– Посмотри на меня.
На ней было новое платье, очень красивое, скрашивающее ее нынешнюю полноту, с какими-то воздушными рукавами и затейливой отделкой.
– Грандиозно! – с восторгом оценил он, хотя ничего не понимал в женской одежде, и самой красивой формой считал армейскую с голубыми петлицами и золотистыми эмблемами доблестных ВВС.
– Знаешь, Саня, – сказала она трогательно, – я сегодня подумала: инженерам, ученым, где создаются ваши корабли и станции, надо почаще консультироваться у рукодельниц. Сделать хорошее платье ничуть не легче, чем построить корабль.
– Ты это сшила сама?
– Не сшила – обновила, – поправила жена. – Пока ты… загорал в санатории.
– Честное слово, замечательно!
– А ведь это то старенькое платье, в котором я приезжала к тебе в часть. Помнишь?
– Не может быть!
– Да, Саня. Я только отделала его рюшами, кружевами, воланами – сейчас это модно. Тебе, правда, нравится?
– Очень! – сказал он, с любовью всматриваясь в лицо жены; и хотя действительно ничего не смыслил в женских нарядах, ему нравилось обновленное платье и то, что у него такая замечательная жена, нравились ее мастерство, фантазия, трогательная заботливость; сколько себя помнил, он всегда проникался огромным уважением к людям, которые знали и умели то, чего не знал, не умел он сам; нравилось солнечное летнее утро, чудный стол, сотворенный для мужчины, уходящего в бой, нравилось даже то, что предстоит этот бой; размышляя о возможных баталиях, Саня всем сердцем верил: ничто не пропадает зря. Ни добро, ни зло. Истина непременно восторжествует. – Очень, – повторил он. – С такой женой я просто не имею права сомневаться в победе. Победа будет за нами! Спасибо, родная.
– Ты молодец, – засмеялась Наташка. – Это слова настоящего мужчины.
– Самого настоящего! – он с гордостью постучал себя кулаком по груди.
– Не забудь, пожалуйста, мой самый настоящий, в прихожей пакет для Леши. Там два вида салатов, дичь, белый соус, фрукты, – она поднялась. – И дай я тебя поцелую… Все… Иди… Постой… Сначала позвони Железнову – микрофон от трубки на столе… Леше скажи: мясо вымочено в белом вермуте «Чочосан», настоянном на травах. Соус приготовлен по специальному рецепту. И то, и другое, в сочетании с салатами, поднимает на ноги самых израненных мужчин, – она засмеялась. – Проверено только что.
– Ах так! – Саня обнял жену, привлек к себе, мысленно благодаря ее за предусмотрительность, за нужные слова, за то, что она есть на свете.
– Тебе нельзя расслабляться, – она уперлась маленькими кулачками ему в грудь. – Иди же… Ну иди…
– Постараюсь вернуться пораньше.
– Не спеши, сначала сделай дела. Подбодри как следует Лешу. Доктор сказал, у него все очень плохо.
– Плохо, – подтвердил. Саня, но вчерашней терпкой горечи не почувствовал; какая-то непоколебимая уверенность, что Хмырьев ошибся, что все наладится, образуется, прочно укрепилась в нем, и он боялся ее вспугнуть. – Но есть шанс.
– Иди же! – как-то странно взглянув на него, она сразу опустила глаза. – Иди.
– Ты что-то хотела сказать?
– Не сейчас, – Наташа отвернулась к окну. – Вечеров… Я все скажу тебе вечером.
– Тогда… до вечера.
– До вечера, милый.
Что-то тревожно-неопределенное, недосказанное почудилось ему в словах жены, в быстро опущенных глазах, но Саня, полностью находясь во власти положительных эмоций, не придал этому значения; затворив дверь, вышел в прихожую, вставил в телефонную трубку микрофон, набрал номер; помощник Железнова, дежуривший у аппарата – грамотный, толковый прапорщик, начинавший еще с Каманиным, – коротко сообщил: генерал ждет срочно, машина у подъезда; захватив продукты для Леши, отчаянный небожитель стремглав бросился вниз по лестнице, но на первом этаже, натолкнувшись на недоуменно-вопросительный взгляд лифтерши, сбавил шаг и степенно вышел из парадной.
Солнечный день, слегка подсиненный голубизной неба, был светел, чист, ярок; в соседнем лесочке и на березовых аллеях городка восторженно щебетали птицы; от цветка к цветку перелетали пчелы и бабочки; легкий ветерок, перемешиваясь струями, разносил запахи трав, хвои, редкие облака величественно плыли в вышине, и не верилось, что среди этой тишины, покоя, благоухания, почти рядом, в классах, лабораториях, на тренажерах Центра подготовки космонавтов идет напряженная, планомерная работа по освоению новой техники, что здесь – в муках, в спорах, в преодолениях самих себя – рождается день завтрашний: такая неописуемая красота была кругом. Невольно остановившись, Саня залюбовался погожим днем, белыми березами, ему мучительно захотелось уединиться – в лес, к озеру, и, ни о чем не думая, ничего не желая, просто бродить. Но шофер черной «Волги», стоявшей неподалеку от дома, резко посигналил, тишина распалась на отдельные звуки, и Саня, придерживая пакет, побежал к машине.
– Товарищ майор! Александр Андреевич! – чей-то голос заставил его обернуться, он увидел молодого, симпатичного паренька из новой, недавно сформированной группы, с которой его экипаж изредка встречался на испытаниях и тренировках, но друг друга они почти не знали – новички занимались по особой программе, осваивая на земле совершенно новый корабль, получивший кодовое название «Сатурн». – Извините, Александр Андреевич, – смущенно повторил, приблизившись, паренек. – Меня ребята послали. Может, что надо для Алексея Николаевича, – он сглотнул ком, словно в том, что случилось с Лешей, была и его вина. – Ну, лекарства какие или просо… Так мы мигом. Родным напишем, знакомым. Всем миром!
