дому.
Нет, никаких тревожных предчувствий не испытывал в то утро космонавт Сергеев. День начинался замечательно. Он любил Наташку, и Наташа любила его; самый великий эскулап планеты Земля заменил приговор, ожидавший Лешу, помилованием; методисты, проанализировав поведение экипажа в пустыне, поставили им зачет; невесомость, загадочная невесомость ждала, манила его; вечером ребята из группы «Сатурн» приглашали на просмотр новых песен; не-ет, грозовые тучи развеялись, небо безоблачно и лучезарно, жизнь прекрасна!
– Саня! – восторженно заорал неожиданно появившийся у дома Димыч. – Жизнь прекрасна!
– Прекрасна, Димыч! – тоже заорал Саня, стискивая друга в крепких объятиях.
– Я нашел! – Дима оторвал его от земли и поднял в воздух. – Это лежало на поверхности!
– Ура! – искренне возликовал Саня, не интересуясь, что нашел или подобрал на поверхности товарищ, главное – он нашел. – Ура!
И только тут заметил, что бортинженер выглядит очень странно: небрит, под глазами синева, рубашка измята, и явился не как обычно, к началу рабочего дня, а на целый час раньше.
– Слушай, – спросил он растерянно. – Ты, случайно, не загулял?
– Нет, Командир, нет. – Дима возбужденно схватил его за руку. – Идем скорее. Я та-кое притащил! – он подхватил с земли пухлый портфель, набитый до отказа чем-то тяжелым. – Да идем же! У тебя побреюсь, переоденусь. Просто недоспал малость. К тебе на крыльях летел, – и бросился в парадное.
– Значит… режим нарушил? – спросил Саня на лестнице, едва поспевая за ошалело несущимся товарищем. – И зарядку… не делал?.. Да?.. Нехорошо…
– Санечка! Красотулечка! – ухмыльнулся бортинженер, останавливаясь у двери. – Не порть настроение. Сам доктору скажу, что не спал. Но эта ночь… Ах, эта чудная ночь, – запел он с восторгом, входя в прихожую. – Наташа! – крикнул громко. – У вас нежданный, но любимый гость. Можно?
– По голосу слышу, что ты счастлив, Дима. Как новорожденный младенец, – засмеялась на кухне Наташа. – Поздравляю тебя, не знаю с чем. Сейчас будем завтракать.
– Подожди с завтраком. Иди сюда. Ты льешь бальзам на израненную душу. А то Сергеев все пилит… – Дима метнулся к журнальному столику, открыл портфель, руки его заволновались, он замер на мгновение, затем бережно, осторожно, будто извлекал тончайшее, хрупкое стекло, достал небольшую коробочку с катушкой из толстого, посеребренного наверху провода, двумя тумблерами и обыкновенной лампочкой от карманного фонарика. – Смотрите! – с гордостью поставил устройство на столик.- Лицезрейте! Запоминайте свои мысли и чувства! Засекайте точное московское время! Все это войдет в анналы истории и будет передаваться из поколения в поколение! Вы присутствуете при рождении новой эры!
Дима говорил так искренне, так взволнованно и страстно, что Саня разом забыл про странный внешний вид друга, ощущение праздника вернулось, нежно обняв жену, он смотрел на черную, ничем не примечательную коробку, ждал чуда. И чудо… произошло.
– Наташа! – строго, торжественно сказал Дима. – Ты женщина. Будущая мать. Я доверяю тебе первой… включить зарю новой эры! Подойди, пожалуйста.
– А там ничего не взорвется?
– Нет. Это то, что будет служить только миру.
Наташа вопросительно взглянула на мужа, Саня чуть-чуть подтолкнул ее в спину и тоже подошел к столику.
– Что нужно делать? – спросила Наташа.
– Держи руку как можно ближе к катушке, но не дотрагивайся до нее. Старайся, чтобы тепло твоей ладони передавалось проводам. Не бойся. Током не ударит.
Наташа осторожно протянула руку к прибору. Как только ее маленькая ладошка застыла в воздухе, нить лампочки покраснела, накалилась темно-вишневым и вдруг вспыхнула ярким светом. От неожиданности Наташа вздрогнула, испуганно отдернула руку; лампочка тотчас, потускнев, погасла.
– А теперь за мной! Вперед и выше! – ничего не объясняя, Димыч схватил прибор и бросился на кухню. – Где у вас спички? Включите духовку!
Изобретатель поставил металлическую коробку в духовку плиты и, усевшись на табурет, не отрываясь, долго смотрел на ярко горящую лампочку.
– Саня, – спросил он задумчиво, – помнишь наш разговор о термодинамике?
– Да, второе начало.
– Вот эта штука, – Дима показал на прибор, – уже почти то самое. Я подошел к проблеме с другого конца. В этой коробке теплота преобразуется в электричество. Такого еще никто не делал, ребята. Никто на всем белом свете. Электричество в теплоту преобразуется стопроцентно, а обратный процесс считали невозможным. Я сделал, ребята… Я концентрирую энергию окружающего пространства и перевожу в электрическую. Концентрирую! А мне говорили, что возможна лишь деконцентрация! Я не поверил этому и разгадал тайну!.. Конечно, у прибора пока низкая чувствительность, масса недостатков, но это ерунда. Попов тоже начинал с детектора. Важен первый шаг. Я его сделал.
