Глубоко вздохнув, я откидываюсь на подушки.
Человек, которого я видела прошлой ночью, ни за что не стал бы донором почки. Он бы все еще был не в себе после операции, как и я.
Да, возможно, это был просто сон.
Ну по крайней мере, в моем воображении появился сексуальный мужчина.
***
Ренцо
Сидя на заднем сиденье Бентли, когда Винченцо останавливает его у кладбища, мое горе нарастает, пока не убивает последние остатки моей человечности.
Я открываю дверь и, хотя идет мелкий дождь, не жду, пока кто-нибудь из моих людей принесет зонтик, и иду к месту, где остановился катафалк.
Даже небеса плачут по тебе, Джулио. Вот каким чертовски особенным ты был.
Не дожидаясь распорядителя похорон, я открываю двери в задней части катафалка.
При взгляде на черный гроб боль становится такой охренительно сильной, что я с трудом справляюсь с мрачной реальностью этого дня.
В голове проносится воспоминание о том, как Джулио учился стрелять из пистолета. Он повернулся, и все пригнулись к чертову полу, проклиная его. Он так смеялся, что слезы текли по его лицу.
Элио, Винченцо и Фабрицио присоединяются ко мне, я жду, пока Винченцо и Фабрицио вытащат гроб, чтобы мы с Элио могли взяться за переднюю часть.
Когда мы начинаем нести Джулио к его последнему пристанищу, Франко встает позади меня, а Дарио занимает позицию позади Элио, и вес гроба уменьшается.
Анджело и Дамиано тоже присоединяются к нам, и, подойдя к яме в земле, я смотрю на стулья, образующие полукруг вокруг могилы.
Когда мы устанавливаем гроб на зеленые ремни, которые будут держать его в подвешенном состоянии над ямой, моя душа словно немеет.
Остальные мужчины идут занимать места, Франко остается рядом со мной, а я смотрю вниз, в яму.
Это неправильно.
Джулио должен был похоронить меня. А не наоборот.
Спустя несколько минут Франко шепчет: — Все здесь.
Я киваю, но мои ноги отказываются двигаться.
Проходит еще несколько минут, затем я рычу: — Можете начинать, отец.
Голос священника начинает гудеть, но я не слышу ни слова.
Я продолжаю смотреть на чертову дыру, в которой должен был оставить своего младшего брата.
Я чувствую руку на своей пояснице и, повернув голову, вижу свою мать. Ее лицо залито слезами.
Подняв руку, я обхватываю ее за плечи и крепко прижимаю к себе.
Она была матерью для Джулио, а сегодня хоронит сына.
Мои глаза словно горят, когда она всхлипывает.
Ярость бурлит в моей груди, как торнадо, создавая хаос и разрушение.
— Мистер Торризи? — говорит отец Паризи, чтобы привлечь мое внимание.
Я должен что-то сказать.
Глубоко вдохнув, я поворачиваюсь и веду мать обратно к ее стул. Как только она садится, я кладу руку ей на плечо и смотрю на всех, кто пришел выразить свое почтение.
Здесь не только мои люди. Целая армия солдат заполняет пространство вокруг могилы.
Я должен сказать что-то о Джулио. Может быть, поделиться смешным или сентиментальным моментом.
Когда я открываю рот, из меня вырываются слова, похожие на огонь и серу. — Они убили моего брата. Мы выследим всех до единого, кто к этому причастен. Мы сожжем Нью-Йорк дотла.
Раздается хор согласных.
Повернувшись к гробу, я снова подхожу ближе и приседаю, чтобы набрать в кулак земли. Когда я выпрямляюсь, я вспоминаю последний вечер с Джулио.
— Не задерживайся допоздна. Завтра у нас много дел, — бормочу я Джулио.
Он подходит ближе и берет с моей тарелки жареную картошку. Засунув ее в рот, он жует, а потом говорит: — Из тебя получился бы хороший отец. У тебя есть я, на котором ты можешь тренироваться.
— Как раз таки из-за тебя у меня никогда не будет детей, — говорю я с игривой интонацией.
Заразительная улыбка, которая является синонимом Джулио, приподнимает его рот. — Я не задержусь. Не ложись спать слишком рано, старик.
— Пошел ты, — рычу я.
Его смех наполняет кухню и гостиную открытого плана, пока он идет к лифту.
Медленно земля проскальзывает сквозь мои пальцы и падает на гроб.
Мой голос становится хриплым, когда я говорю: — Мне будет чертовски сильно тебя не хватать, Джулио.
Глава 7
Скайлер
Проснувшись посреди ночи, я все еще сжимаю ручку. Я заснула, составляя список дел, которые должна сделать, когда меня выпишут из больницы.
Я так рада второму шансу, который мне дали, что не могу дождаться, когда выберусь отсюда.
Отложив ручку на прикроватную тумбочку, я похлопываю по одеялу в поисках блокнота. Не найдя его, я достаю пульт, чтобы включить свет.
Движение привлекает мое внимание, и, переведя взгляд на дверь, я никого не вижу.
Готова поклясться, что я видела, как что-то двигалось.
Включив свет, я заглядываю под одеяло, но, не увидев блокнота, хмурюсь и обыскиваю пол вокруг кровати.
— Куда он делся?
