– Надо же, – первым нарушил молчание Дима. – Я считал эти вечные пески чужой планетой. А, оказывается, она наша, родная. Самая настоящая Земля, – он пришел в полный восторг. – Земля, братцы! И температурка тут подходящая, градусов двадцать пять – двадцать семь… Ужин! Требую немедленно подать ужин! Я голоден, как тамбовский волк!
– Ты страшный хищник, – сказал Саня.
– Да! – зарычал Дима. – Хочу много мяса с луком. Телятину маренго, фазана в красном вине. Куропатку на вертеле…
– Будут, – улыбнулся Саня. – Только давайте еще немного посидим, посмотрим. Мне кажется, этот сказочный мир – награда за наши испытания. Чревоугодие все испортит.
– А,- не унимался голодный Димыч. – В тебе проснулись голоса далеких предков. Всматриваясь в пустыню, ты начинаешь понимать, что вон тот миленький варанчик или та симпатичная черепаха наделены экологическим сознанием, а мы, всемогущие, растеряли его в технологических битвах… Наблюдая в Африке за миграцией копытных животных, Гржимеки установили: гну и зебры испокон веков делают то, что современные скотоводы догадались ввести в практику только два десятилетия назад – животные все время пасутся на молодой, самой питательной траве, не стаптывая ее при этом под корень…
– Нет, – покачал головой Саня. – Я не думал сейчас об этом. Просто любовался закатом, пустыней. Но я понимаю тебя.
– Бескрайние пространства рождают великие мысли.
– Ну мысли самые тривиальные. Даже заученные, – возразил Саня. – На эту тему много говорят, пишут. Но знаешь, Димыч, по-настоящему я прочувствовал это лишь тут, в пустыне. Будто все вошло в меня вместе с болью. А выполз наружу, увидел испуганного варанчика и вспомнил Экзюпери. Он тоже однажды оказался в песках. И замечательно описал поведение лисицы-фенека. Ушастый зверек слизывал на рассвете с камней росу, а когда напивался – бежал в свою столовую. К маленьким кустикам, унизанным золотистыми улитками. И вот загадка природы: ни один кустик не объедал начисто. Словно понимал: если поленится обойти несколько километров, начнет лакомиться с первого кустика, за два-три приема на ветвях не останется ни одной улитки. А без улиток не станет и фенеков. Ушастик как бы заранее знал, где подстерегает опасность, и действовал очень мудро… Интересно, правда? Когда готовились к экзаменам на выживаемость, я перечитал десятка три разных книжек. У Кольера, прекрасного знатока природы, встретил любопытный эпизод: бобры – без всякой видимой причины – свалили могучие, затеняющие берег тополя. Точно косилкой прошлись. Действия животных Кольеру долго казались бессмысленными. И лишь через пять лет он понял: эта титаническая работа была частью грандиозного плана! Берега преобразились, появились буйные травы, кустарники, в заросли потянулись животные, птицы, насекомые. Возник новый, более сложный и богатый, а значит, более устойчивый биоценоз… Когда прочитал это, прямо подпрыгнул: бобры так преобразовали часть ландшафта, будто владели самыми новейшими экологическими знаниями!.. Стал разбираться. Оказалось, животным вполне присуща способность к планомерным, преднамеренным действиям. Планомерный образ действия существует уже в зародыше!
Дима после столь необычной для Командира речи не стал шутливо утверждать, как обычно, что Саня – настоящий Цицерон. Дима задумчиво смотрел на темно-вишневый серпик Солнца и будто заново открывал для себя ожившее, сбросившее груз тысячелетий пространство. Он знал: никогда не забыть ему этот день, доставивший столько жестоких страданий, тихий закат, легкое дуновение ветерка, прозрачно-родниковое небо, вечерние тени – незнакомое ощущение вечной нерасторжимости с планетой.
Леша, по-прежнему испытывая дурманящую слабость, в то же время с радостным просветлением все больше и больше укреплялся в мысли, что Санины слова как бы дополняли его собственные размышления, приоткрывали новую грань истины в процессе бесконечных преодолений – невидимое прежде делается видимым, неизвестное – постижимым, сами они становятся другими. «Другими? – удивленно переспросил он себя. – Какими другими? Хуже? Лучше? Надежнее?.. Нет, не то, не то… Природа не знает таких понятий, это все из области человеческой морали, нравственности… Просто, постигая смысл вещей, мы изменяемся, уходим в будущее…» – он окончательно запутался и взглянул на Саню.
Отчаянный небожитель отрешенно улыбнулся в ответ. Калейдоскоп случайных фактов, воспоминаний, историй складывался в его сознании в какую-то важную, давно тревожащую идею, Саня, казалось, без всякой логики извлекал из забвения, из невообразимой дали прошлого незначительные детали, фразы. И вдруг, словно прозрев, он ясно, отчетливо понял: Земля – космический корабль, да, огромный космический корабль, несущийся со своими пассажирами в просторах Вселенной. В корабле все необходимо и целесообразно, все неповторимо, начиная от журчания ручейка и кончая сменой времен года, все гармонично и совершенно. Несовершенны сами пассажиры. Человечество – на данном этапе развития – дисгармонично, грубо, бездумно уничтожает природу, частью которой является. Не познав самих себя, не открыв загадки собственного происхождения, не установив, есть ли жизнь на других планетах, плутая в потемках непознанных законов, бряцает смертоносным оружием, угрожает кораблю и всему живому на нем. Зло, как никогда, воинственно, оснащено ядовитыми газами, атомными, водородными, нейтронными бомбами, ракетами…
– У меня такое ощущение, ребята, – задумчиво сказал Саня, – будто повзрослел лет на двадцать. И мне уже под пятьдесят.
