– Кем только не был несчастный Марсик! И фокусником, и санитаром в морге, и каскадером. Но выяснилось – фокусников и каскадеров в космос не берут. И Марсик посвятил себя великой и могущественной физике элементарных частиц. Он сделался знаменитостью, и его пригласили в этот госпиталь на истязания. Но Марсику истязания надоели! Он просит слабонервных удалиться! Смертельный трюк!
Высокий, тонкий, в коричневом госпитальном халате и красивых мужских полусапожках – они получали обувь на время прогулок или при переходах из одной лаборатории в другую, – Марс неожиданно взвился в высоком прыжке, и размытая ручейками тропинка, по которой они шли через светлый сосновый бор, понеслась ему навстречу. Марс промчался по ней метров десять и, не снижая скорости – лишь быстрее работая ногами, – взбежал вверх по стволу вековой сосны. Ребята ахнули. Тело каскадера было абсолютно параллельно земле, и он поднялся метра на три. Застыл в мертвой точке, по-кошачьи оттолкнулся, крутанул заднее сальто, встав точно на тропинку, небрежно поправил длинные черные волосы и невозмутимо зашагал дальше.
– Артист! – выдохнул Дима. – У меня даже мурашки по спине поползли. Думал – сорвется.
Марс остановился, обернулся – печальный и строгий, – отвесил грациозный поклон:
Я вас люблю, – хоть, я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
И засмеялся по-мальчишески звонко.
– Отрывок из стихотворения «Признание» А. С. Пушкина прочитал физик-лирик Марс Неизвестный.
Им было хорошо в то утро. И сначала, и потом, когда они подошли к большому белому зданию с массивными колоннами и Саня по традиции, заведенной моряком Балтийского флота, предложил разыграть на пальцах очередь на испытания. Первым выпало идти к эскулапам Леше, вторым оказался Саня, третьим – Дима, Марс – последним.
– Если хочешь, Марсик, – предложил Саня, – можем с тобой поменяться. Иди вторым.
– Нет, – ответил он почему-то с легкой грустью. – Чему быть, того не миновать.
И отвернулся.
Никто не отметил тогда этой детали – она всплыла в памяти потом. Потом, с опозданием в несколько часов, Саня вспомнил наказы пожилой медсестры Антонины Максимовны, вспомнил излишнюю веселость и грусть Марса. А тогда они подурачились еще немного, послушали журчание ручейков, дружно направились к тяжелым, под дуб, дверям парадного входа. Одновременно предъявив свои временные пропуска, пошли по коридору к лаборатории помер семнадцать. Они шли тесно, плечом к плечу, как идут на штурм поредевшие роты или то, что от них осталось, и реальный мир с его светом, гомоном, красками, восходами и закатами начал понемногу блекнуть и растворяться в прошлом. Они слышали только звук собственных шагов, думали только о настоящем. И ничего, кроме настоящего, не помнили.
– Помолчим немного, – сказал Саня, останавливаясь. – Ну, Леша, удачи тебе!
– К черту, к черту! – Он быстро обнял всех троих и открыл дверь.
Минут десять ничего не было слышно, потом за дверью завыли электромоторы и вентиляторы. Они выли не однотонно, как воют моторы, работая на постоянных оборотах, а все время меняя окраску звука. То бархатисто шумели, почти затихая, то пронзительно взвизгивали, набирая скорость, то останавливались совсем.
– Нервничает Леша, – сказал Саня. – Рвет ручку.
Он напряженно вслушивался, стараясь не пропустить ни одной ноты из этой хорошо знакомой и понятной каждому летчику мелодии; по ее ритму, тембру, окраске, насыщенности посторонними звуками Саня зримо представлял картину происходящего за дверью, словно видел все своими глазами.
– Сань, – окликнул его Дима, для которого звуки за дверью ничего не значили. – Что на этом тренажере самое главное?
– Спокойствие и собранность, – улыбнулся старлей доблестных ВВС. – Работа тут не трудная, если в нее полностью уйти. Но стоит расслабиться – сразу начнешь отвлекаться. Причем, как я подозреваю, эскулапы сделают все, чтобы отвлечь. Но ты плюй на них с высокой колокольни, будто их не существует, и делай свое дело.
– А как они будут отвлекать?
– Как в старых сказках – методика та же. Помнишь, ведьмы, лешие, падающие деревья, болотные кикиморы – целый набор раздражителей обрушивался на доброго молодца, чтобы запугать и сбить с пути истинного. А он шел себе своим путем, ни на что не обращая внимания. И осилил дорогу!
– Я немного волнуюсь.
– Ты кто по профессии, Дима?
– Инженер, разработчик.
– Разработчик чего?
– Космических аппаратов.
– Дмитрий! – пришел в негодование Саня. – Ты проектируешь космические корабли, сам собираешься их испытывать, и вдруг перед тремя белыми халатами пасуешь! Ты ведь прошел предыдущие испытания, пройдешь и это!
– Дима, – подвинулся ближе на пару стульев Марс. – А какие корабли ты разрабатываешь?
– Ну, корабли это слишком громко, – Дима окончательно смутился. – Я занимаюсь СЖО на орбитальных станциях. Системой жизнеобеспечения. И то не всей, а отдельными узлами.