В этот момент мой взгляд падает на прикроватную тумбочку, и я вижу блокнот.
Должно быть, я положила его туда перед тем, как заснуть.
Устроившись поудобнее на кровати, я беру блокнот и ручку и перелистываю страницу, на которой писала.
Я перечитываю составленный список, затем мои глаза расширяются, и я резко выдыхаю.
Жизнь за жизнь.
Эти слова практически вырезаны на странице.
Что за чертовщина?
Уставившись на сурово написанные слова, я впала в замешательство.
Я понятия не имею, как эти слова попали в мой блокнот. Конечно же, я не писала это перед тем, как заснуть?
Да и с чего бы?
Тем не менее, когда я проснулась, ручка была в моей руке.
Не в силах разобраться, я закрываю блокнот и кладу его на прикроватную тумбочку.
Откинувшись на подушки, я смотрю в потолок.
После операции стали происходить странные вещи. Помимо человека, которого я видела в ночь операции, мне стали мерещиться движущиеся тени. Как будто кто-то наблюдает за мной.
Если бы я верил в призраков, я бы подумала, что тот, кто пожертвовал почку, умер, и теперь преследует меня.
Но призраков не существует.
Верно?
***
Застегнув сумку, я ухмыляюсь папе. — Давай уже уйдем отсюда.
Папа берет сумку и, улыбаясь от уха до уха, обхватывает меня за плечи другой рукой. — Наконец-то я смогу отвезти тебя домой.
Пока мы выходим из палаты и направляемся к выходу из больницы, между нами нарастают эмоции.
Никто из нас не думал, что этот день наступит.
После автокатастрофы наша жизнь остановилась, и с тех пор я практически жила в больнице.
Такое ощущение, что меня освобождают из тюрьмы после вынесения пожизненного приговора.
Когда мы выходим из больницы и меня встречает яркое солнце, на глаза наворачиваются слезы.
Я больше никогда не буду воспринимать жизнь как должное. Каждый день будет особенным.
Счастливая улыбка кривит мои губы, когда мы подходим к папиному Мерседесу, а когда я открываю пассажирскую дверь и забираюсь внутрь, то чувствую облегчение прямо в своей душе.
Папа садится за руль, и, когда он заводит двигатель, в моей груди вспыхивает волнение.
— Я еду домой, — кричу я и, перегнувшись через центральную консоль, обнимаю папу за плечи.
Он гладит меня по спине и смеется. — Не могу дождаться, когда ты приготовишь мне что-нибудь поесть.
Отстраняясь, я говорю: — Мы должны заехать в магазин, чтобы я могла купить свежие ингредиенты. Я наготовлю столько еды, что всю следующую неделю ты будешь только есть.
Папа направляет Мерседес прочь от больницы, и мои глаза впиваются в каждую машину и каждого человека на дороге. Я смотрю на здания и деревья.
Все выглядит совершенно новым, как будто я вижу это впервые.
Листва на деревьях зеленее, а все остальные цвета выглядят ярче, чем я помню.
Когда мы добираемся до нашего района, меня охватывает новая волна облегчения.
Я буду жить.
Я найду работу в пятизвездочном ресторане.
Я буду создавать свои собственные блюда.
Я выйду замуж, и папа поведет меня к алтарю.
Щеки болят от улыбки, и когда папа паркует машину у магазина, мое тело вибрирует от силы и энергии.
Схватив тележку у входа, я иду по проходу за проходом, чтобы запастись всем необходимым.
— Мы можем остановиться, чтобы купить немного мяса и рыбы? — спрашиваю я, перебирая овощи в поисках самых свежих.
— Дорогая, считай, что я твой шофер. Мы можем поехать туда, куда ты захочешь, — говорит папа.
Я улыбаюсь ему, когда кладу в тележку пучок моркови. — Ты самый лучший.
— Никогда не забывай об этом, — поддразнивает он меня.
— Ни за что.
Когда я набрала все, о чем только могла подумать, мы направились к кассе. Прежде чем я начинаю сканировать покупки, папа говорит: — Я не хочу, чтобы ты переусердствовала. Давай я сам об этом позабочусь.
Наблюдая за тем, как папа сканирует товар за товаром, я чувствую себя самой счастливой женщиной на свете.
Самое страшное наконец-то позади, и я снова могу дышать.
Я могу надеяться и мечтать.
Я могу жить.
— Что ты хочешь сегодня поесть? — спрашиваю я.
— Что угодно, милая.
— Как насчет бараньего филе с чесноком и шалфеем, запеченным с картофелем? — спрашиваю я, внимательно наблюдая за папиным лицом.
Его улыбка на мгновение дрогнула, а затем снова засияла. — Любимое блюдо мамы. Думаю, это подходящее блюдо для сегодняшнего дня.
Выйдя из магазина, мы заходим в мясную лавку, которую я люблю, прежде чем отправиться домой.
Когда я вхожу в дом моей семьи, меня словно окутывает любовь миллиона воспоминаний. Кажется, что мама в любой момент спустится по парадной лестнице и отругает нас за то, что мы пошли в магазин без нее.
Или ее смех раздастся где-то в доме.
— Боже мой! — кричит Луиза, наша экономка, слева от меня. — Вы дома!
Она работает у нас с тех пор, как я училась в начальной школе, так что она практически член нашей семьи.