– Все мы стали чуточку старше, – согласился Дима.
– Но почему? Почему познание оплачивается такой ценой? – спросил Леша.
– Кто знает? Тут все. И работа. И ее требования к человеку. И переход количества в качество. И наше отношение к делу, к самим себе. И пустыня. И этот закат, – вздохнул Дима. – Я тоже чувствую себя значительно старше своих тридцати двух. Вы-то по сравнению со мной – мальчишки.
– Ладно, старики, – подвел черту Командир. – Пора ужинать и думать о ночлеге.
– О ночлеге? – растерянно протянул Дима. – У меня совсем из головы вылетело.
– Наверное, придется спать в корабле.
– В корабле?
– Ты можешь предложить что-нибудь лучше?
– Нет, но… В наших спортивных костюмчиках…
– Было испытание жарой, теперь предстоит испытание холодом, – неопределенно произнес Саня.
– Можно попробовать натянуть скафандры.
– Аккумуляторов на ночь не хватит.
– Да, в скафандрах без вентиляции задохнешься.
– Это я виноват, – сказал Леша. – Было бы полотнище…
– А, – усмехнулся Дима, – шатер превратили бы в гамак, приняли меры против «ползучих»… Сказка!
– Ничего. – Не глядя на товарищей, Саня взял курс к вершине бархана. – Прорвемся.
– У нас слишком долго все хорошо складывалось, – вздохнул Леша. – Очень хорошо.
– Будет еще лучше, – обернулся Саня. – Как аппетит?
– Волчий… по Димычу.
– Прелестно, – засмеялся Саня, извлекая из памяти ознакомительную лекцию по национальной и зарубежной кухне, которую им читали в Центре. – Отдавая дань уважения этой священной земле, а также учитывая традиционное гостеприимство местных жителей, с которыми нам предстоит познакомиться после полета, предлагаю остановиться на казахской кухне. Характерной особенностью казахской кухни является широкое использование мяса, молока, мучных продуктов. Несомненно, вы оцените айран – кислое молоко, разбавленное водой. Или кумыс – особым способом заквашенное кобылье молоко. Или шубат из верблюжьего молока. Предлагаю в качестве прохладительных и целебных напитков. От всех ран и недугов, как говорит моя Наташка… На первое рекомендую бешбармак с крепким бульоном. Замечательным блюдом из мяса будут палау казахский, бастурма по-казахски, но лучше – манты с бараниной… Выбор холодных закусок неограничен: печенка с салом, турли еттер, кабырга с гарниром…
– Остановись, – застонал Дима, игнорировавший в свое время «кулинарную» лекцию. – Глаза разбегаются. Слюнки текут.
– Нет, – поднявшись на вершину бархана, Саня уселся, скрестив ноги, перед НАЗом. – Когда к нам приезжали из кулинарного техникума и вдохновенно, с любовью рассказывали о многонациональной кухне огромной Советской страны, ты нахально читал под столом «И дольше века длится день». И никого, кроме Айтматова, не слышал. Стыдно… Я продолжаю…
– Да зачем нам, космонавтам, кулинарная информация? Остановись! – взмолился Дима.
– Ты есть хочешь?
– О-чень!
– Представь: мы первый день в невесомости. Что бы ты выбрал на обед?
– Какая разница? Доставай скорее мясо!
– А разница, Димыч, та, что в невесомости нужно есть больше кислого. И самые вкусные блюда кажутся недосоленными – кальций вымывается из организма. Если ты, как тамбовский волк, не будешь восполнять естественные потери, а перейдешь на одно мясо, твой скелет со временем станет очень хрупким. На участке приземления кости не выдержат перегрузок и начнут ломаться, точно спички. Ты станешь инвалидом, Дима. Ты хочешь стать инвалидом?
– Черт возьми, – непритворно охнул товарищ. – Это… это… явный пробел в моем образовании. Один ноль в пользу экипажа. Признаю: кулинария есть величайшее достижение человеческого гения.
– То-то, – улыбнулся Саня, раскладывая на контейнере НАЗа герметичные тубы с пищей. – А ты думал, я зря намекал на фазана в красном вине? Не-ет, таким образом я ликвидировал дремучую неграмотность некоторых вполне грамотных товарищей.
– Кстати, где же фазан? – осведомился Леша, подсаживаясь к импровизированному столу. – Где бастурма по-казахски, манты с бараниной?
– Не трави душу, – вздохнул Саня. – Ты же отлично знаешь аварийное меню: сублимированный творог, галеты, кекс, шоколад, вода. От шоколада меня воротит, разыграем на морского.
– А ты в аптечке смотрел?
– Где?
– В аптечке, – невозмутимо повторил Леша. – Посмотри. Может, учитывая наше бедственное положение, чего-нибудь добавили сверх нормы. Или по ошибке положили.
Саня, придерживая пакетики с галетами и кексом, нехотя расстегнул молнию НАЗа и запустил руку в контейнер. Лицо его неожиданно преобразилось.