Кроме того, в 2004 году мы с женой съездили отдохнуть в Горный Алтай! Денег было столь мало, что мы жили в небольшом домике, что, тем не менее, не умалило прекрасных впечатлений от этого путешествия! Стоит отметить, что это был вообще первый раз, когда я куда-либо ездил самостоятельно с женой.
Приближалось лето. К сожалению, то лето выдалось холодным. Я продолжал работать, а жена занималась ребенком. Мы более-менее освоились с заболеванием, нашли врача, который не отказался от нас. Да, да, именно: не отказался! Часто проблемные дети никому не нужны! Нам сразу дали понять, чтобы мы особо ни на что не рассчитывали. Те врачи, которые были более сердечными, говорили: «Рожайте второго», кто был более циничным, говорили по-другому. Тем не менее, мы доверяли им. Ну, а кому было доверять? Мы познакомились с другой парой, у которых родился ребенок с таким же заболеванием, и подружились с ними. На тот момент таких детей было около 5 человек на весь город!!! На полмиллиона жителей. Опыта не было ни у кого! Оно и понятно: заболевание раньше прекращалось вместе с жизнью ребенка, соответственно, если удавалось вовремя диагностировать – ребенка могли поддержать (и то не всегда), если нет – ребенок погибал (по невыясненным причинам), и опыт поддержания таких детей не формировался. Естественно, в столице таких детей было много, и их умели лечить, но наши врачи, к сожалению, не обладали серьезным опытом по назначению лекарств и ведению такого заболевания. Зачем им чужой опыт перенимать? Все же прекрасно лечится аспирином или аскорбинками…
В августе 2005 года ребенку стало плохо. Его рвало, он ослаб. Сначала мы звонили нашему специалисту (которая вела нашего ребенка), но она не захотела ни приехать, ни что-то решать, предложив отправить ребенка по скорой помощи в больницу.
Я помню, как мы вызвали «скорую» и пока она ехала, мы смотрели на нашего малыша. Он был очень слаб, ему было трудно даже шевелиться, но он улыбался! Наш мальчик улыбался мне! Я склонился над ним и он (как мне показалось) попытался обнять меня с блаженной улыбкой. Улыбка была просто ангельской. Он провел своей ручонкой по моему лицу.
Приехали врачи, сказали, что заберут ребенка в стационар. Почему-то сказали что матери не обязательно присутствовать… И уехали… Больше я своего ребенка живым не видел…
Врачи держали его в больнице, выдавали ему какие-то препараты. Мы просили нашего врача помочь той больнице с консультацией по лечению нашего ребенка. Она вроде бы обещала, но мы до сих пор не уверены, что она что-то сделала… Просто «умыла руки». Сейчас я очень жалею, что доверял врачам! Нам не надо было пускать все «на самотек». Наоборот, надо было брать ситуацию под личный контроль, обоим «ночевать» в той больнице, чтобы они выполняли свои обязанности как положено, но мы этого не сделали… Мы постоянно созванивались с врачами стационара, спрашивали, как себя чувствует наш сын. Их слова были полны оптимизма, что еще больше ввело нас в заблуждение.
Пользуясь случаем, хочу обратиться к врачам, если таковые читают данную книгу! Равнодушие в любой сфере деятельности вредит результатам работы, но в Вашей сфере оно может привести просто к катастрофическим последствиям. Пожалуйста, не растеряйте свои душевные силы и сохраните на жизненном пути живой интерес и человеческое отношение к своим пациентам.
Помню, как утром нам позвонили и сухим голосом сказали, что утром ребенок скончался. Эти слова «иглами» вошли в мой мозг. Я ощутил просто физическую боль. Слова не шли на язык, я что-то бормотал врачу, да и ему не сильно хотелось говорить на эту тему. Трубка выпала из моей руки. Я пересказал все жене. Потом я плохо помню те события. Они запечатлены в моей памяти какими-то «слайдами». Мы гуляем с женой бесцельно по больничному саду, о чем-то говорим, помню, как жена спросила у меня: «А может он оживет?»… Помню, как я рыдал в туалете, чтобы не показаться жене слабым! Ведь я же глава семьи! Я должен был поддерживать жену! То время у меня было окрашено черными красками.
На похороны сына пришли мои родственники (даже мать пришла), пришли несколько друзей со стороны жены. Мы не хотели каких-то пафосных похорон с десятками приглашенных, нам было не до этого. Мы хотели только одного, чтобы поскорее все это закончилось! Нам повезло: на кладбище поблизости от города нашлось место, денег на похороны тоже нашлись, цены были невысокими. Помню, как мужчины при нас докапывали землю для могилы. Я все это время держал в руках своих гроб с моим сыночком. Он был такой умиротворенный! Как будто даже счастливый, что все уже закончилось, и тети в белых халатах не будут брать у него кровь на анализы и не надо будет больше плакать. Я вложил ему в ручку его любимую погремушку. Мы попрощались.
