Прерафаэлиты. Революция в викторианском искусстве — страница 21 из 29


Никола Пуссен. Аркадские пастухи. 1650


Альберт Джозеф Мур. Музыкант. 1867


Картина «Азалии» имеет вытянутый вертикальный формат, напоминающий японские свитки или гравюры хасира-э. Рядом с антикизированной женской фигурой изображена ваза с японским орнаментом в виде двойных щитов – монов.

Аналогичное композиционно-художественное решение можно видеть в его картинах «Венера» (1869), «Сад» (1869) и других работах этого периода.

Однако увлечение Мура античностью было не таким, как у художников-академистов – ностальгировавших по Золотому веку, как Лейтон, или увлекавшихся археологическими открытиями, как Альма-Тадема. Интерес Мура к Греции был похож на интерес Уистлера к Японии, чисто эстетический. Альберта Мура увлекала идея платонизма, поиска идеала красоты путем достижения декоративной и формально-колористической гармонии. И пускай позиция Мура никогда не была понята и принята в официальном британском искусстве, но он оказал влияние на эстетизм и прежде всего на Уистлера, написавшего о нем прощальные теплые слова, когда Мур умер в 1893 году в возрасте всего 52 лет.


Альберт Джозеф Мур. Азалии. 1868


Альберт Джозеф Мур. Венера. 1869


Альберт Джозеф Мур. Сад. 1869


Джеймс Уистлер. Симфония в белом № 3. 1865–1867


Под впечатлением от работ Мура женские фигуры в уистлеровских композициях утратили подчеркнутую плоскостность и S-образность. Цветные кимоно уступили место однотонным одеждам, графическая линейность – складкам, имитирующим скульптурный объем.

Именно такими предстают персонажи картины «Симфонии в белом № 3», по композиции напоминающую работу «Гранаты» Мура. Для левой фигуры позировала Джоанна Хиффернан, одетая в то же платье, что и в картине «Девушка в белом», для правой – Милли Джонс, жена актера Стюарта Робсона.

Белые платья девушек и белая софа, занимающая почти две трети композиции, подчеркивают ассоциацию со скульптурным фризом. На одном из предварительных эскизов к «Симфонии в белом № 3» обе фигуры помещены рядом на софе и композиционно чрезвычайно близки стилистике Мура.

Произведения Уистлера и Мура, а впоследствии и Бёрн-Джонса, созданные под влиянием античных образов, обладали ярко выраженной декоративностью, в них вплетались восточные цитаты. Неудивительно, что произведения этих мастеров отличались от работ современников.

Увлечение греческой классикой в английской живописи достигло своего пика в 1870-е годы и по-разному отразилось на творчестве мастеров, работавших в различных направлениях. В картинах академика Фредерика Лейтона фигуры часто были скопированы с греческих фризов, но художник привносил в них современное чувство цвета. В его произведениях античные формы часто дополнялись яркими декоративными драпировками, как, например, в картине «Греческие девушки, собирающие гальку у моря», «Сад Гесперид» или в работе «Орфей и Эвридика», вдохновленной лирической поэмой Перси Шелли.


Фредерик Лейтон. Греческие девушки, собирающие гальку у моря. 1871


Фредерик Лейтон. Орфей и Эвридика. 1864


Работая над античными образами, Лейтон часто делал небольшие модели из глины, которые потом облачал в драпировки из муслина. Сохранилась фигурка Кимона, послужившая моделью для полотна «Кимон и Ифигения».

К античным сюжетам неоднократно обращались и другие мастера, представлявшие самые разные направления Лондонской Академии художеств: Эдвард Джон Пойнтер, Томас Армстронг, Джордж Фредерик Уоттс, Джон Уильям Уотерхаус. Последний считается «позднейшим прерафаэлитом», хотя правильнее было бы отнести его творчество к переходному этапу, тем более что последние свои картины он рисовал уже в 1910-х годах.

В ранних работах Уотерхауса чувствуется влияние Лоуренса Альма-Тадемы и Фредерика Лейтона. В 1874 году, в возрасте двадцати пяти лет, Уотерхаус представил на выставке картину «Сон и его сводный брат Смерть», которая была хорошо встречена критикой и впоследствии выставлялась практически каждый год, вплоть до смерти художника. В ней прослеживается влияние неоклассицизма и любви к деталям, которой отличались и Лейтон, и Альма-Тадема. В других произведениях Уотерхауса также видно влияние неоэллинизма.


Фредерик Лейтон. Кимон и Ифигения. 1884


Джон Уильям Уотерхаус. Сон и его сводный брат Смерть. 1874


Одной из самых известных картин Уотерхауса считается картина «Леди из Шалотт», написанная по мотивам стихотворения Теннисона «Волшебница Шалотт» – о деве, которой по неведомой причине нельзя было выходить из башни и глядеть в окно:

Пред нею ткань горит, сквозя,

Она прядет, рукой скользя,

Остановиться ей нельзя,

Чтоб глянуть вниз на Камелот.

Проклятье ждет ее тогда,

Грозит безвестная беда,

И вот она прядёт всегда,

Волшебница Шалот.

Лишь видит в зеркало она

Виденья мира, тени сна,

Всегда живая пелена

Уходит быстро в Камелот.