– И там, внутри, нет никакой батарейки! – просияла Наташа.
– Батарейки? Это каменный век технологической цивилизации! – Дима вскочил с табурета, осторожно достал прибор, поставил на стол, лампочка сразу потускнела и погасла. – Смотрите! – он открыл крышку. – Пусто. Десяток транзисторов, трансформатор, диоды, резисторы… и вот… самое главное, на чем все построено, – мой парус! – он показал на стеклянную пластинку, зажатую в посеребренный держатель. – Мой преобразователь, мой парус!
– Дима, подставь щечку, я тебя поцелую. Ты – гений! Значит, теперь не нужно никаких проводов? Не надо строить плотины? Перекрывать реки? Можно вот так… просто? – спросила Наташа.
– С разрушением природы покончено! – твердо сказал Дима, подставляя небритую щеку для поцелуя. – Точка! Начинаем новую жизнь! Платим по счетам! Отдаем все, что взяли! Все, что работало на один сегодняшний день, будет теперь служить будущему!
Он словно повторял Санины мысли, и Сергеев, стараясь передать всю степень своего безграничного восхищения, так стиснул Димыча, что у того затрещали кости; но Сане все равно показалось, будто он не сумел полностью выразить свои чувства, и тогда отчаянный небожитель вслед за женой расцеловал друга и потащил в ванную, заставил побриться, а Наташа, быстро выгладив рубашку никому еще не известного гения, накрыла на стол. Завтрак, как всегда, был восхитителен, назывался «Сказки венского леса», но даже сказки венского леса блекли перед черной коробкой, стоявшей в центре стола; не отрываясь, как завороженные, они смотрели на посеребренную катушку, на маленькую лампочку и страшно удивлялись, что в истории человечества началась новая эра, а никто на всей земле пока ничего об этом не знает.
– Представьте, только на миг представьте, – торопливо говорил Дима. – Никакой электропроводки, никаких шнуров, вилок, розеток! Никаких трансформаторных подстанций и ЛЭП! Никаких перебоев с подачей энергии!.. Сколько освободится производственных мощностей! Рабочих рук! Материалов! Как ускорится прогресс! Энергия в любой точке, в любое время! Карманные фонарики, портативные приемники и магнитофоны без батареек! Автомобили, суда, самолеты без аккумуляторов! Реки без плотин! Вечные источники питания на космических кораблях, станциях! Вы представьте себе, ребята, только представьте все это!
…Димыч рассказал Роберту Ивановичу, как он, забыв про все на свете, двое суток паял схему, мастерил корпус и парус; врач, измерив давление, обещал не докладывать грозному начальству о нарушении режима, если уж это нарушение оборачивалось такой выгодой для планеты Земля и обещало полный переворот в человеческих знаниях; пожурив изобретателя для порядка, здоровяк дал ему какие-то таблетки с женьшенем, восстанавливающие силы, и отправил в свой кабинет спать. Сам же, размашисто подписав Сане карточку медосмотра, пошел вместе с отчаянным небожителем на тренировку.
– Санек, – добродушно сказал доктор, шагая рядом, – у тебя пульс частит. Ты это учти.
– Эмоциональное, Роберт Иванович, – признался Сергеев. – Интересно. Если разрешите, на пять минут сконцентрируюсь на одних ощущениях. Чуть-чуть, Роберт Иванович, а?
– Только не увлекайся.
Они остановились на краю бассейна, внешне обычного, но в то же время с особенностями: в стенах под водой тут виднелись смотровые окна, через которые методисты могли наблюдать за действиями космонавтов, в прозрачной глубине матово поблескивал огромный, в натуральную величину, макет орбитальной станции; специальная конструкция скафандра, определенное давление внутри костюма, отцентрированные по всему объему балластовые пластины, автономная система жизнеобеспечения и связи – все это при погружении в гидросреду создавало полное ощущение невесомости.
– Как вошли в скафандр? – инструктор обернулся, и Саня увидел его лицо – сосредоточенное, отрешенное.
– Нормально. – Он попробовал пошутить: – Под мышками не жмет.
– Ладно, – инструктор натянул маску. – Посмотрим.
И повернувшись спиной к бассейну, плюхнулся в воду.
Щелкнув забралом гермошлема, Саня подождал, пока в скафандре поднимется давление, и прыгнул следом. Стеклянная прозрачность, отливающая голубизной, накрыла с головой, вокруг запузырилось, побелело, мышцы напряглись в ожидании удара, толчка, но удара не последовало – его просто перевернуло вниз головой, легкая слабость окатила тело, перед глазами, словно полосатые пограничные столбы, закружились в неистовом танце стены бассейна.
Наконец падение прекратилось. Дурманящая слабость начала понемногу отступать, рассасываться, и, по мере того как она проходила, росло странное ощущение отсутствия веса. Саня не чувствовал собственного тела, самого себя, в какой-то абстрактной, безопорной среде жил только мозг. И хрустальными молоточками звенели в нем отрывки мыслей: «Кто ты есть?.. Чего хочешь?.. Не предавал… Не изменял… Силы уходят…»
– Как самочувствие? – голос доктора раскатисто зазвенел в шлемофоне. – Самочувствие, спрашиваю, какое?
– Нематериальное ощущение самого себя, – быстро ответил Саня. – Будто тела совсем нет, а я есть.
– Так и бывает. Привыкай.