Сане тогда почему-то показалось, что бабушка, умирая, не досказала что-то важное, быть может, главное, но, идя по дороге жизни, он поймет это сам, поймет обязательно; его вера, разрывающая душу печаль, мужество последней минуты бабушкиного бытия – все это, сложившись в одно целое, наполняло сердце такой высокой, необыкновенной силой, словно в него, Саню, переселилась богатырская силушка всех павших бабушкиных сыновей, и отца, и деда, и тех, кого он никогда не знал, но которые были.
Теперь, спустя шесть лет после бабушкиной смерти, Сергеев наконец понял то главное, не досказанное ею, что его мучало все годы; понял через призму пережитого, через испытания в пустыне, через бледное Лешкино лицо, через разговор в такси, через хлопоты доктора, через последнюю минуту жизни Гагарина. Все было связано со всем. И он знал, в какой степени все связано со всем… Осторожно открыв дверь квартиры своим ключом, Саня вошел в прихожую и, не зажигая света, устало опустился в кресло у журнального столика. Он больше ни о чем не думал. Мысли гасли, веки сомкнулись, он начал проваливаться в темную, мягкую пустоту, слабо ощущая сквозь сон, как нежные, заботливые руки жены стянули ботинки, куртку, на последнем усилии, не открывая глаз, он поднялся и, точно слепой, пошел куда-то за своим поводырем, шепча непослушными губами, словно в бреду:
– Наташа… ты самая лучшая в мире женщина… Прости… Я знаю, как погиб Гагарин… Я это знаю, понимаешь?..
И упав на прохладные простыни, разом ослаб в спасительном волшебном забытьи.
РУССКИЕ ЛЮДИ
Солнечный зайчик скользнул по подушке, излучая приятное тепло, в сердце зазвенела праздничная, веселая музыка, предощущение чего-то настоящего, светлого входило в душу, и хотелось так лежать бесконечно, но сон уже прошел, и Саня, открыв глаза, увидел Наташку. Она сидела у распахнутого окна, держа в руках крохотную распашонку, и с улыбкой смотрела на мужа.
– Саня, милый, – сказала нежно, с материнским участием. – Ты совсем забыл Симонова: «Нет, мы не знаем цены ожидания – ремесла остающихся на земле». Ты его совсем забыл.
– Зато я помню другое, – Саня с удовольствием смотрел на жену. – Ты моя избранница навеки и самая замечательная женщина! Я тебя безумно люблю!
– Ты льстец и обманщик.
– Наоборот, самый правдивый человек на свете. Я тебя люблю с каждым днем все больше и больше.
– Ты не правдивый человек, – с трогательной простотой вздохнула она, – ты – отчаянный небожитель, который лишь иногда возвращается на родную планету. Даже про свою верную Пятницу забыл! Никогда не прощу такого предательства! И месть моя будет страшной – рожу тебе девчонку! Ты станешь ее нянчить, а я займусь физикой Солнца.
– Я стану с удовольствием нянчить малышку, особенно если она будет похожа на тебя. Но для начала, для старта, нам нужен сын.
– Конечно, родной, у нас будет сын. Я знаю. Только ты все равно льстец. И я по тебе ужасно соскучилась!
– О, любовь моя, – закричал он с радостным возбуждением, вскакивая с постели и бросаясь к окну, – Вечный странник припадает к твоим стопам и просит о пощаде!
– Пощада? Ну, нет. Никогда, – смеясь, защищалась Наташка, выставив вперед маленькие кулачки; затем руки ее ослабли, обвили его шею, она положила голову к нему на плечо, прижалась, и они долго стояли так молча.
– Пусти же, сумасшедший! – наконец сказала она с легкой грустью. – Где ты так загорел? У тебя шелушатся ухо и нос.
– А… – беззаботно произнес он. – Врачи на недельку загнали в санаторий. Для профилактики сердечнососудистой системы. Море, солнце, золотой песок…
– Женщины, – в тон ему добавила Наташка.
– Нет, – признался Саня, вспоминая пустыню. – От женщин нас почему-то категорически изолировали.
– И бедный Леша, конечно, не выдержал, – две крупные слезинки скатились по ее щекам.
– Ты все знаешь?
– Ну, Саня, – она решительно тряхнула челкой, словно отгоняя тяжелые мысли. – Ни один ученый не раскрыл тайны сарафанного радио. Но такое существует – это реальный исторический факт. Среди женщин информация распространяется со скоростью, куда большей скорости света. Я еще вчера все знала, как только вы прилетели.
– Прости, родная, не хотел тебя волновать.
– К тому же, – вздохнула она, – тебя все разыскивают.
– Кто разыскивает?
– В шесть утра звонил доктор, просил при первой возможности связаться. А в семь тридцать позвонил Владимир Александрович Железнов. Уезжал в Москву, хотел переговорить с тобой лично. А я твердо сказала: Александр Андреевич дрыхнет, восстанавливает потерянные силы. Поднять невозможно. Разве что руководство притащит пушку и начнет палить у Сергеева над ухом. Однако палить придется долго и пороха не жалеть.
– Наташа, милая, разве так можно? Это же Железнов!
– Не беспокойся, пожалуйста. Я твоя жена и обязана оберегать твой покой. К тому же, Владимир Александрович, как выяснилось при общении, человек деликатный, с юмором. Мгновенно оценил ситуацию и сказал, что при таких мощных тылах он за космонавта Сергеева абсолютно спокоен. Время терпит. И когда товарищ Сергеев изволят пробудиться, пусть позвонят по известному телефону.
