Никому не удалось уговорить ее вымыться или переодеться, поэтому руки ее так и остались грязными, а на брюках виднелись темные земляные пятна. Ее волосы были взъерошены, словно она пыталась рвать их на себе.
– Что? – сказала она. – Расскажи мне, Энди. Что случилось?
Развернув свиток, Энди разгладил его на поверхности стола. Верхний край он прижал Библией, а нижний удерживал левой рукой.
– Энди! – вновь повторила Нэн. – Расскажи мне. Ну скажи же что-нибудь!
Энди достал стирательную резинку, бесформенную и потемневшую от сотен подчисток, и склонился над свитком. И только тут Джулиану удалось рассмотреть, что изображено на бумаге.
Там ветвилось генеалогическое древо. Наверху, над датой 1722 год, были напечатаны имена Мейден и Ллевелин. От них шли ветви с именами Эндрю, Джозефина, Марк и Филипп. К каждому из них прибавлялись имена супругов, а ниже – их отпрысков. Ветвь Эндрю и Нэнси Мейден продолжалась одной-единственной линией, хотя было оставлено местечко для мужа Николь, а отходящие вниз три маленьких отростка свидетельствовали о надеждах Энди на увеличение числа его потомков. Он прочистил горло. Казалось, он просто изучает разложенную перед ним генеалогию. Но возможно, он собирался с духом. И в следующее мгновение он решительно стер три ответвления, с излишним оптимизмом запасенные для будущего поколения. А после этого вооружился чертежным пером, обмакнул его в чернильницу и начал что-то писать под именем дочери. Нарисовал две аккуратные круглые скобки. Написал букву «у», поставил точку и вывел дату текущего года.
Нэн заплакала.
Джулиану вдруг стало нечем дышать.
– Проломлен череп, – наконец лаконично сказал Энди.
Инспектор Питер Ханкен, мягко выражаясь, не испытал никакого восторга, когда начальник полиции Бакстона сообщил ему, что Нью-Скотленд-Ярд послал к ним оперативную группу для оказания помощи в расследовании смертельных случаев на Колдер-мур. Как уроженец этого горного района, он испытывал врожденное недоверие ко всем чужакам, залетавшим сюда как с южных краев Пеннинских гор, так и из северных холмистых оленьих заповедников. А как старший сын уиксвортского горняка, он обладал антипатией к людям, чья общественная значимость напоминала ему, что он и сам мог бы достичь в жизни бо́льших успехов. Таким образом, двух полицейских из Скотленд-Ярда он поджидал с чувством двойной враждебности.
Одним из них оказался детектив-инспектор Линли, загорелый и ладный молодой мужчина с такими светлыми волосами, словно их только-только обесцветили отбеливателем. Его отличала хорошо развитая, как у гребца, мускулатура и изысканное произношение воспитанника привилегированной школы. Одевался он явно в самых дорогих магазинах, и от него так и несло специфическим душком потомственного аристократа. Ханкен подивился, какого черта его занесло в полицию.
Вторым из приехавших был чернокожий детектив-констебль Уинстон Нката. Не уступая своему начальнику в росте, он обладал скорее изрядной гибкостью, чем мускульной силой. Лицо констебля пересекал длинный шрам, навеявший Ханкену воспоминание о мужских обрядах инициации, производимых с африканскими юнцами. Фактически, если забыть о его произношении, вобравшем в себя акценты обитателей южной части Лондона, где жили уроженцы Африки и Карибских островов, он был похож на туземного воина. А его самоуверенный вид свидетельствовал о том, что он вполне успешно прошел испытание огнем.
Независимо от его личных чувств, Ханкен не слишком обрадовался сообщению, что этой парочке будет оказана всяческая поддержка со стороны других специалистов Скотленд-Ярда. Если в Лондоне сомневались в его компетентности или компетентности его подчиненных, то он предпочел бы, чтобы ему прямо так и сказали. И не важно, что участие в расследовании двух дополнительных полицейских давало ему возможность высвободить время и собрать детские качели для Беллы, которой на следующей неделе исполнялось четыре года. В конце концов, он не просил своего шефа о помощи, и его не на шутку разозлило навязанное содействие.
Инспектор Линли в первые же тридцать секунд знакомства сумел оценить степень недовольства местного детектива, благодаря чему несколько вырос в его глазах. Ханкен даже простил ему принадлежность к высшему обществу. Линли сказал:
– Энди Мейден попросил нас о помощи, инспектор Ханкен. По этой причине мы и приехали. Ваш начальник, вероятно, сообщил вам, что отец убитой девушки работал в столичной полиции?
Начальник полиции, разумеется, сообщил это, но хотелось бы понять, как связывалась чья-то былая служба в лондонской полиции со способностью Ханкена без посторонней помощи разобраться в преступлении.
– Да, я в курсе, – сказал Ханкен. – Вы курите?
И он предложил столичным гостям пачку «Мальборо». Оба решительно отказались, причем чернокожий выглядел так, будто ему предложили стрихнин.
– Моим ребятам не особенно понравится, что Лондон будет стоять у них над душой.
– Надеюсь, они быстро привыкнут, – сказал Линли.
