– Я запомню: время присутствует. И сохраню одуванчик.
– Теперь уже цветок засохнет.
– Я сохраню его увядшим. Он знал прошлое, настоящее и будущее.
И круто повернувшись, Саня вышел.
…Там, за много километров от родного города, притихшего за окном такси в сиреневом полумраке, Саню ждала встреча с собой прежним и с собой нынешним. Время призывало в дорогу. Попросив шофера подождать, он вошел в парадное своего дома, открыл дверь квартиры, стараясь двигаться бесшумно, достал портфель, положил туда бритву, томик Пушкина, чистую рубашку, поцеловал безмятежно спящую Наташку, направился на кухню. Взяв чистый листок бумаги и шариковую ручку, торопливо написал: «Милые мои, любимые женщины! Мама, Наташа! Простите! Я уезжаю на полтора-два дня. Так надо. Но я вернусь. И буду послушно чистить картошку, трясти половики, ходить с вами в кино, в театры и говорить вам самые замечательные слова, какие только есть на свете. Целую вас. Ваш Саня».
Положив записку на середину стола, он погасил свет и вышел в наступающее утро.
ПОСЛЕДНЕЕ МГНОВЕНИЕ
– Саня, Санечка! Да откуда ты взялся?.. Так неожиданно!.. Господи, у меня все руки в муке… Ну дай я тебя в щечку поцелую… Как ты вырос!.. Возмужал!.. Гражданский костюм тебе очень к лицу… Да проходи же, не стой у порога… Мариша, Маришка, иди скорее! Посмотри, кто к нам приехал!..
Вера, жена вечного комэска Никодима Громова, все такая же румяная, полная, суматошно-веселая, стояла перед ним, излучая невидимое тепло, трогающую до слез радость, сердечную, мягкую надежность, руки, как и два года назад, были у нее по локоть в муке, она опять неутомимо стряпала что-то вкусное, необыкновенное для своего медведя Никодимушки, так же белозубо улыбалась, и Сане показалось, будто он никуда отсюда не уезжал и что не было двух трудных лет, горьких сомнений, мучительных поисков самого себя. Прошлое словно вернулось в настоящее, он вспомнил, как в этом доме в него, старлея доблестных ВВС, тяжело, трудно входили истины майора Громова и как ему нравилось, что тут сохранили большой стол, за которым можно собираться всей семьей и пить ароматный чай, и просто молчать, и слушать. Он вспомнил свои милые ухаживания за потешно шепелявившей Маришкой, их «светские» беседы, до краев наполненные счастьем прожитого дня, вспомнил страшную схватку с ураганом, когда майор Громов, вечный комэск Громов, прикрыл его, желторотого, своей могучей грудью, балансируя между жизнью и смертью. Он вспомнил все это и еще многое другое, пережитое в родном гвардейском полку, в радушном, гостеприимном доме Громовых и окончательно понял, что не ошибся ни адресом, ни дверью.
– Здравия желаю, Санечка, – очаровательное, повзрослевшее создание появилось в прихожей, но не бросилось, как раньше, на шею, а стояло поодаль, краснея и смущаясь; он разом увидел ее перемазанные чернильной пастой пальчики, стеснительную угловатость и с грустью подумал, что два года все-таки прошли, их не вычеркнешь, нет, не вычеркнешь из водоворота жизни.
– Маришка! – он протянул руки. – Здравствуй! Как ты выросла! Где наши волшебные тапочки, теплые-претеплые, мягкие-премягкие?
Создание покраснело еще больше, но не сдвинулось с места.
– Ты понимаешь, Саня, какое дело, – лукаво сказала Вера. – Маришка у нас замуж собралась. Нам с Никодимушкой интересно: кто же счастливчик? Всех мальчишек из городка перебрали – никто не подходит! И тот не нравится принцессе, и этот. Оказалось… давно влюблена! С детства! Представляешь, Саня, с детства! И мы его знаем, говорит. И тоже влюблены…
– Ну, мама, – девчушка полыхала огненным цветком.
– Мариша, – улыбнулась Вера. – Если любишь человека, нужно говорить прямо, не стыдясь. И быть ему верной до конца.
– Я… скажу… – в первокласснице происходила внутренняя борьба. – Знаешь, Санечка, – прошептала она, опустив голову и еще больше краснея, – когда я решила… выйти замуж… я подумала… о тебе… Я тебя… очень… люблю!
– Мариша! – Саня подхватил «невесту» на руки, прижал к себе. – Я тебя тоже очень-преочень люблю! Ты самая замечательная девочка!
– Ты мне целых два лета не писал писем, – вздохнула Маришка.
– С этим покончено! – твердо сказал он. – Теперь, когда я уеду, мы будем писать друг другу интересные письма.
– Я уже хорошо пишу. И первый класс закончила на одни пятерки!
– Ты молодец!
– А зачем тебе снова уезжать, Санечка? – спросила она с грустью. – Оставайся с нами. Будем жить вместе. У меня много игрушек.
– Я бы остался, Мариша, – вздохнул он. – Но тогда многим людям, которые меня ждут, будет очень плохо.
– Да,- сказала она на манер матери. – Прямо не знаю, что тебе посоветовать. Ну, ничего. Утро вечера мудренее. Верни меня на пол, я тебе тапочки дам… Проходи… А то у мамы что-то на кухне давно горит.
– Ох, совсем из головы вон! – всплеснув руками, Вера бросилась из прихожей. – Залюбовалась вами. Очень уж вы подходящая пара. Прямо нитка с иголкой.