– В Москву? – быстро спросил Саня, направляясь в прихожую.
– В Москву, Санечка. Но ты меня недооцениваешь – аппарат выключен. Я вытащила микрофон.
– Наталья!
– Не перечь, – сказала она строго, точь-в-точь как бабушка. – Сначала – холодный душ, затем – завтрак. Выполняйте, майор Сергеев!
– Наташа, кто, наконец, глава семьи в этом доме?
– Конечно, ты, моя прелесть, – простодушно улыбнулась жена. – Ты глава семьи. А я лишь верная, смиренная помощница.
– Отдай микрофон!
– Ну, Саня, – она кротко вздохнула. – Я могу включить аппарат в любую минуту, мне не жалко. Но подумай сам, на что ты сейчас годен? Небритый, неумытый, мысли растрепаны. А я такой завтрак сочинила – пальчики оближешь! Чувствуешь, как вкусно пахнет? В столовой так не накормят. Давай, приводи себя в порядок – и на кухню, – она чмокнула его в щеку и, обворожительно улыбнувшись, вышла из комнаты.
И Саня… сдался. Досада растаяла, как лед по весне, бросившись под холодный душ, он вспомнил давний вечер, когда генерал Матвеев предложил ему, тогда старлею доблестных ВВС, работу, связанную с исследованием космического пространства, и как тоскливо, жалостливо, совсем по-женски заплакала Наташка и сказала, что ей в этой работе достаются ожидание, бессонные ночи, вечные волнения, слезы. И нельзя унывать и распускать нюни. Нельзя превращаться в домработницу или домашнюю хозяйку. Еще она говорила: ни один самый сильный, самый гениальный мужчина не может полностью раскрыться, полностью проявить свои возможности и дарования, если рядом с ним нет настоящей женщины. И приводила исторические примеры, подтверждающие, что именно женщина, слабая женщина вдохновляет мужчину, стремящегося к борьбе; женщина возвышает его душу и помогает стать Солдатом и Поэтом, Гражданином и Художником…
Все эти годы в их семье царили мир, покой, согласие. А он, дурак, ни капельки не ценил этого, считая само собой разумеющимся, целых две недели пропадал вдали от дома и даже не догадался привезти жене букетик полевых цветов, терзаемый мужским самолюбием, полез в бутылку, конечно, обидел ее. «Эх, – подумал Саня с жалостью глядя на себя в зеркало. – Тебе скоро двадцать восемь лет, а ты еще ничему не научился. И забыл все бабушкины советы. Спроси себя: кто ты есть? Чего хочешь? Не суетись. Живи по совести, в ладу с самим собой. Самое трудное на свете – каждый час, каждый день, всю жизнь иметь мужество оставаться самим собой». И наполненный решимостью немедленно извиниться, загладить свою вину, вышел из ванной комнаты.
– Все знаю, – лучисто улыбнулась Наташа, оборачиваясь на звук шагов. – Ты ужасно корил себя за невнимательность к самой очаровательной женщине планеты Земля. Солнечной системы. Галактики. А также всего мироздания. И решил исправиться. Теперь каждый день будешь дарить мне цветы и говорить самые замечательные, необыкновенные слова.
– Да, – сказал Саня. – Я подумал, что был не прав.
– Ты прелесть, – просияла она. – Твои поздние раскаяния просто изумительны. Начинай же немедленно. Скажи, как тебе нравится этот скромный завтрак?
– Вот это да! – искренне восхитился Саня, оглядывая стол, накрытый на двоих.
На цветной, веселой скатерти возвышалось большое фарфоровое блюдо, украшенное петрушкой, укропом, листьями салата; из зелени поднимались два шампура с отлично подрумяненными перепелами; от дичи исходил тонкий, душистый аромат, и Саня вдруг вспомнил, что со вчерашнего дня не держал во рту ни крошки; блюдо с дичью окружали салаты из свежих огурцов и помидоров, тут же стояли соусницы с белым соусом, излечивающим, по словам жены, от телесных ран и душевных недугов, и красным, по-грузински. На отдельной тарелке лежали ломтики свежего хлеба. Кофейный сервиз с двумя маленькими чашечками завершал ошеломляющую, головокружительную композицию.
– У-у… – испытывая пустоту в желудке, зарычал Саня. – Как я мог отказываться от такого? Я олух!
– Садись, – улыбнулась жена. – Ты прощен.
– Сказка! Мечта усталого путника! – сказал он с благодарностью, пробуя салат из помидоров и чувствуя, что получает подлинное удовольствие от еды. – О подобных чудесах кулинарии нам ничего не рассказывали на лекциях!.. Наташа, тебе надо взять на себя вопросы питания космонавтов… О-о…
– Попробуй дичь!
– Божественно!.. Тает во рту!.. Ах, какой аромат!.. А корочка?! Золотистая, хрустящая… Сил нет… – настроение с каждой минутой становилось более радостным, приподнятым, Саня как-то особенно остро ощущал все, что с ним происходит, сомнения иссякли, он был уверен, что выиграет сражение, был полон решимости и отваги.
– Не забывай про соус.
– С соусом еще вкуснее!
– Ты ничего не замечаешь? – спросила Наташа, когда муж разделался с горячим.
– Не-ет, – он быстро оглядел кухню.