– Дим, при спуске корабль ведь горит в атмосфере. Как удается сохранить постоянную температуру в кабине спускаемого аппарата? – спросил Саня. – За бортом же тысячеградусное пламя.
– Тут используется оригинальная идея. – Инженер оживился, достал из кармана халата карандаш и листок бумаги. – Смотрите…
Очередное удивительное превращение происходило на их глазах. Дима – невысокий, светловолосый, коренастый, спокойный, всегда скромный Дима, от которого за день не услышишь и трех слов, – заговорил. Он говорил так, будто речь шла не о болтах и гайках, а о нетленных произведениях искусства, которым суждено остаться в веках и эпохах. Перед ними стоял совершенно другой человек. Властно взяв Саню за руку, он приказал ему сесть на стул. Саня покорно сел. Обычный госпитальный стул тотчас превратился в кресло космонавта, старлей доблестных ВВС – в пилота космического корабля, белый коридор – во враждебную всему живому «эфирную» среду, Марс – в аудиторию студентов-первокурсников, которым приходится объяснять простые и понятные вещи.
– Как видите, – торжественно подвел итог Дима, – СЖО, применяемая на долговременных орбитальных научных станциях, позволяет обеспечить комфорт и работоспособность сменяемым экипажам на достаточно длительное время. Можете встать, – он повернулся к Сане. – Вы мне больше не нужны.
Лекция закончилась. Но еще какое-то время Саня сидел с раскрытым ртом и не мог вымолвить ни слова. В его сознании по-прежнему звучали названия клапанов, насосов, жидкостей и газов, элементов пассивной тепловой защиты, питания, водоснабжения – всего того, что составляло самую прекрасную, самую удивительную систему космического корабля – систему, дающую жизнь. Это напоминало гипноз. Он не помнил и сотой части тех терминов, которыми сыпал Дима, но казалось, будто помнит всё. Он добровольно сдался в плен чарующей магии слова и человеческого обаяния, которое неожиданно проснулось в его скромном товарище, когда Дима заговорил о том, что любит. И его любовь оживила мертвые слова.
– Дмитрий! – пришел наконец в себя старлей доблестных ВВС. – Ты же гигант в своем деле! Зачем тебе менять профессию?
– Без космоса мне нельзя, – тихо ответил Дима. – Когда пойдут марсианские корабли, на одной телеметрии не протянешь. Тут надо знать логику работы каждого винтика в конкретных условиях космического вакуума, невесомости, радиации. Отказ одного винтика, случается, приводит к непоправимым последствиям.
– Понимаю, – сказал Саня. – Значит, марсианская программа уже отрабатывается?
– Отработана! – послышалось позади.
Они обернулись. Леша, раскрасневшийся, как после парилки, стоял у двери и улыбался. Расстегнутый халат был мокрым от пота – под мышками и на спине.
– Ну как?
– Порядок! Но работа не для слабонервных. Эскулапы там такое приготовили – во сне приснится, будешь вздрагивать. Но ты не слушай, – подмигнул он Сане. – Иди. Ты – очередная жертва!
Саня молча обнял товарищей и шагнул к двери. На пороге, словно от толчка, помедлил немного, обернулся. Марс смотрел ему вслед, и глаза у физика-лирика были тоскливо-печальны – глаза человека, который знает, что не дойдет до финиша. Но Саня снова, уже во второй раз, ничего не понял: мир психофизиологической лаборатории, в которую он вступал, встал силовым полем между ним и его товарищами. И летчик не повернул назад.
– Это ваше первое рабочее место. – Седовласый врач показал на странное сооружение, напоминающее кабину современного реактивного самолета. – Забирайтесь!
Он не спеша поднялся по лесенке, перебросил ноги внутрь кабины, уселся в кресло – жесткое и неудобное, без парашюта, который обычно надеваешь перед полетом. Слева на панели, лежал браслет с электродами, и Саня пристегнул его к левой руке. Немного погодя надел сетчатый шлем с датчиками и чуть-чуть – кончиками пальцев – потрогал ручку управления. Она работала мягко, без люфтов, и педали тоже работали хорошо. Он представил себя в кабине настоящего самолета и совершенно успокоился. Первое задание показалось пустяковым – требовалось как бы пролететь на истребителе вдоль извилистой дороги, точно повторяя ее рисунок. «Дорога» была нарисована на белой доске, стоящей перед тренажеров и хорошо просматривалась в электронный прицел. На выполнение задания отводилось пятьдесят восемь секунд. Ни секундой больше. Почему именно пятьдесят восемь, а не шестьдесят две или двадцать четыре, Саня не понял: видимо, по этому времени и количеству ошибок определялась реакция будущего космонавта, тип его нервной системы.
– В полете вас будет трясти и бить электрическим током! – предупредил седовласый врач, когда Саня пристегнул привязные ремни.
– Ослепит прожектором! – раздался второй голос, откуда-то из глубин лаборатории.
– На приборной доске будут зажигаться разноцветные лампочки. Их нужно немедленно выключать, не прекращая полета! – добавил третий.
– За вашей мимикой и координацией движений, помимо приборов, будет наблюдать психолог. Электронные устройства зафиксируют быстроту реакции и количество ошибок. Обо всем этом нужно знать, чтобы не случилось неожиданностей, – подвел черту седовласый. – Хотя некоторые неожиданности будут. Но вам при