– Спасибо, – сказал Саня. – Но при чем тут… просо?
– А, – деловито объяснил паренек, – просо – незаменимое средство от пролежней. Если человек находится в одном положении, без проса никак не обойтись. А в нашей деревне просо самое наилучшее.
– Спасибо… – он пытался вспомнить имя симпатичного паренька и не мог.
– Юрий! – с такой непосредственностью подсказал собеседник, что Саня улыбнулся. – Меня зовут Юрий! Жалко вот, отчество не такое, как у Гагарина.
– Спасибо, Юрий не Алексеевич, – Саня крепко пожал ему руку. Мы с Димой обязательно зайдем, если что-нибудь потребуется.
– Весь отряд переживает, – строго сказал паренек. – Вы уж, пожалуйста, не давайте Алексея Николаевича в обиду… Кланяйтесь ему. Передайте: нам всем нравится, как он поет под гитару. Мы с ребятами его последнюю песню разучили – завтра под окнами госпиталя исполнять будем… Не давайте в обиду, Александр Андреевич…
– Не дадим! – пообещал Саня, в каком-то особенно просветленном состоянии садясь в машину.
Мне хорошо, думал он, с улыбкой глядя сквозь ветровое стекло на леса, поля, поселки Подмосковья, мелькавшие за окном, мне чертовски хорошо, хотя и стыдно в этом сознаваться. Рядом со мной замечательные люди, а когда рядом замечательные люди, никакая неизвестность не страшна. Все преодолеем, переживем, пересилим, и завтрашний день будет лучше, чем вчерашний. Леша поправится, мы опять начнем работать вместе; это пустяки, что потеряны два года, они не пропали даром, не прошли бесследно. Разве мог я, старлей доблестных ВВС, столько узнать и прочувствовать за два года в авиации? Нет, конечно. А тут поле деятельности поистине бескрайно, безгранично, передо мной открылась целая Вселенная – я постоянно размышляю о природе пространства и времени, о взаимосвязи живого и сущего, о тайнах бытия, о других мирах, пытаюсь в преодолении постичь великие истины. Я стал другим. И мне не жалко расставаться с собой, прежним, хотя все еще люблю небо и самолеты, но люблю уже иной любовью, ибо знаю: всеми своими самолетами, машинами, ракетами, всей своей историей человечество оплачивает прорыв в космос. Оплачивает пока дорогой ценой, но эта естественная плата необходима; ни снизить ее, ни исключить нельзя. Искусственно тормозя космические исследования, мы тем самым лишимся взгляда на Вселенную, на Землю со стороны, не сумеем «лицом к лицу» разглядеть то, что хорошо видно из космоса, опоздаем открыть новые фундаментальные законы и вовремя обратить их во благо для всех и каждого. Мы уподобимся кроту, ждущему землетрясения в своей норе. Будущее оплачивается сегодняшними средствами и усилиями, размышлял Сергеев. Сначала средства и усилия, а уж затем результат и материальные блага. С космонавтикой происходит то же, что с атомной энергетикой, – грандиозный, астрономический эффект впереди, сейчас начало прорыва, постройка фундамента…
– Александр Андреевич, – прервал его размышления водитель, бросив быстрый взгляд в зеркальце заднего обзора. – Я, конечно, не знаю всех ваших дел, но краем уха слышал: какой-то Хмырьев затевает бяку. Так что будьте начеку.
– Спасибо, дядя Коля, – кивнул Саня, удивляясь, скольких людей задела, зацепила беда его друга. – А как Владимир Александрович настроен, не заметили?
– А что Владимир Александрович? – засмеялся шофер, радуясь возможности поговорить. – Сколько лет его вожу, а все такой же. Хоть и в космос три раза слетал, и Звезды Золотые на груди. Где бы кулаком по столу грохотнуть, силу показать, он – уговорами. Где, извините, конечно, под зад коленом поддать, чтоб человек ускорение получил да быстрей дело справил, – он на совесть нажимает, на сознательность… Не-ет, я хоть и люблю беззаветно Владимира Александровича, а в глаза прямо говорю: раньше генералы не такие были. Крутые были генералы. А нынче все больше интеллигентные. Оттого народ распускается, от рук отбился. Может, так и надо – не моего ума это дело, – но мне не нравится… Никакого сравнения. Да и сам чувствуешь: хоть генерал, а не боишься. То ли в прежнее время. Вот, помню, возил на фронте одного начальника. Если что надо достать, поднести, скажем, он только глазищами зыркнет, а ты уж его чемоданчик подхватил и пулей летишь. А чтоб сам из машины вылез – такого отродясь не случалось и случиться не могло. Сидел, будто к креслу прикованный. Таким и перед глазами стоит. А тут… Попервой, как перешел в ваше ведомство, еще, бывало, выскочу, дверцу резво распахну, портфель генеральский подхвачу, а мне в ответ: не беспокойтесь, Николай по батюшке, я сам. А как же не беспокоиться, ежели я при нем состою и обязан служить верой и правдой?.. Или, скажем, срочно куда надо, а впереди светофор красный загорается. Я, понятно, по привычке жму, скорости не сбавляю, гаишников в упор не вижу – номера-то позволяют, – а мне вежливо: Николай по батюшке, пожалуйста, чтоб в первый и последний раз. Правила для всех одни. Так вы ж космонавт, говорю! Руководитель всех космонавтов России нашей, матушки! Вот по