Иногда к Жигану заглядывал в гости кот. Алкоголик, живший в соседней квартире, не кормил бедное животное. Облезлый, с отрубленным хвостом котяра перебирался через балкон и усаживался напротив Жигана. Заискивающе заглядывал ему в глаза, терся о ногу и хрипло мурлыкал.
Пришлось завести для полосатого бродяги дежурную бутылку молока, Глядя, как кот его лакает, Жиган возвращался к своим мыслям.
«Краденое авто идет по конвейеру: угонщик — перегонщик автомобиля — мастер, который изменит облик машины, — оформитель документов. Затем тачка уходит к покупателю. Первое и последнее звенья вычислить трудно, а вот остальные можно попытаться. Умельцев переваривать номера кузовов и перебивать номера двигателей в городе до хрена. Спецов по подделке документов гораздо меньше. Отсюда и надо плясать. Авось что-нибудь да выгорит…»
И Жиган решил навестить одного старого знакомого.
Гравера по прозвищу Чичо прооперировали по поводу катаракты.
До операции похожий на карлика гравер считался лучшим изготовителем фальшивых документов во всей Москве Свою карьеру он начинал еще при Сталине, подделывая продуктовые карточки в блокадном Ленинграде. Его поймали с поличным, посадили и хотели расстрелять. Но мастера взяло под крыло могущественное ведомство.
Чекисты, а точнее отдел, занимавшийся заброской в тыл немцев диверсионных отрядов, поручили граверу изготовку фальшивых аусвайсов, военных билетов войск «СС» и проездных документов отпускников. Чичо работая на совесть и до сих пор помнил, какого цвета была обложка у военного билета солдата сухопутных войск, а какого — у артиллеристов. Работая с немецкими документами, гравер научился педантичности и точности.
Заслуги гравера оценили по достоинству. После войны вместо «вышки» ему вкатили смешной срок. Отмотав его в лагерях под Воркутой, Чичо исчез из поля зрения правоохранительных органов. Сделал себе новую биографию, по которой Чеслав Викторович Лыбедько, житель Восточной Украины, проливал кровь в партизанском отряде, а позже восстанавливал экономическое могущество родины на шахтах Донбасса. За что был награжден заслуженной медалькой и целым букетом болезней.
В криминальном мире о Чичо знали немногие, а когда старик стал слепнуть, и вовсе забыли. Но он не обижался, полагая, что все, что ни делается, — к лучшему.
Когда Жиган постучал в дверь неприметного одноэтажного дома в подмосковном поселке, Чичо принимал лекарство. Он вышел, накинув на плечи клетчатый плед, подслеповато прищурился и, узнав гостя, радостно воскликнул:
— Ба, Жиган! А базарили, что ты на кладбище червей кормишь.
Шутки у старика были своеобразные. Он обожал пересыпать свою речь прибаутками и поговорками. Шаркая обутыми в теплые бурки ногами, Чичо прошел в дом.
— Извини, Жиган. Бухалово не предлагаю. Боюсь, если выпью, на молодку потянет. А в моем возрасте кобелиться опасно. Перевозбудишься, и кердык! Все-таки неприлично, если понесут хоронить с елдой как оглобля, — старый балагур захихикал, представив собственные похороны в столь неприглядном (или, напротив, — приглядном) свете.
Устроившись на чистенькой кухне, Жиган достал плоскую бутылку «Смирновки».
— Да я свою принес. Может, сделаем по капле?
Посмотрев на этикетку, Чичо взболтнул жидкость, наблюдая за полетом пузырьков, пошамкал ртом и важно заметил:
— Уважаю хорошее берло. За встречу можно и накатить. На халяву ведь и уксус сладкий. А с шалавой я, пожалуй, еще справлюсь, если брыкаться не будет.
Из холодильника Чичо достал нежирный бекон, помидоры, початую банку паюсной икры и пучок зелени. Неторопливо сервируя стол, старик искоса поглядывал на гостя. Понимал, что Жиган пожаловал неспроста. Когда-то Чичо делал для него документы. Теперь, из-за болезни и старости, не мог оказать подобную услугу. Однако не торопился объявлять о своей немощи. Первое слово должен сказать гость.
— За что пить будем? — укладывая розовый ломтик бекона на аккуратно отрезанный кусок батона, спросил Чичо.
Жиган разлил водку по пузатым рюмкам.
— За здоровье.
Они выпили. Перекусили и употребили еще по одной. Ритуал вежливости был соблюден. Слегка порозовевший старик барским жестом предложил попробовать икру.
— Давай, налегай на рыбьи яйца. Для мужика очень пользительно. Если есть проблемы по этой части… — старик выразительно хлопнул себя по низу живота, — икорочка очень даже помогает.
Жиган сделал бутерброд, откусил кусочек, отложил бутерброд в сторону.
— По этой самой части у меня все нормально. Но есть другие проблемы.
Еще недавно сочившийся добродушием старик мгновенно посерьезнел. Беспокойная жизнь приучила Чичо к осторожности — он никогда не болтал лишнего. Как известно, молчание — золото. А язык твой — враг твой. Особенно в криминальном мире.
— Проблемы, говоришь? — зыркая колючими глазками, произнес Чичо. — Стар я решать проблемы. Вот доживаю свой век в тишине и спокойствии. Летом цветы выращиваю. Зимой по телику фильмы с голыми девками смотрю. Чего еще для счастья надо?
Еще не зная, о чем пойдет речь, старик осторожничал.
— А у меня не получается садоводством заниматься. Молод еще лютики выращивать, — засмеялся Жиган, стремясь разрядить напряженную атмосферу.