Нет, не ошибся Саня ни адресом, ни дверью. Все по-прежнему оставалось в доме Громовых: тот же белый стол красовался в гостиной, в комнатах было чисто, уютно, тепло, то же бескорыстие и любовь друг к другу чувствовались в каждом слове, каждом жесте членов семьи. И Саня знал истинную причину неувядания и молодости семьи Громовых – Вера и Никодим жили правильно и время щедро питало их своими целебными соками, они находились под охраной и защитой самого времени!
– Вера, – спросил он, проходя на кухню. – А где Никодим Иванович?
– Никодимушка? – улыбнулась она. – Да где же ему быть? На аэродром потопал… С минуты на минуту будет… Ты присядь, Саня, отдохни… Расскажи, какими ветрами? Какими судьбами? Как Наташенька? Как там, скоро ли радио включать? Мы ждем, Санечка, – зарделась она. – Очень хочется, чтобы тебе повезло!
Но отчаянный небожитель не успел ответить на вопросы доброй женщины.
– Ой, мамочка! – всплеснула руками Маришка, отбегая от окна. – Идет! Наш любимый мужчина идет! Сердитый-пресердитый! Что сейчас будет?! – И веселым зайчиком запрыгала по квартире, осматривая все углы. – Мама, – просияла счастливо. – У меня везде полный порядок! Полы подметены. Вещи на месте. Нигде ну ни пылиночки!
– Умница, хозяюшка, – засмеялась Вера, – И я готова. Пойдем встречать любимого мужчину!
– Подожди, подожди… Ты встречай сегодня одна, а мы с Санечкой спрячемся! Как будто нас нет дома! – и немедля ухватила Саню за руку. – Пойдем скорее! Знаешь, как папа обрадуется!
Он засмеялся, испытывая радостное, томительное, как в детстве, волнение, когда играли с мальчишками в прятки, заметался с девчушкой по квартире, но укрыться было негде, и тогда, не долго думая, они шмыгнули под стол и притихли, чувствуя, как стучат, разрываются сердца.
– Мир этому дому! – донесся из прихожей могучий бас вечного комэска. – Тут, говорят, лечат, кормят, голубят стареющих авиаторов?
– Тут, Никодимушка, тут, – весело, певуче согласилась Вера, и Маришка, зажав кулачком рот, прыснула.
– А где наша ягодка? Малиновка? Певунья-попрыунья? Почему не встречает любимого мужчину?
– Да понимаешь… – и Вера что-то тихо зашептала.
– Как исчезла? Какой волшебник? Не может такого быть! – Паркет заскрипел под тяжелой, богатырской поступью Громова. – Ну-ка, посмотрим, поищем… – Он честно обошел все комнаты, заглянул в ванную и даже открыл балкон. – Нет нигде, – сказал озадаченно, опускаясь на стул у стола. – Не нашел. Но знаешь, мать, в прихожей чьи-то башмаки стоят, а пыль на них не нашенская, столичная. Кто бы это мог быть, интересно?
Маришка, не выдержав, опять прыснула.
И в ту же минуту могучие руки майора Громова, вечного комэска Никодима Громова, легко подняли стол, отставили в сторону; притаившиеся Маришка и Саня были обнаружены; Никодим подхватил дочь как перышко на левую руку, а правой так стиснул отчаянного небожителя, что у того зарябило в глазах. Саня в долгу не остался и тоже стиснул комэска изо всех сил.
– Приехал! – протяжно сказал Громов, отстраняясь, и все сразу поняли, что Саня действительно приехал. – Ну, – оживился он. – Что же мы стоим? Садись, выкладывай!
– Позднее, Никодим Иванович. Вечером. А сейчас надо слетать с вами на разведку погоды. На «спарке». И чтобы я сидел в первой кабине. А вы – на месте инструктора.
– Тебя что… турнули… оттуда? – озадаченно крякнул Громов.
Саня почувствовал: наступил самый напряженный момент.
– Никодим Иванович, – сказал он твердо. – Вы знаете меня. Я знаю вас. Остальное – неважно.
– Гм… – изумился Громов. – Тебя-то я знаю, вот как быть с канцелярией?
– Документы у меня в порядке. Разрешение Командира есть.
– Тогда, как говорится, бог не выдаст, свинья не съест… – Громов направился к телефону, набрал номер. – Миха! – зарокотал весело. – Чего реактивный гул стих?.. А, понимаю… А кто идет на разведку погоды?.. Ты сам? Надо же! Тогда слухай сюда, Миха, как говорят в Одессе, давай меняться не глядя!.. Да ничего я тебе не предлагаю… Надо вместо тебя слетать. Туда-обратно. А ты – завтра… Нет, Миха, я еще не обедал. Надо, и точка!.. Ты что, русского языка не понимаешь? Или в доблестных ВВС друзья перевелись? – он подмигнул Сане. – Вот теперь узнаю, узнаю старого товарища… Спасибо, Миха. Через часик подскочу.
Аккуратно положил трубку, обернулся к Сергееву.
– Везет тебе. Махнулись не глядя.
– Иначе не могло быть. Тут присутствует само время.
– Гм… – Громов переваривал смысл Саниных слов. – Ну, ладно. Время так время. Мой старый шлемофон возьмешь или на стоянке одолжим?
– Ваш. Он мне впору.
– Добре.
– Куда это вы собрались? – Вера в новом платье появилась в дверях. – А как же обед?
– Ой, мама, – пискнула Маришка, выглядывая из-за двери. – Тут такое творится! Санечке нужна телега. Папа звонил дяде Мише. Теперь любимые мужчины возьмут шлемофон и уйдут.
– Улетаете? – огорчилась Вера.
– Надо, мать.
– Хоть бы немного перекусили. Куда вы, голодные?