Потекли будни. Повторюсь, я плохо помню то время. «Серые», бессмысленные будни. Нас с женой как будто «как лимон выжали». Жена часто сидела перед телевизором, включенным без звука, и смотрела, как мелькают картинки… Я не требовал от нее ничего, понимая, как ей сейчас тяжело. Было тяжело и мне. Я не мог ни с кем говорить про смерть сына. Я не знаю, почему, но без слез об этом я говорить не мог. При этом я же не мог прийти на работу и начать там «слезы лить»? Со мной бы сотрудники просто не смогли вести рабочий диалог. Поэтому я «затолкал» поглубже в себя все свои переживания, ведь я же сильный! Я же – Терминатор! Мне всегда нравился этот персонаж еще с детства, и я хотел тогда хоть немного на него походить. Я считал себя человеком «из стекла и бетона»! Пуленепробиваемым и бессмертным. Поэтому чтобы один человек мог сидеть перед телевизором, другой должен был «пахать» и за себя, и за него! И я работал. Стиснув зубы!
Помню, как осенью 2005 года, буквально через 3 месяца после смерти ребенка, я защитил свою научную работу. Было невыносимо тяжело. Мы еще не отошли от предыдущего стресса, как наступил новый! Кто сдавал свои работы – тот знает, сколько сопутствующих мероприятий надо выполнить. Защищал свою научную работу в городе, откуда мой отец был родом, практически «не приходя в сознание». Но я не жалею об этом, т.к., наверное, не защити я свою работу тогда, у меня вряд ли нашлись силы это сделать позже! Хотя я дошел до такого состояния тогда, что моя решимость не позволила бы мне отказаться от защиты моей работы, даже если мне сказали, что ни единого шанса на это нет.
Я не жалел себя и ни разу не воспользовался возможностью попросить у кого-то снисхождения в связи с перенесенным горем. Для меня это было унизительно. Пользоваться именем сына для получения каких-то поблажек. Мы максимально сузили круг посвященных в эту ситуацию, и о похоронах мало кто знал. Знали лишь те, кому мы говорили про сына.
В то время я много размышлял о том, почему это произошло. Ведь такие дети, в принципе могут жить относительно нормально. И со временем все больше начинал винить себя в произошедшем, считая, что если бы я больше времени уделял ему, то, возможно, этих событий удалось бы избежать… Но я уже не мог ничего сделать. Я очень любил сына даже после его смерти и никак не мог его забыть. Часто ходил в Церковь и просил Бога, чтобы он позаботился о нашем ребенке и передал ему, что мы его любим и что мы его никогда не забудем… Мне было очень жаль свою жену. Я чувствовал, что не смог дать ей того счастья, на которое она рассчитывала, не смог защитить ее от проблем в жизни.
Но давайте вернемся все-таки к нашей основной теме книги, это формирование трансгендерности у человека. А что же происходило с ТГ во мне в это время? Давайте обратимся к следующей главе.
Глава 5.2Блокада
…Кровью брызгая из глаз
В муках искривляя рот,
Ты готовишься упасть,
Набирая оборот…
«Грязь», гр. Агата Кристи
Нас спасло, пожалуй, то, что все произошло внезапно. Без мучений, страданий и длительных переживаний. После защиты диссертации я позволил себе даже немного расслабиться! Работал не по 14-16 часов (практически без выходных и праздников), а по 10-12 часов! Вы усмехнулись? Напрасно! Для меня это казалось отдыхом. У меня появились даже выходные и праздники.
С некоторыми друзьями мы стали меньше общаться. Не потому, что не хотели или злились на кого-то, просто не было сил, да и не могли мы слушать вопросы наподобие: «Как там твой сын, растет?» Не могли. Всем объяснять мне было трудно, практически невозможно физически, и мы предпочли просто уединиться внутри остатков нашей семьи. Говорить и смерти сына с друзьями нам было больно, и люди (спасибо им за это) как-то со временем это поняли.
Отношение с моими родителями у меня остались прежними. Отца я все больше уважал и жалел его, а с матерью ситуация была обратной: она при жизни ребенка ни разу к нам не пришла, когда мы слезно звали ее, извинялись и просили нам помочь, но она отторгла нас от себя. Конечно, вы скажете – она все равно твоя мать! Да, это так. И я сохранил с ней формальные отношения, но что-то внутри меня безвозвратно утеряно по отношению к ней. Я стал называть ее не «мама», а по имени-отчеству. Также называю ее и сейчас…
Вместе с тем, я ощущал, что трансгендерный «джин», когда-то успешно заточенный мною «в бутылку», рвется наружу. Мне стали снова сниться сны, где я – это черноволосая молодая женщина, идущая по каким-то развалинам в белой холщовой рубахе или платье, и меня толкают с высокого здания. Я падаю, внутри меня ужас приближения падения, а потом – расслабление и нега.
Иногда я ловил себя на мысли, когда, например, брился возле зеркала, что я слишком мало похож на классического «мужика». У меня почти нет волос на лице (бородка стала расти только лет в 20), хотя все друзья уже имели бы окладистые бороды, если бы их отращивали. Мое телосложение также не было похоже на моего любимого персонажа – Терминатора, скорее напоминало андрогина, т.е. что-то среднее между мужчиной и женщиной. Все эти мысли были навязчивы и «липки». Иногда, как всполох пламени, откуда-то возникали мысли: «Ну почему я не родился девушкой?» Мне казалось, что Бог изначально проектировал меня как девушку, но, как обычно говорят в голливудских дешевых фильмах, «что-то в конце пошло не так!» Мне казалось, что из меня вышла бы куда более правильная и красивая девушка, чем парень, тем более, что черты моего лица смело можно было назвать женственными.