Сообразив, что гость просто так не отстанет, Чичо предупредил:
— Я ксивами больше не занимаюсь. Гляделки подводят. Доктора катаракту убрали. Но толку мало. Годы берут свое.
Налив по третьей, Жиган успокоил старика:
— Да ты, Чичо, не напрягайся и лапшу мне на уши не вешай. Старый конь борозды не испортит. Твои ксивы по-прежнему самые лучшие. Я знаю. Не прибедняйся.
Польщенный старик только хмыкнул в кулак.
— Не умеет молодняк работать. Это факт. Лепят фуфло по-скорому. Не чувствуют от работы кайфа. Им бы поскорее деньгу срубить и впарить клиенту дешевый левак. А у нас бумага — страшная сила. Без бумаги человек круглый ноль. Но я, Жиган, без дураков, крепко сдал. Руки дрожат, да и с ментурой неохота встречаться. Отбанковал свое Чичо.
Вспомнив славное прошлое, старик махнул еще стопку. И наконец оттаял. Он снова повеселел, пытливо поглядывал на гостя.
Настало время перейти к главному.
Жиган отодвинул тарелку и рюмку и, тщательно взвешивая каждое слово, начал:
— Тут одна бодяга паршивая закрутилась и меня боком зацепила. Что да как, тебе не интересно. Но мне надо знать, кто сейчас на дорогие тачки липу клепает. Ну там всякие техпаспорта, купчие и прочую ботву.
Чичо наморщил лоб, собираясь с мыслями. Он знал, что гость никакого отношения к правоохранительным органам не имеет. Следовательно, можно не суетиться. Но и консультировать гостя хитрый старик не спешил. Важно выпятив губу, произнес:
— Подожди-ка, дай пораскинуть мозгами. Лепил-то немало развелось. Но настоящих классных мастеров единицы, — перебирая в уме погоняла, дед молча загибал пальцы.
На самом деле одна неблагодарная скотина с ходу всплыла в памяти у изготовителя фальшивок. Его лучший ученик по прозвищу Картон даже не пришел навестить старика в больнице. А перед этим хвастался, что в последнее время круто поднялся на изготовлении «фальшака» для угонщиков автомобилей.
В старости внимание обретает особое значение. Старикам хочется, чтобы о них не забывали. Оказывали хотя бы символические знаки внимания. Старики порой бывают капризны, как дети. А лучший ученик Чичо оказался полнейшей сволочью, не знающей, что такое благодарность.
Выдержав минутную паузу, Чичо как бы нехотя произнес:
— Наводку я тебе дам. Только… — он поднял палец.
— Понимаю. Как пишут в журналистских репортажах — источник информации пожелал остаться неизвестным, — успокоил старика Жиган.
— Очень пожелал, — улыбнулся Чичо, — дело ведь не шутейное. Разборками обернуться может. Ты же неспроста палеными тачками занялся?.. Ну да ладно! Это твой бубновый интерес. А я живу по принципу — меньше базаришь, позже схавают, — показав жестом, что пора наполнить рюмки, дед потер глаза; выпив и закусив, продолжил: — Не знаю, в тему ли, но один фраерок гоношился выточными бумажками на машины. Болтал у меня лишнего. Мол, на улетные тачанки бумажки варганит. А тачанки эти, — старик сделал большие глаза, — корыта эти, значит, у нехилых людей угнаны.
Жиган даже привстал на стуле:
— Поподробнее, Чичо. У кого угнаны?
Старик пожал плечами:
— Откуда я знаю! Только кент этот талдычил, что об угонах и по «ящику», и в газетенках гугнили. Я, по причине слабого зрения, всю эту муть не читаю и не смотрю. Но краем уха слышал, что какие-то отморозки берут на гоп-стоп авто у конкретных людей. Я тему не развивал. Мне этот базар — по барабану. Меньше знаешь, дольше в постели, а не в могиле поспишь. Но раз ты спросил… — хитро прищурившись, Чичо замолчал.
От удачи у Жигана засосало под ложечкой. Новость была настоящим подарком судьбы. Осторожно, словно не веря в невероятное стечение обстоятельств, он спросил:
— И как погоняло этого художника?
— Картон, — намазывая на хлеб толстый слой икры, ответил Чичо.
В последнее время Картона мучил по ночам один и тот же кошмар с омерзительным гомосексуальным подтекстом. Будто Картон лежит привязанный к кровати, а вокруг него бегает без штанов следователь Петрушак и, тряся «хозяйством», орет:
— Я тебя за ксивы выточные опущу! Нарушил уговор! Не стуканул! Теперь будешь очком расплачиваться…
Картон просыпался весь в поту. Сначала сон показался ему идиотской фантасмагорией, неизвестно каким образом проникшей к нему в сознание. Уж слишком нелепым был сюжет. Но это уже после пробуждения, когда все вставало на свои места. А вот ночью было не до смеха. Картон мог поклясться, что чувствовал даже запах, исходящий от немытого тела следака.
Сам-то изготовитель фальшивок был предельно чистоплотен. Два раза в день, а в жаркую погоду и чаще он принимал душ и обильно умащивал тело ароматическими притирками и орошал дезодорантами.
Сотрудничество со следователем, а попросту говоря стукачество, становилось невыносимым. Картон устал вести двойную игру. По договоренности, изготовитель фальшивок был обязан сообщать обо всех своих заказчиках. Но человек, с которым Картон сотрудничал в последнее время, был пострашнее следователя Петрушака вместе со всей его ментовской конторой.