[1592]. Что же касается Нового Богослова, то одна из молитв, начинающаяся словами»От скверных устен»и включенная в»Правило», носит его имя в заголовке: она составлена из отдельных строк Гимнов Симеона [1593] и отражает наиболее характерные черты его учения о Евхаристии: описание ее в терминах света и огня, учение о необходимости слез во время Литургии, об обожении человеческого естества, включая душу и тело, как следствии причащения, о причастности троическому свету:
Омый мя слезами моими,
Очисти мя ими, Слове…
Но милостию сострастия
Тепле кающияся
И чистиши, и светлиши,
И света твориши причастники,
Общники Божества Твоего
Соделоваяй независтно…
Радуяся вкупе и трепеща,
Огневи причащаюся, трава сый,
И странно чудо,
Орошаемь неопально,
Якоже убо купина древле
Неопальне горящи[1594].
Одновременно с движением колливадов в Греции возрождение монашества происходило и в славянском мире: оно связано с именем Паисия Величковского (1722–1794), игумена Нямецкого монастыря в Молдавии [1595]. Его влияние было очень велико не только в Молдавии и Румынии [1596], но и в российских и малороссийских землях, где его ученики основали множество обителей [1597]. Паисий, знавший греческий язык, перевел на славянский многие тесты древних подвижников и исихастов, в том числе Добротолюбие [1598] и избранные Слова Симеона Нового Богослова [1599]. Весь корпус Гимнов Симеона, а также его»Житие», написанное Никитой, были переведены на славянский язык в это же время [1600]. Что касается русского языка, то полное собрание Слов Симеона на нем появилось только в конце XIX века [1601].
Говоря о духовном наследии Симеона, следует сказать не только о том, как читались, переводились и распространялись его творения: надо и в более широком плане указать на то, какое продолжение в рамках восточной Традиции имел мистицизм света, характерный для Симеона и его последователей. Уже в новое время примеры русских святых показали, что тот исключительный опыт, который был дарован Симеону, продолжает жить в Православной Церкви. Один из таких образцов — преподобный Серафим Саровский (1759–1833) [1602], в котором строжайший аскетический подвиг сочетался с исключительными мистическими дарованиями. О нем известно, что он всегда пребывал в радости, сиял Божественным светом, который порой был виден и его ученикам, когда старец преображался благодатью Святого Духа:
Представьте себе в середине солнца, — пишет один из его учеников, — в самой блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека, с вами разговаривающего… Вы слышите его голос, чувствуете, что он держит вас за плечи, но ни рук его не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один свет ослепительный, простирающийся далеко…«Что же чувствуете вы?» — спросил меня отец Серафим…«Чувствую я такую тишину и мир в душе моей, что никакими словами выразить не могу». — «Что же еще чувствуете вы?» — «Необыкновенную сладость и необыкновенную радость во всем моем сердце, теплоту необыкновенную и благоухание[1603].
У нас уже был случай указать на разительное сходство между этим описанием беседы Серафима Саровского с Мотовиловым, во время которой святой преобразился и просиял Божественным светом, и тем, как Симеон Новый Богослов описывает телесное преображение своего духовного отца Симеона Студита [1604]. Невозможно не привести здесь в качестве параллели к тому, что нам известно о Серафиме Саровском, описание внешнего облика Симеона Нового Богослова в его»Житии», составленном Никитой Стифатом:
Кротость украшала его, жажда Божественной любви и правды, сострадание к ближнему… Его лицо всегда как бы сияло, он всегда был радостен благодаря внутреннему радованию Святого Духа…[1605]
Другой выдающийся пример — преподобный Силуан Афонский (1866–1938) и его ученик архимандрит Софроний (1896–1993) [1606] — показывает, что и в наше время православные монахи обладают тем же духовным и мистическим опытом, каким обладал Симеон. Божественный свет, Божественная любовь, слезы и покаяние: вот центральные темы книги отца Софрония о Силуане [1607]. Божественная благодать и покаяние, любовь ко всему миру и молитва за мир — вот лейтмотивы писаний самого Силуана [1608]. Многих западных читателей книги»Старец Силуан»она поражает тем, что в середине XX века монахи способны говорить о высочайших состояниях духовного совершенства не на основании академического изучения святоотеческой литературы, а из собственного опыта. Следующее место из книги о. Софрония очень ясно указывает на его близость к Симеону:
Несозданный Божественный свет по природе своей есть нечто совершенно отличное от света физического. При созерцании его прежде всего является чувство живого Бога, поглощающее всего человека… и не знает он тогда о себе — в теле ли он, или вне тела… Он духом видит Невидимого… Сам человек тогда пребывает во свете и уподобляется созерцаемому свету… Несозданный свет, исходящий от бесстрастного Бога, своим явлением сообщает человеку богоподобное бесстрастие, которое составляет конечную цель христианского подвига[1609].
