, мое настроение часто прыгало: от безудержного веселья до беспросветного пессимизма. Я не понимал, что со мной происходит, мне казалось, что я схожу с ума. Может, это было просто подростковое взросление (сейчас я знаю, какой гормональный бум возникает у подростков в пубертатный период), может, последствие негативной обстановки в семье, но со мной творилось что-то неладное…
Ну, а что же со мной происходило в контексте нашего с вами вопроса? В плане трансгендерности?
Начиная с 10-11 лет я захотел стать девушкой. Причем именно физически, не просто носить одежду. Я не могу этого желания объяснить… Оно иррационально. Мне нравилось, как они одеваются, нравилось то, что им много прощают родители и т.д. Помню, как накрасился однажды акварельной краской, сделал себе макияж и потом играл в куклы. Причем умом я понимал, что так быть не должно! Естественно, что мне с детства прививали общественное мнение, что мальчик должен вести себя как мальчик, а девочка – как девочка, и я думал, что делаю что-то не совсем верное… а может, совсем не верное… Но «запретный плод», как известно, так всегда сладок…
Лет в десять-одиннадцать я как-то раз забрался в мамин шкаф и обнаружил там много женских вещей. С того времени я стал погружаться все глубже и глубже в трансгендерные проявления. Когда никого дома не было, а это бывало довольно редко, я всегда наряжался в женское. Это давало возможность побыть хоть немножко на «той стороне»… Это меня очень будоражило и волновало! Я весь аж задыхался от восторга, глядя на себя в зеркало. После необходимости разоблачения возникало чувство печали и … стыда. Эти чувства для меня были во многом противоречивы. С одной стороны, я сожалел о необходимости «возвращения» в обычный и жестокий мир, а с другой – стыд за свое «неправильное» поведение.
Я вспоминаю еще один случай. Мне тогда было, наверное, двенадцать или тринадцать лет. Мать ушла из дому по делам, и я решил, что это мой шанс забраться в ее косметичку. Недолго думая, подставил табуретку и по самые пятки забрался в шкаф, где все это великолепие и хранилось. Нашел помаду – накрасился. Есть песня одна, не помню ее название, но там есть слова – «…я извазюкала помадой рот!…» Вот нечто такое у меня и было! Этого было недостаточно, так как я был «дама стильная» и ограничиваться только губами было «не комильфо…» Поэтому, найдя тени для глаз, я немедленно взялся и за эту часть образа! Жалко, что в песни нет слов: «…извазюкала тенями глаз…», но это бы было довольно верно! И вот я такая красавица, хожу по дому. Косметика чувствуется на коже лица, и она создавала ощущение гламура, будто я всамделишная девочка и это было чудесно…
Но, как известно, все хорошее рано или поздно заканчивается, и пришел час, когда я вспомнил о том, что мать должна скоро прийти! Я ринулся в туалет и начал водой все смывать. Если помада хоть как-то смылась, о тенях даже и подумать было страшно! Они оказались такими стойкими, что кроме как размазать их по лицу, с ними ничего нельзя было сделать. Если бы тогда существовали такие средства, как «Доместос», я бы наверняка ими воспользовался! Кое-как я их смыл (как мне казалось). Пришла мать, а я кручусь возле нее, как будто ничего не знаю. Она посмотрела на меня, когда свет от окна падал на лицо, и сказала: «А что там у тебя на глазах»? Я понял, что это полный провал Штирлица! Как мне было стыдно!… Меня выдали блестки, которые так въелись, что, наверное, только шлифмашиной их можно было убрать. Мать сказала: «Тебя кто-то этому научил?» Я думал, что провалюсь под пол от стыда… Но в данном случае моя мать проявила мудрость и не стала расспрашивать меня о том, что произошло, и я очень благодарен ей за это. А может, она что-то чувствовала во мне, что нравилось ей. Я не могу сказать точно, но желание того, чтобы я не был «как отец», перевешивало все разумные границы.
Со временем, одной косметики стало недостаточно, и я ринулся искать какую-то женскую одежду для увеличения достоверности своего внешнего вида… Конечно, я знал, что у матери она хранится в шкафу. В нем я нашел колготки, какие-то юбки, старые туфли и т.д. Размер обуви тогда еще был таким же, как у матери. Отец был где-то на работе, и мать так же отсутствовала дома. Я, как умный школьник, с утра выходил из дома вместе с матерью (как будто в школу). Затем убегал куда-нибудь, и спустя некоторое время возвращался назад, где меня ожидал «заветный шкаф». И почти целый день я мог ощущать себя Девушкой… Со временем, мне захотелось иметь свои вещи, и я «натырил» их у матери, рассовав по «закромам» внутри квартиры. Колготки лежали в столе. Как-то раз, когда я был летом в деревне, мать провела «рейдерский захват» моего письменного стола и, конечно, все нашла! Понятно, что свои вещи она узнала. Но тогда она мне ничего не сказала, видимо, решив, что ничего из меня уже хорошего не вырастет… Так сказать, в семье не без…