Светло-вспенённая река,

И темный образ мужика,

И цвет мелькнувшего платка

Проходят пред Шалот.

Но образ Ланселота, мелькнув в зеркале, заставил леди навлечь на себя проклятье и погибнуть:

Забыт станок, забыт узор,

В окно увидел жадный взор

Купавы, шлем, коня, простор,

Вдали зубчатый Камелот.

Порвалась ткань с игрой огня,

Разбилось зеркало, звеня,

«Беда! Проклятье ждёт меня!»

Воскликнула Шалот.

Шумя, туманилась волна,

И, как провидец, в блеске сна,

Взирала пристально она,

Глядя на дальний Камелот.

И день померкнул вдалеке,

Она лежала в челноке,

И волны мчали по реке

Волшебницу Шалот.

Уильям Холман Хант, Эвард Роберт Хьюз. Леди из Шалотт. 1905


И смолк напев её скорбей,

И вот уж кровь остыла в ней,

И вот затмился взор очей,

Глядя на сонный Камелот.

И прежде чем ладья, светла,

До дома первого дошла,

Со звуком песни умерла

Волшебница Шалот.

(Перевод К. Бальмонта)

К этому сюжету обращались многие прерафаэлиты и художники, оказавшиеся под их влиянием. Уильям Хант выбрал момент, которого не было в стихотворении – леди опутывают нити ткацкого станка, она сопротивляется, чтобы взглянуть в окно и увидеть Ланселота. Известно, что Теннисон был недоволен такой «отсебятиной».

Сходным образом почти десятилетием ранее изобразил эту сцену Уотерхаус в картине «Леди из Шалотт смотрит на Ланселота»: здесь тоже показаны спутанные нитями ноги и напряженная поза героини.

Написанная несколькими годами позднее картина «Психея открывает дверь в сад Эроса» перекликается с полотном «Леди из Шалотт» сюжетом, композицией и пластикой: одинокая женская фигура в ниспадающем складками платье, придерживая одежды рукой, открывает для себя запретное. Неоэллинизм и прерафаэлитизм соединяются в обеих картинах в органичное целое.

Еще один вариант сюжета о леди из Шалотт посвящен финалу поэмы: умирающая от любви к Ланселоту леди Элейн плывет к Камелоту в своей украшенной лодке, но ей не суждено увидеть ни город, ни Ланселота.


Джон Уильям Уотерхаус. Леди из Шалотт смотрит на Ланселота. 1896


Джон Уильям Уотерхаус. Психея открывает дверь в сад Эроса. 1904


Джон Уильям Уотерхаус. Леди из Шалотт. 1888


Здесь Уотерхаус уже активнее использует традиции прерафаэлитов. Множество деталей разъясняют сюжет: гаснущие свечи и распятие на носу лодки – символ жертвенной и скорой смерти, цепь на запястье – символ несвободы, белые одежды – символ невинности. А гобелен, который леди так и не успела окончить, плещется в воде, он не более чем замена настоящей жизни, которую ей не довелось узнать и почувствовать.

Поздние прерафаэлиты, несмотря на воцарившийся в искусстве модерн, все еще блюли верность традициям Братства с их повествовательностью и чрезмерной детализированностью. В некотором отношении они остались на прежних позициях, приспосабливая восточные и классические веяния к прерафаэлитской повествовательности, нежели двигаясь вместе с ними к большей условности стиля.

Уильям Моррис: коммерческий успех высокого стиля

Новации 1860–1970-х годов не получили распространения в среде живописцев-академиков, продолжавших отдавать предпочтение незамысловатым и легким для восприятия сюжетам. Изображая детей, животных, пейзажи, популярные сцены из истории, они заведомо избирали художественный язык, понятный широкому слою любителей искусства. Их целью было не воспитание вкуса, а привлечение внимания зрителя. Это приводило к все более узкой спецификации каждого жанра: например, в рамках пейзажной живописи, появились живописцы, писавшие исключительно времена года – такие как Джордж Викат Коул, Джозеф Факухарстен – или сельские виды, как Бенджамин Уильямс Лидер.

Изображая современную жизнь, одни художники отдавали предпочтение жизни светского общества, другие – сюжетам на социальные темы. И в конце XIX века некогда прогрессивная лондонская Королевская академия художеств превратилась в консервативное учреждение, далекое от реальных процессов, происходящих в современном искусстве.

Противостояние академизма с его идиллическими пейзажами, трогательными детишками и зверушками, вызывающими у зрителя узнавание и умиление – и будоражащей экзотики, которую привнесли в английское искусство художники круга прерафаэлитов, могло закончиться для них поражением и забвением. Формы, созданные талантом Россетти, могли остаться не более чем отдельными казусами и утонуть в массе подделок «под средневековье». Чтобы превратить разрозненные художественные произведения в самостоятельное направление в искусстве, потребовалось вмешательство человека, способного решить проблему распространения стиля в кругу викторианской публики. Им стал Уильям Моррис, основатель коммерческой фирмы, выпускавшей предметы интерьерной декорации в стиле прерафаэлитизма на протяжении полувека. Сейчас это называют дизайном, но в середине викторианской эпохи такого понятия не существовало. Его еще предстояло создать.