– Очень маловероятно.
Ханкен прикурил сигарету. Глубоко затянувшись, он наблюдал за приезжими офицерами сквозь выпущенное облачко дыма.
– Они будут выполнять ваши указания.
– Да. Как я и сказал.
Линли и его подчиненный переглянулись. Похоже, они понимали, что им придется действовать в лайковых перчатках. Однако они пока не знали, что ни лайковые, ни шелковые перчатки, ни даже латные рукавицы не изменят того, какой прием им будет оказан в полицейском участке Ханкена.
Линли вновь заговорил:
– Энди Мейден работал в нашем Особом отделе. Ваш шеф сообщил вам об этом?
Вот это новость! Легкая враждебность Ханкена к лондонским полицейским тут же переместилась на его начальника, который, по-видимому, намеренно утаил от него столь интересную информацию.
– Похоже, вы этого не знали, – заметил Линли и сухо добавил Нкате: – Местная политика, как я полагаю.
Детектив-констебль кивнул, всем своим видом выразив отвращение, и скрестил руки на груди. Хотя Ханкен, встретив чужаков в своем кабинете, предложил им обоим стулья, чернокожий полицейский предпочел остаться на ногах. Он топтался у окна, из которого открывался унылый вид на Силверлендс-стрит и футбольное поле. Этот местный стадион был окружен колючей проволокой. Невозможно было вообразить менее приятную перспективу.
Линли сказал Ханкену:
– Извините. Мне непонятно, зачем понадобилось скрывать информацию от офицера, ведущего следствие. Это какие-то игры властей. Когда-то со мной довольно часто поигрывали подобным образом.
Он предоставил коллеге все недостающие сведения. Энди Мейден работал тайным агентом: наркотики, организованная преступность и заказные убийства. За свою тридцатилетнюю и на редкость успешную службу он заслужил должное уважение.
– Поэтому Ярд чувствует себя в долгу перед ним, – закончил Линли. – И нас прислали сюда для исполнения этого долга. Мы предпочли бы работать вместе с вами, но если вас это не устраивает, то мы с Уинстоном будем стараться держаться от вас как можно дальше. Это ваше расследование и ваш участок. Мы отлично понимаем, что нас считают здесь чужаками.
Все это было высказано очень дружелюбно, и Ханкен почувствовал, что лед в его отношении к заезжему инспектору начал слегка подтаивать. Ему не особенно хотелось привечать эту парочку, но в здешних краях редко случались преступления, отягощенные двумя трупами, один из которых даже еще не опознан. Поэтому Ханкен понял, что только идиот стал бы отказываться от помощи двух опытных специалистов в расследовании сложного дела, тем более что упомянутые специалисты абсолютно ясно показали, что понимают, кто здесь будет раздавать приказы и поручения. Кроме того, его порадовала и заинтересовала новость о связи Энди Мейдена с Особым отделом. Он решил, что хорошенько обдумает ее на досуге.
Ханкен потушил сигарету в безупречно чистой пепельнице и сразу привычным жестом опустошил ее и тщательно протер салфеткой.
– Ладно, пойдемте со мной, – сказал он и провел лондонцев в комнату следственного отдела, где две сидевшие возле компьютера женщины в форме полицейских занимались исключительно досужей болтовней, а третий констебль стоял возле информационного стенда, на котором Ханкен утром оставил аккуратно написанные задания.
Этот последний полицейский кивнул и вышел из комнаты, когда его шеф подошел к стенду вместе с офицерами Скотленд-Ярда. Чуть дальше на стене висела большая схема места преступления, а рядом были прикреплены две фотографии дочери Мейдена, живой и мертвой, несколько снимков второго трупа, до сих пор не опознанного, и ряд снимков с места убийства.
Пока Ханкен представлял лондонских коллег своим сотрудникам, Линли быстро нацепил очки для чтения.
– Что, компьютер по-прежнему не работает? – спросил Ханкен у одной из констеблей.
– Ясное дело, – лаконично ответила она.
– Вот дьявольское изобретение, – проворчал Ханкен.
Он обратил особое внимание лондонцев на схему местности возле Девяти Сестер. Показал место обнаружения трупа парня и очертил вторую зону к северо-востоку от каменного круга.
– Тут мы обнаружили девушку, – указал он. – В ста пятидесяти семи ярдах от березовой рощицы, где стоят эти каменные глыбы. Ей проломили голову обломком известняка.
– А что с парнем? – спросил Линли.
– Множественные ножевые ранения. Никакого оружия не обнаружено. Поиски отпечатков пальцев оказались безуспешными. Мои ребята продолжают прочесывать окрестности.
– Они что, устроились на той поляне на ночную стоянку?
– Не они, – уточнил Ханкен. – По словам родителей, девушка отправилась в Колдер-мур одна, что подтверждают улики, найденные на месте преступления. Внутри каменного круга, судя по всему, были разбросаны только ее вещи.
И он показал на снимки, подтверждающие его слова.
По мнению Ханкена, парню там не принадлежало ничего, кроме прикрывающей его наготу одежды. Так что, откуда бы он ни появился, он вряд ли собирался ночевать возле ее палатки под открытым небом.