Примеры Силуана и Софрония наглядно показывают, что идея Симеона о преемстве духовного опыта, передаваемого от наставника к ученикам, все еще находит воплощение на практике в православном монашестве. В этом отношении весьма характерен эпизод, рассказанный о. Софронием. В 1932 году русский монастырь на Афоне, где жил преподобный Силуан, посетил западный ученый, доктор богословия. Он спросил инока, отвечавшего за прием гостей, какие книги читают монахи.«Иоанна Лествичника, авву Дорофея, Феодора Студита… Макария Великого, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова… и других Отцов, имеющихся в Добротолюбии», — ответил инок. Доктор изумился:«Монахи ваши читают эти книги! У нас читают их только профессора». Позднее инок пересказал свой разговор Си–луану, который заметил:«Вы могли бы сказать доктору, что наши монахи не только читают эти книги, но и сами могли бы написать подобные им… Если бы эти книги почему‑либо пропали, то монахи написали бы новые» [1610].
Не эту ли мысль выражал Симеон Новый Богослов, когда говорил, что человек, сознательно стяжавший в себе Бога, уже не нуждается в чтении книг: он сам становится книгой, в которой записаны тайны Божий? [1611] Разумеется, ни Симеон, ни Силуан не предлагали в буквальном смысле оставить чтение Библии или святоотеческой литературы: они просто подчеркивали, что целью такого чтения должен быть не академический интерес, а стремление приобщиться к тому опыту, которым жили Отцы.
Прослеживая путь сочинений Симеона в Предании Восточной Церкви, мы видим, что»симеоновская нить»непрерывно тянется вплоть до наших дней. Тем не менее до недавнего времени влияние Симеона было достаточно ограниченным. Фактически только в наши дни Симеон становится одним из наиболее читаемых авторов во всем христианском мире. На Афоне, переживающем период духовного оживления, сочинения Симеона — настольная книга многих иноков. В России, где поворот к духовному обновлению также весьма очевиден, к творениям Симеона обращаются как монахи, так и миряне. Симеон начинает становиться популярным и на христианском Западе.
Открытие Симеона в последние десятилетия нашего века в значительной степени вызвано трудами ученых, подготовивших критическое издание текста его творений. Впервые влияние Симеона выходит за рамки восточно–христианского мира по мере того, как все более широкие круги на Западе знакомятся с его сочинениями. Но не случайность — то, что среди инициаторов критического издания Симеона был афонский монах, представитель православного Предания, архиепископ Василий (Кривошеий). Внутри этого Предания наследие Симеона является не просто предметом академических изысканий, но тем опытом, которым многие продолжают жить. По слову современного богослова,«золотая I цепь душ, озаренных и преображенных пламенем любви ' Христовой, ведет от преподобного Симеона к Григорию ' Паламе… и к великим наставникам византийской духовности; она продолжается вплоть до наших дней» [1612].
Влияние Симеона с каждым годом возрастает. Всего г пятнадцать лет назад архиепископ Василий сожалел о том, что»никогда ни один храм не был посвящен его имени» [1613]; ныне ему посвящают не только храмы, но и целые монастыри [1614]. Симеон уже не тот»бедный святой», у которого, по греческой поговорке,«нет славословия» [1615]: во многих местах возродилось почитание Симеона Нового Богослова и появились его иконы. Православное Предание усвоило литературное наследие Симеона в его целости: это служит наилучшим подтверждением того, что наследие Симеона укоренено в православном Предании. За пределами православного мира Симеона почитают как одного из величайших писателей–мистиков, а его творения для многих становятся руководством к подлинно христианской жизни. Это именно то, к чему сам Симеон стремился и ради чего писал свои книги: